На премьеру «Севильского цирюльника» Большой театр вновь не собрал достойного состава солистов

 

 

Сцена из спектакля. Фото Юрия Богомаза/ Большой театр

Театр ранга Большого без «Севильского цирюльника» в афише – нонсенс. Но и в том, как поставили одну из репертуарнейших опер мира на главной сцене страны, обозреватель «Музыкальных сезонов» не увидел много смысла.

Что нового можно сказать постановкой оперы, более 200 лет не сходящей с афиш самых посещаемых музыкальных театров? Скорее всего – ничего. Случай, когда за дело берутся великие театральные реформаторы или артисты, оставим за скобками – такое бывает раз в несколько десятков лет. Тогда зачем же труппы предлагают нам то, что заведомо известно в лучших реализациях?

А зачем мы каждый день едим хлеб, картошку, макароны? Вкус их тоже давно известен. Но они нужны элементарно для поддержания жизни. Точно так же с музыкой: мы нуждаемся в ее красоте, в радости, которую дарят нам звонкие голоса певцов, легко преодолевающие любые виртуозные сложности. Это – наш душевный хлеб насущный. И даже не обязательно искать глубокий социальный, психологический смысл в сюжете. В самом деле, ну какой смысл, допустим, в трюке переодевания героя в солдатскую форму, которая якобы обеспечит ему постой в доме возлюбленной? Да кто ж тебя пустит без бумажки, без которой ты, как известно, букашка что в наше время, что в россиниевское, что при Бомарше, сочинившем пьесу «Севильский цирюльник».

Бартоло — Джованни Ромео. Базилио — Дмитрий Ульянов. Фото Юрия Богомаза/ Большой театр.

Похоже, именно от мысли, что перед нами не более чем веселая игра про молодых любовников, обдуривших старого похотливого дурака, и отталкивался режиссер Евгений Писарев, устраивая театр в театре – оформляя авансцену как коридор гримерок, а главное действие перенося на антресоли. Но если уж ты заявляешь такое видение сцены, то должен в полной мере его обыграть.

На деле авансцена «работает» лишь эпизодически – по ней ходят статисты, изображающие помрежа, костюмерш, даже невнятного бомжа, неясно как проникшего подремать в тепле закулисья. Но поющие актеры забредают сюда в основном тогда, когда готовятся к подъему наверх, «в пьесу».

Что же на этом верху? Очень примитивная декорация, изображающая огромную клетку – лобовой символ неволи Розины в доме Бартоло, прочитываемый в первые же полсекунды. И это – работа Зиновия Марголина, некогда одного из наших наиболее оригинальных сценографов? Видео-задник то со звездным небом и гигантской луной,  то с порхающими птичками разных пород и облаками разной степени дождливости, то с нотками, вылетающими из горлышка героини во время урока музыки… Все это выглядит дежурно и бюджетно, будто мы на спектакле ТЮЗа какого-нибудь депрессивного региона, а не в главном  оперном театре российской столицы.

Граф Альмавива — Богдан Михай. Розина — Хулькар Сабирова. Бартоло — Джованни Ромео. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр.

Невольно вспоминается предыдущая работа Писарева и Марголина в Большом – «Свадьба Фигаро»: насколько же стильнее она была хотя бы по красочному решению, по «супрематической» игре чистых тонов, действительно рождавших чувство молодой радости жизни. Здесь же – унылая пустота синего фона и вовсе лишенные цветовой идеи декорации, костюмы…

Идея заглубить действие на удаленные антресоли имеет и еще одно пагубное последствие: Новая сцена Большого театра с ее проблемной акустикой ставит почти непреодолимый барьер между певцами и слушателями, если первые удаляются хотя бы на десяток метров от рампы. Помнится, из-за этого здесь 9 лет назад потерпела фиаско «Летучая мышь» режиссера Василия Бархатова и, кстати, все того же Зиновия Марголина: не только мы плохо слышали солистов, но, как выяснилось, и они плохо слышали оркестр, из-за чего постоянно с ним расходились.

Бартоло — Джованни Ромео. Розина — Хулькар Сабирова. Граф Альмавива — Богдан Михай. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр.

На этот раз раскосец такой степени, пожалуй, не наблюдался, а многие страницы с детства знакомых арий и ансамблей звучали просто-таки достойно – там, где оркестру или хору не надо было хоть чуть-чуть прибавить мощи. Но как только это происходило, голоса солистов тонули в общей звуковой массе. Особенно – если это были фрагменты со знаменитой россиниевской скороговоркой, которую невозможно петь громко: тут все видимые усилия вокалистов пропадали втуне. Мы могли оценить, как стремительно работают их губы, но до ушей не долетало ничего. Это касалось и заглавного героя в исполнении неплохого в общем баритона Анджея Филончика, и Альмавивы – Богдана Михая, у которого от бельканто только легкое порхание голоса, но нет его необходимой мощности. Лучше других звучал Бартоло – итальянский бас Джованни Ромео обладает не только голосом чрезвычайно разнообразных возможностей, но и отменным комедийным даром. Пожалуй, именно он стал «вожаком», вокруг которого группировалась сцена. Но согласитесь, этого мало для оперы, предполагающей наличие минимум пяти-шести ярких солистов-виртуозов.

Даже великолепный вокалист и актер Дмитрий Ульянов как-то поблек в этом исполнении – в чем вижу и вину дирижера Пьера Джорджо Моранди, не сумевшего зажечь артистов. С первых же тактов увертюры он разочаровал: мы слышали более-менее аккуратно воспроизведенные ноты, но пропал россиниевский блеск, темп, искрометность.

Розина — Хулькар Сабирова. Фото Дамира Юсупова/ Большой театр.

Что касается исполнительницы роли Розины Хулькар Сабировой – она поначалу просто шокировала стабильным занижением интонации на одну восьмую тона, досадно смазав таким образом и выходную каватину, и все дальнейшее первое действие. После перерыва (отдохнула? Взяла себя в руки? Пообщалась с маэстро?) стало лучше, но все же красиво взятых верхов мы так и не дождались, пугаясь всякий раз при резких скачках наверх, совсем как бедняга Бартоло в сцене обучения его воспитанницы пению. Постановщики, кстати, вольно или невольно обыграли этот недостаток: старикашка обрывает визг несносной девицы – «не так, не так вы все поете, в старину лучше пели, вот хоть Фьодор Шальяпин», чем, конечно, вызывает восторг зрительного зала, благодарного за этот «русский» реверанс. Хотя приемчик, между нами говоря, незатейлив, да и сравнивать уж тогда надо было не с легендарным басом, а хотя бы с Антониной Неждановой, чьей коронной партией была Розина.

Говорят, второй состав сильнее – не знаю, пока не слышал, хотя чего в театрах не бывает… Но то, что на премьерный-премьерный спектакль Большой не смог собрать достойный ансамбль  солистов, удивляет. Хотя нет, уже не удивляет: вспомним «Пиковую даму» с «никаким» Германом – Юсифом Эйвазовым, «Бал-маскарад» с провальной Оксаной Дыкой – Амелией… Неужели самый раскрученный и пригретый государством оперный театр России не имеет средств для приглашения настоящих звезд бельканто – тех, что украшают сцены сравнимых по рангу Метрополитен-оперы, Ковент-Гардена, Парижской оперы?

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.