Есть среди музыкантов особые люди. Их имена не столь громко и часто звучат в СМИ, афиши не пестрят на улицах, толпы поклонников не штурмуют билетные кассы. Постоянный интерес избранного круга ценителей и прочное уважение коллег вызывает многофункциональность этих суперпрофессионалов, виртуозное владение не одним, а несколькими музыкальными инструментами, плюс готовность рисковать, экспериментировать, генерировать всё новые концептуальные проекты.

Фото с fb.com/Александр Зенин

Таков Пётр Айду – пианист, органист, клавесинист, педагог. К тому же пропагандист реставрации и возвращения к концертной жизни старинных инструментов. Главный идеолог возрождённого Персимфанса (оркестра без дирижёра). Автор музыкального оформления к нескольким спектаклям, музыкальных и звуковых перформансов, в их числе: гигантская волынка в саду Эрмитаж на Чеховском фестивале (Москва, 2000, совместно с Т. Тэжиком), «Марш металлургов 1923» (открытие выставки «Рабочее движение», Москва, 2009), «Назад к победе коммунизма» (Третьяковская галерея, 2009) и др. В 2012 году создал интерактивную звуковую выставку «Реконструкция шума» в Политехническом музее и спектакль «Реконструкция утопии» в театре «Школа драматического искусства».

Рядом с такими масштабными мероприятиями вечер, прошедший 29 мая в Малом зале Московской консерватории, получился камерным во всех смыслах. И даже семейным. Посвящён концерт был памяти Михаила Васильевича Курдюмова (1915–1985), доцента Московской консерватории, замечательного преподавателя и многолетнего директора Центральной музыкальной школы (ЦМШ). Пётр Айду, внук М. В. Курдюмова, вместе с друзьями подготовили программу из сочинений Людвига ван Бетховена и его современников, назвав её «Творения Прометея».

Напомним, единственный балет Бетховена (Ор. 43, 1801 г.), «Творения Прометея», не имел сценического успеха как при жизни автора, так и в последующие двести лет. Ценность представляют лишь некоторые его музыкальные фрагменты. Один из них и был представлен в концерте.

Заголовок имел смысловой подтекст. Античный Прометей – титан и просветитель, давший людям огонь. Прикованный к скале и, несмотря на терзавшего его жестокого Орла, посланника карающего Зевса, постоянно возрождавшийся с каждым новым днём. Возрождённые к жизни подлинные инструменты двухвековой и более давности, современники Бетховена, наполняющие звуками классика-титана консерваторский зал – что может быть глубже и дороже в качестве мемориального музыкального приношения?

В коллекции Петра Айду множество спасённых раритетных клавишных инструментов. Герой нашего вечера, рояль фирмы «Бродвуд», был создан в Лондоне в 1820 году. Рыжевато-золотистый, тонконогий, элегантный – настоящий «денди лондонский» и как раз онегинской поры артефакт! Лишь трепетно-постоянное присутствие и соучастие мастера-настройщика Александра Зенина выдавало почтенный возраст фортепиано.

Большинство исполненных опусов Бетховена – не оригиналы, а переложения. Первое отделение было отдано почти целиком Симфонии № 2 ре мажор, Соч. 36 в различных транскрипциях.

Первая часть – фортепиано соло. Удивителен звук древнего инструмента! Укороченная, по сравнению с привычными «стейнвеями», педаль, нет глубоких стереобасов, особая «картонность» в среднем регистре. Но при этом изрядный объём (громкость) и даже большая певучесть, чем у нынешних могучих красавцев, короче, бездна обаяния у «старца»! Ощущение подлинности иного, архаично правдивого тембра не отпускало и потом, хотя я уже прислушалась и привыкла. Рояль 1820 года для произведений Бетховена – словно аксамитовое царское облачение из музея, расшитое потускневшим северным речным жемчугом (которого давно уж нет в природе!), по сравнению с безупречно сшитым по старинным выкройкам, но из новых материалов, театральным костюмом.

Во второй части симфонии к Петру Айду присоединилась скрипка Евгения Субботина. Инструмент неизвестного тирольского мастера XVIII века звучал будто сквозь замшу, что подчёркивало почти полное отсутствие вибрато у солиста. Но само переложение У. Арнольда показалось интересным ансамблем.

Вдруг в симфонии наступил «антракт» – Попурри для гитары и фортепиано И. Н. Гуммеля. Олег Бойко играл на гитаре 1810-х годов, сделанной в Вене. Меньше обычной корпусом, интеллигентная звуком гитара, напоминающая, если закрыть глаза, лютню или маленькую арфу, по тембровому сочетанию с роялем создала прямо идеальную пару! Техника Олега Бойко совершенна в той степени, когда о сложности текста забываешь и просто наслаждаешься музицированием.

Далее, третья и четвёртая части Симфонии № 2 прозвучали в авторском переложении для трио. Партию виолончели исполнил Григорий Кротенко на бассетто – маленьком контрабасе, мраморно-тёмном итальянском сокровище из XVII века, по размеру ближе к виолончели, по строю и покатым «плечам» – к контрабасу. Бархатный благородный голос бассетто, ловкие пассажи, дополненные артистизмом Григория Кротенко, придали оркестрового драйва и симфонической масштабности финалу.

Пожалуй, открывшее второе отделение Adagio e Andante quasi Allegretto из «Творений Прометея» (тематического подзаголовка всего вечера) не вполне получилось так, как было задумано. У инструментов-ветеранов дружно поплыл строй – это же был роковой день московской бури, большая влажность и низкое атмосферное давление чувствовались не только людьми.

Следующий номер, соната № 5 для скрипки и фортепиано, соч. 24, любима исполнителями и популярна у слушателей. Евгений Субботин интерпретировал её подчёркнуто лёгким, уплощённым, практически белым безвибратным звуком. Наверное, аутентисты такую манеру оценили. В целом, показалось скучновато. Скрашивала партия фортепиано. Парадоксальным образом у Петра Айду кантилены, особенно в Adagio, чувствовалось больше.

И опять порадовал между «бетховенами» танцевальной музыкой прелестный дуэт гитары и фортепиано. Три пьесы А. Диабелли – образец салонной романтической виртуозности от Олега Бойко и Петра Айду.

Без живого человеческого голоса не обошлось. Возле имени певицы Алисы Тен стояло просто «вокал». Её наивно чистый, близкий к детскому тембр далёк от академического сопрано. Похожим «небесным» звуком поют в ансамбле древнерусской музыки «Сирин». Без оперной «опоры», но всё слышно в зале, голос спокойно пробивает фортепианное трио. Алиса Тен, юная миловидная девушка, трогательно переживала на хорошем английском языке «Пять шотландских и ирландских песен в обработке Бетховена».

Завершал вечер Квартет № 14 до-диез минор, соч. 131 в переложении для фортепиано соло. Все участники сидели по бокам сцены, положив инструменты (так было и в первом отделении), играл один Пётр Айду. В какой-то момент поймала себя, что успела влюбиться в звук рояля «Бродвуд», что слушаю с удовольствием его «картонные» переливы из прошлого сами по себе, не вникая в философию Бетховена. Хотя наверняка, будь пианист не такой тонкий и растворённый в музыке – чуда бы не произошло. Инструменты, особенно старинные, имеют душу, или, если точнее, энергетику. Но пробудить её способен только Мастер!

 

Все права защищены. Копирование запрещено