Аннигиляция Снегурочки

Большой театр превратил весеннюю сказку в антиутопию-катастрофу

Слухи о новой постановке «Снегурочки» в Большом театре, один страшнее другого, достигли  автора этой заметки прежде, чем наступила сама премьера. «Атомная война», «от оперы ничего не осталось»… Понятно, зритель продвинутого современного театра в 90 процентах случаев и не ждет, что герои русской классической оперной сказки явятся к нему в кокошниках и косоворотках. Но тут, видимо, шла речь о каком-то особенно циничном издевательстве над шедевром. Неужели и Большой утерял остатки уважения к национальному наследию? Куда теперь бежать ценителю старой доброй академической традиции?

Сцена из спектакля. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр.

«Снегурочка» – любимое дитя Большого театра. Здесь ее ставили восемь раз, не считая нынешнего, еще сам Римский-Корсаков отмечал, насколько трепетнее отнеслись к его «зимней сказке» в Москве,  чем в петербургском Мариинском театре. Но уже пять лет как постановка 2002 года исчезла из афиши ГАБТа. Это при вспышке интереса к русской музыке на мировых сценах, при прошедшей два месяца назад под овации премьере «Снегурочки» в Парижской опере в режиссуре самого знаменитого российского постановщика Дмитрия Чернякова. Ясно, что Большому в этой ситуации отставать было никак нельзя.

Нынешняя премьера, понятно, закладывалась в планы не два месяца назад. И все же трудно отделаться от ощущения, что в Большом ревниво оглядывались на французских коллег, изо всех сил стараясь выглядеть не слабее, а желательно круче них. Там перенесли действие в сегодняшние дни, вынеся на поверхность комплексы наших современников? А мы заглянем еще дальше – в будущее.

Ключевыми для этого хода стали, видимо, слова Берендея, произнесенные им по поводу своего диковатого народца: «В сердцах людей заметил я остуду». К какой страшной, буквальной, физической остуде может привести остуда душевная, нам и показывает режиссер Александр Титель. В мире, судя по всему, разразилась планетарная катастрофа. Кто-то из безумных военных нажал-таки пресловутую ядерную кнопку. Во всяком случае слова «ядерная зима» – первое, что приходит на ум при виде белого пространства, где не засыпанными снегом остаются лишь верхушки поломанных мачт электропередачи, макушка искореженного «чертова колеса», руины верхних этажей зданий, в которых ютятся несколько десятков уцелевших людей, обгоревший вагон электрички, служащий дворцом их правителю Берендею…

Люди эти, как и сооружения, тоже выглядят обрубками. Скоморохи лысы (радиация?), царские гусляры все как один в черных «слепых» очках (впрочем, слепы они и у Римского-Корсакова). Да и сам исхудалый Берендей в военной шинели не по росту имеет всего один глаз и носит черную повязку – что-то среднее между разбойником и благородным полевым командиром…

Благополучнее других выглядят Мороз (типаж военного полярника), Весна и их дочка Снегурочка, видимо, принадлежащие к той ветви мутантов, которая приобрела невосприимчивость к холоду. Весна, привезшая в поселок гуманитарную помощь, прямо на снегу переодевается в легкий сарафан, Снегурочка с самого начала бегает в легкомысленной футболке. Ее проблема, как мы знаем, в другом – в сверхчувствительности к теплу…

Ход, выбранный Тителем и его постоянным единомышленником сценографом Владимиром Арефьевым, разработан во множестве не лишенных остроумия подробностей. Например, волшебное обиталище Весны, к которой прибегает дочка-Снегурочка за тайной любви, оказывается банькой, где морозостойкая дама и ее подруги хлещут себя вениками прямо на снегу. Приход Ярила изображен свечением сотни прожекторов¸ которые, похоже, зажглись от энергии финального поцелуя Снегурочки с загадочным пришельцем из существующих еще где-то теплых краев Мизгирем, наподобие того, как по квантовой теории должны аннигилировать, полностью превратившись в энергию, материя и антиматерия, если им выпадает редчайший случай встретиться. Т.е.своей смертью оба трагических героя (а вовсе не застрявшее в ядерной мгле Солнце) спасли берендеев от вымерзания, хотя бы на какое-то время. Неожиданная, но впечатляющая модуляция смысла.

Но не бывает приобретений без потерь. Ясно, что худосочные, еле дышащие берендеи  вряд ли способны, например, на веселые пляски, которые украшают традиционные постановки «Снегурочки». И действительно, танец скоморохов здесь – нарочито жалкие два притопа три прихлопа. Правда, массовые сцены в этом стылом и унылом мире каким-то чудом вышли довольно занятными в геометрическом отношении, однако все же от статики это их не избавило. Поражает, что народец-монстр сохранил умение эффектно петь хором (это в Большом театре свято) – имею в виду знаменитые номера «Ай во поле липонька», «А мы просо сеяли», детский «птичий» хор из пролога, конечно финальный «Свет и сила бог Ярило»…

Леший – Марат Гали. Мороз — Глеб Никольский. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр.

Качественными голосами и попаданием в характер героев порадовали почти все солисты (корреспонденту «Музыкальных сезонов» выпало смотреть второй состав) – Глеб Никольский (Мороз), Елена Манистина (Весна), Мария Лобанова (Купава), Иван Максимейко (Бобыль Бакула), Марат Гали (Леший), Вячеслав Почапский (Бермята )… Лель (Анна Бондаревская) немного стушевался, заводя финальный хор, но перед тем все три свои канонические песни представил в достойном виде. Объемен и страстен баритон Максима Аниськина (Мизгирь). Сложную задачу выполняет исполнитель роли Берендея: ему важно спеть НЕ ТАК, как Козловский. Потому что петь в манере Ивана Семеновича, чье исполнение эталонно, бессмысленно. И Алексей Неклюдов предлагает нечто совсем другое, отчасти даже ассоциирующееся с теноровым пением барокко. Почему же нет – подобные сказочные истории-аллегории были популярны и в XVIII веке.

Узел вокальных проблем, как и самого сюжета, завязался вокруг Снегурочки. В этом образе требуется сочетать почти не сочетаемые вещи. Холодный блеск колоратур – и неотступное стремление к теплу песенной мелодики; хрустальная «ледяная» диатоника – и изломанная, «раненная» хроматика… Голос Ольги Семенищевой очень подвижен и легок – может быть, даже чрезмерно, до суховатой плоскостности. И, что особенно обидно, когда дело доходит до крайних колоратурных верхов, исполнительница их недотягивает. Пусть на волосок, но это заметно. А идеально красивая героиня должна и петь идеально…

Оркестрово «Снегурочка»  Тугана Сохиева сделана так, как и следовало ожидать от этого дирижера, более интеллигентного, чем стихийно-эмоционального. Ювелирно отработаны большинство партий (как «сочна» валторна во вступлении, как «вкусны» кларнет и рожок в первой песне Леля, как таинственны виолончели в первой арии Берендея!..). В звуковой палитре практически нет «форте», что заставляет воспринимать эту партитуру едва ли не как камерную. В этом можно усмотреть даже своеобразную доблесть дирижера-постановщика¸ сохранившего верность своему стилю и притом не лишившего музыку ее очаровательной органики. От секвенций, предвещающих восход Ярила, так же захватывает дух восторгом и страхом, как если бы их играл самый темпераментный дирижер. А от аккордов гибели Снегурочки, как и положено, сжимается сердце, перехватывает горло и предательски щиплет в глазах. Что еще нужно от оперы?

Ну а если вам все-таки хочется красочных костюмов, а не латаных ватников, и таяния от любви, а не аннигиляции от квантовых эффектов, то рядом, в Новой опере, идет спектакль режиссера Валерия Раку. На родине Снегурочки, в петербургском Мариинском – вполне красочная версия Александра Галибина. Конкуренция – самый объективный судья.

Все права защищены. Копирование запрещено.