Ася Волошина, посмотрев спектакль Юрия Бутусова «Бег», написала пьесу «Человек из рыбы». Бутусов, прочитав пьесу Волошиной, поставил её в МХТ имени Чехова.

В спектакле пять главных персонажей: Света Салманова (Лаура Пицхелаури) — филолог, временно работает риелтором; Гриша Дробужинский (Артём Быстров) — писатель, работающий журналистом; его подруга Лиза (Надежда Калеганова), общая подруга Юлька (Елизавета Янковская) и Бенуа (Андрей Бурковский) — француз-антрополог, разговаривающий по-русски с немецким акцентом. Все они делят между собой пространство съёмной квартиры на Караванной улице и ждут снег. У Салмановой есть дочь, Одри. Ей восемь и она по своей зрелости, выраженной, например, в реакции на смерть улитки Освальда (привет Шпенглеру), может посоперничать с некоторыми взрослыми. Такими, как промышленный альпинист Стасик (Павел Ворожцов) — алкаш, которого приводит в квартиру на душевный разговор накачавшийся «водой жизни» Бенуа. Одри — персонаж внесценический, зрителю её не показывают. В первом действии её заменяет картонный силуэт, во втором о ней во всех подробностях повествует мать, в третьем — и это ещё один гениальный режиссёрский ход — мы слышим её голос. Но, несмотря на физическое отсутствие на сцене, Одри — наиболее «живой» персонаж из всех героев спектакля.

Действие распределено в рамках трёх чётких структур. Начинается всё с хождения со свечкой, и если в начале оно представляет собой высмеивание аналогичной сцены из «Ностальгии» Тарковского, то «арка» к нему в середине и, особенно, в конце первого акта — это уже гениальная метафора. Вместе с ней другие персонажи как бы суммируют то, что они делали в первом действии и «резюмируют» экспозицию. Второй акт имеет двухчастную структуру. Сначала звучит рассказ о Париже (об этом чуть позже), приводящий к своей кульминации: недонаряженный в женское платье артист (Бенуа) торжественно декламирует текст под звучание Марсельезы в исполнении Мирей Матьё. А далее идут монологи трёх женщин, распределённых по трём «ящикам», символизирующим комнаты. Салманова по скайпу рассказывает мужу об их дочери. Юлька говорит сама с собой и иногда с Бенуа. Она в «гинекологическом» ключе рассказывает о своей любви к Грише. Лиза, облачившись в колдунью и под «аккомпанемент» зажжённых свечей читает отрывок из будущего романа возлюбленного, лежащего рядом. Сначала все они долго говорят по очереди, затем их фразы становятся короче, но ускоряется темп передачи реплик, заставляя слушателя с каждой минутой всё быстрее переключаться с одного монолога на другой. В конце действия героини от слов переходят к танцу, а внимание с одной на другую перескакивает уже благодаря быстро включающемуся и выключающемуся свету в их «коробках». Скорость работы лампочек растёт пропорционально громкости музыки и по достижении естественного предела зрительского восприятия всё обрывается. Третий акт построен по принципу постепенного сведения общей динамики действия до минимума.

Декорации в спектакле символические и выдержаны в чёрно-белых цветах. Мебель — только самая необходимая. Качели. Шары. Картонные силуэты людей и дерева. Три кирпичных стены. Иногда появляется чёрный диск. С обратной стороны он снабжен оранжевой лампочкой и, когда его появление сопровождается спуском белой стены, он напоминает солнечное затмение.

Юрий Бутусов обладает уникальным театральным стилем и его вполне можно назвать создателем собственного сценического языка. Для него характерен нестандартный, почти «цирковой» выбор жестов для воплощения обычных идей. Например, одна из героинь что-то выпивает, но не просто берёт стакан и опустошает его или создаёт соответствующую «иллюзию». Она бьёт свободной рукой по руке с бокалом, резко нагибается назад и опрокидывает на себя имевшуюся в сосуде воду. Этот «мотив» множится, к нему присоединяются, подобно сэмплам, жесты других персонажей, и всё вместе складывается в необычную перформативно-танцевальную «партитуру».

Текст здесь — лишь одно из средств (как и в принципе в постдраматическом театре), но вовсе не главенствующее. При этом сам спектакль фактически — сюжетный. Режиссёр разбивает текст на отрывки и по-разному их комбинирует. Слова подаются двумя способами: либо скандируются с надрывом, как правило, в сочетании с музыкой, либо читаются тихим, чуть ли не сорванным голосом в полной тишине. «Усреднённая» декламация, конечно, тоже есть, но она в данном случае не показательна. Этими крайностями создаётся особый эффект: актёр словно достигает эмоционального предела и проваливается в пустоту. Но это падение стоило того, чтобы хоть немного прожить «на максимуме». Для «полутонов» есть другие режиссёры.

Многие отрывки повторяются несколько раз. Главный монолог, звучащий в спектакле трижды — история о том, как писать о Париже после всего того, что о нём уже написано. Один из образов этого отрывка — девочка, бегущая по всем кварталам Парижа с мыльным пузырём. Второй образ — ива, стоящая на стрелке острова Ситэ. По вечерам влюблённые собираются вокруг в таком количестве, что перестают «дифференцироваться на пары». По мысли читающего, эта ива — образ мира. Если с ней что-то случится, мир рухнет. В первый раз этот «ритурнель» звучит в устах писателя в бытовой обстановке богемной квартиры среди других всеобщих размышлений о культуре и патриотизме на языке современных «гуманитариев». Второй раз его произносит алкоголик-интеллигент на скамейке, в третий — Салманова.

Особая атмосфера на спектакле создаётся благодаря растянутому времени. И эта тягучесть наполняется всякий раз по-новому. В первом действии можно обратить внимание на такие вещи, как объятия Лизы и Гриши. В любой другой стилистике это были бы просто «обнимашки» разной степени «откровенности», а у Бутусова оно останавливает время и объятие плавно перетекает в танец под музыку саксофона. В третьем действии персонажи «материально» растягивают слова и нарочито медленно выполняют неестественные движения. И это очень уместный приём. В этот момент хрупкий интеллигентский мирок лопается от вторжения извне. Органы опеки забирают девочку. Лишь мать по-брехтовски отстраняется от своего персонажа, взирая на этот кошмар с дистанции и рассказывает о Париже бесцветным голосом. Действие вроде бы повисает незавершённым и по тексту мы действительно не слышим полноценной «развязки», но зато здесь Бутусов делает замечательный театральный финал, визуализируя образ, звучавший в главном монологе: все герои надевают красные береты и запускают летать по сцене огромные мыльные пузыри. Наш мир не обречён, если в нём присутствуют такие вот моменты.

 

Фото Екатерины Цветковой

 

Все права защищены. Копирование запрещено.