Этот балетный сезон в московском Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко необычный: подчищен старый репертуар, сократилось общее количество текущих спектаклей до примерно восьми в месяц (Большой танцует в три раза больше), взят курс на «омоложение» и ротацию репертуара. Близок к завершению первый полноценный сезон нового худрука балета, бывшего премьера Парижской Ооперы Лорана Илера.

Илер руководит балетной труппой с октября 2017 года, и если прошлый сезон был переходным, то сейчас его репертуарная политика определилась и стала вполне предсказуемой: это движение в направлении типичного западного формата, основу которого составляют регулярно сменяемые сборники небольших, одноактных, бессюжетных балетов.

Такой репертуарный профиль утвердился в той части балетного мира, от которой Россия долгие годы была отделена железным занавесом. По эту сторону железного занавеса как минимум в академических театрах в чести была классика и многоактные сюжетные балеты, созданные на классической основе. И даже когда занавес открылся, и стало возможно ставить всё, что не давали и что было пропущено, академическое искусство в российском балете не претерпело радикальных изменений – большинство театров, осторожно включая одноактные балеты в репертуар, следуя традиции, не делает на них основную ставку. Похоже, МАМТ, интенсивно обновляя и вестернизируя репертуар, первым в России готов сменить традиционные приоритеты.

В финале этого сезона, правда, планируется премьера «Дон Кихота» в западной же (нуреевской) редакции, ради которой из репертуара загодя убрали то же название, но пока – вторая в сезоне и третья за неполный год премьера очередного сборника одноактников. Сейчас их, не считая проектов «Точки пересечения», уже десять. Всё это, за единичным исключением, переносы спектаклей, которые были поставлены западными балетмейстерами для других трупп. А единичное исключение открывало премьеру новой программы одноактных балетов под простодушным названием «Брянцев, Гёке, Нахарин».

Собственная неоклассика

«Призрачный бал» Дмитрия Брянцева. Наталия Клейменова и Дмитрий Петров. © Карина Житкова

Дань неоклассике Илер отдает в каждой программе одноактных балетов. Первыми были известные названия от знаковых фигур неоклассики – Лифаря и Баланчина. Но на этот раз Илер сделал оммаж отечественному балету и самому театру Станиславского. Выбор пал на бессюжетный одноактный балет «Призрачный бал» Дмитрия Брянцева, поставленный для балетной труппы МАМТа 23 года назад и долго шедший на его сцене.

По большому счету, это даже не премьера: в нынешнем премьерном составе балет был восстановлен к юбилейному вечеру в честь 70-летия со дня рождения балетмейстера около года назад. Посмотрев «Призрачный бал», Илер его оценил и решил включить в постоянный репертуар театра.

Эпоха Брянцева в МАМТе – это почти 20 лет и собственный оригинальный репертуар. От этой эпохи к сегодняшнему дню не осталось ничего, и восстановление одного из успешных балетов Брянцева – дань памяти.

Теперь, когда МАМТ станцевал «В ночи» и «Другие танцы» Роббинса, а «Большой» — «Даму с камелиями» Ноймайера, видно, откуда растут корни нашего «Призрачного бала»; отчасти пересекается даже выбор музыки – фортепианные пьесы Шопена. Но постановку нельзя назвать эпигонской, работа вполне самостоятельна и по лексике, и по постановочной концепции. У Роббинса дуэты контрастны по настроениям, а у Брянцева отличаются так же, как и их постановочная часть – полутонами и оттенками.

Камерный формат, пять пар исполнителей, пять дуэтов – вариации на тему любви с той или иной степенью проявления нежных или бурных чувств, каждый дуэт подан в своем цветовом оттенке (костюмы, свет – от сумрачно серого до пастельных тонов). Дуэты прослоены совместными дефиле участников на шопеновские вальсы и мазурки, свершаются в приглушенном свете, обрамлении трепещущих от ветерка занавесок и летучих пышных юбок дам, вместе создающих романтическую атмосферу, морок прошлого. Греза, скорее сон, чем явь.

Новое поколение артистов, станцевавших этот балет, не работало с Брянцевым (исключение – Смилевски, станцевавший в первом дуэте), и эта хореография для них является такой же новой, как и любая другая, с которой так интенсивно знакомит труппу Илер. Может быть, именно поэтому, а, может, и из-за чрезмерной партнерской нагрузки – балет усложнен изнурительными поддержками, – «Призрачный бал» был исполнен слишком телесно для задуманного балетмейстером жанра романтической грезы, несмотря на то, что в первом составе на сцену вышел весь цвет нынешней труппы. Хотя, как и следовало ожидать, в этом жанре прекрасно себя чувствовала мастерица романтического балета Оксана Кардаш, которой выпала честь станцевать самый престижный пятый дуэт балета. Как драгоценность преподнес балерину ее частый партнер Иван Михалев.

Что-то получилось и у других, но фрагментарно и не принципиально. Словом, начало новой программы (Брянцев) вышло сонным и устаревшим.

Тем неожиданней был яркий скачок к следующей части программы – актуальной.

 

Скорость и азарт

«Одинокий Джордж» Марко Геке. Иннокентий Юлдашев. © Карина Житкова

Второй балет программы потребовал переключения труппы с грезы на энергичную и сложно сочиненную лексику популярного в Европе Марко Гёке, штатного хореографа Нидерландского театра танца. Взбодрилась и стала неузнаваемой и часть участников «Призрачного бала»: Наталья Сомова, Эрика Микиртичева, Георги Смилевски, Денис Дмитриев.

Когда Стасик впервые начинал осваивать современную хореографию, в афишу брались только проверенные временем вещи от очень именитых балетмейстеров (Ноймайер, Дуато, Килиан). Илер, отчасти как педагог своей труппы, а не только продюсер, думающий об успехе у зрителей, выбирает разностильные балеты, включая в каждую программу свежие произведения балетмейстеров, которые находятся на острие мировой хореографии именно сейчас. В прошлой программе таков был «Тюль» Экмана, в новой – «Одинокий Джорж» Гёке (не очень освоенная труппой «Вторая деталь» Форсайта в первой илеровской программе не «выстрелила», чего нельзя сказать об опусах Экмана и Гёке).

Хореография Гёке – специфична и очень узнаваема по динамичным манипуляциям с руками, в которых активно задействованы кисти. Этот стиль балетмейстера, раз сочиненный, применяется к любому названию и любой музыке, не всегда с ней совпадает, т.к. движения ритмичны и часто динамичны, а музыка выбирается разная. Но рассинхрон музыки и движения не является на сегодня показателем некачественности хореографии, это уже признанный, актуальный художественный прием. К сожалению. К счастью, в «Одиноком Джордже», довольно свежем балете Гёке (2015) этот рассинхрон минимален, и на том спасибо, а по энергетике они совпали.

С хореографией Гёке нас познакомил второй фестиваль «Контекст» Дианы Вишнёвой (2014), в котором она исполнила его номер «Убитый», а на последний «Контекст» (осень 2017) приехал большой балет Гёке «Нижинский» в исполнении штутгартской труппы «Готье данс». «Нижинский» получился курьезным – специфический инструментарий Гёке оказался слишком куцым и поверхностным для сюжетного балета, сакральных фигур балетной истории и просто спектакля большой формы.

Ничто не предвещало такой удачи у нашего театра с Гёке. Но выбор балета для МАМТа обеспечил половину успеха. Балет был выбран короткий (до 30 минут не дотянул), динамичный, очень красивый (минимализм, конечно, но такая виртуозная световая партитура!), бессюжетный, точней с расплывчатой идеей, которую трудно было опознать в самом действии (одинокий Джордж – большая черепаха, последняя в своем роду, по заявлениям автора, должна стать символом одиночества человека). Ну и на очень хорошую музыку (Шостакович).

Вторая половина успеха – качество исполнения: артисты театра, воспитанные на классике, с энтузиазмом ответили на вызов Гёке, станцевав непривычную для себя хореографию с азартом, самоотдачей и высокой энергией. Этот «Джордж» от Гёке достоин войти в число лучших исполнений современного танца московскими академическими труппами – первого Дуато («В лесу») и первого Килиана («Шесть танцев. Маленькая смерть») самим МАМТом, Тарп («Комнаты наверху») и Макгрегора («Хрома») – Большим театром.

Помнится, в новейшей истории МАМТ исполнял балет Йормы Эло «Затачивая до остроты» совсем без остроты. И вот наконец-то современный танец был заточен до остроты. Труппа для этого созрела.

Танцуют все!

«Минус 16» Охада Нахарина. © Карина Житкова

Для хитового завершения вечера пригласили знаменитого израильского балетмейстера Охада Нахарина

Охада Нахарина, бессменного (с начала 90-х) руководителя лучшей израильской балетной труппы «Батшева», ученика Марты Грэм, в прошлом танцовщика и резидента-хореографа Нидерландского театра танца, создателя собственной танцевальной техники под несколько легкомысленным названием «гага». Гага, впрочем, не только и не столько танцевальная техника для профессионалов и новичков, но и своего рода философия танца – во многом она построена на импровизации, и любой человек, следуя ее философии и технологии, может прислушаться к себе, сосредоточившись или расслабившись, открыть в себе скрытые импульсы и раскрепостить свое тело.

Программа под названием «Минус 16» Нахарина,

исполненная под занавес последней премьеры, представляет собой не цельное и однородное произведение, а сборник внутри сборника: в ней несколько отдельных номеров. Главные герои этой программы – люди в черном, по виду – точь-в-точь хасиды, одетые в черные костюмы, широкополые шляпы, белые рубашки (и серое нижнее белье).

Шоу от Нахарина начинается тогда, когда, вы в последнем перерыве, возможно, что-то дожевываете в буфете или прогуливаетесь по атриуму, а на сцене артист театра Максим Севагин импровизирует по системе гага, вызывая живой отклик и аплодисменты зала. Севагин – открытие этой программы и самого Нахарина, и именно он попал на обложку премьерного буклета. Лица танцовщика на фото не видно, но длинные белокурые кудри не дадут нас обмануть.

Потом, когда вы наконец-то появляетесь в зале и усаживаетесь на место, к Севагину присоединяются другие люди в черном, и начинаются несложные танцы, которые почти не отличаются от тех, что вы сами танцуете на вечеринках. Это первый знак залу – вы и сами это можете!

За танцевальной разминкой следует номер, который можно назвать визитной карточкой хореографа. Артисты усаживаются на стулья в полукруг, развернутый к зрителю, и начинается коллективное танцевальное камлание артистов под еврейский пасхальный напев «Echad Mi Yodea», своего рода еврейское «Болеро». Номер не нов и уже пару раз показан в России на гастролях. Но каждый раз производит сильное впечатление.

На повторяющуюся музыкальную фразу артисты вскакивают со своих стульев и в экстазе, совершив несколько простых движений, количество которых с каждым циклом увеличивается, по очереди сильно запрокидывают корпус, и возвращаются назад. Повторяющаяся ритмическая волна коллективного танцевального экстаза бросает последнего участника на пол. С каждым новым туром коллективный экстаз танцовщиков нарастает, они раскрепощаются, сбрасывая с себя сначала одежду, а потом и обувь. Затишье – одежда и обувь собраны, и первая танцевальная кульминация разряжается, переходя в простодушный, почти животный по пластике дуэт.

Но затишье перед второй кульминацией программы – танцев со зрителями. И это не ново: так же точно заканчивалась программа «ДекаДанс» Нахарина на Чеховском фестивале 2014 года. И этот крючок для зрителя точно так же срабатывал.

Если вы отдыхали в каком-нибудь турецком отеле с анимацией, вам знаком и этот прием – когда артисты предлагают самой публике потанцевать с ними, приглашая на сцену. Но у Нахарина это не шоу-прием, а философия гага в действии – каждый может танцевать, надо только прислушаться к своему телу и раскрепоститься. И ведь раскрепощаются! У Нахарина непрофессионалы очень органично смотрятся рядом с профессиональными артистами. Мудрый постановщик знает, как организовать якобы стихийный танцевальный поток в смотрибельное действо, заставляя зал сопереживать своему брату-зрителю и представлять себя на его месте. Основной проводник воли постановщика артисты – наверняка во время репетиций они нарабатывали не только танцевальные навыки, но и проходили психологические тренинги.

Спектакль не заканчивается с закрытием занавеса, а продолжается на поклонах – каждое появление артистов под аплодисменты – это новый тур танцев, да тех самых, которые вы можете сымпровизировать на дискотеке, если прислушаетесь к своему внутреннему импульсу.

 

Куда ж нам плыть? 

Все новые спектакли уже представлены зрителю, и можно подводить итоги сезона (нуреевский «Дон Кихот» не в счет, это всего-навсего ротация одного и того же названия). А итоги не однозначны. Репертуарный курс балета МАМТа с каждым новым руководством разворачивает на 180 градусов. Во времена предыдущего руководителя у театра уклон был в нафталиновый драмбалет, и казались утраченными те высоты, которых театр добился в современном танце во время предшествующего руководства, все современные постановки были сняты. Теперь курс развернулся на 180 градусов, в приоритете современный танец и короткий, бессюжетный формат; классический и неоклассический репертуар сокращен и законсервирован, уменьшилось и общее количество балетных представлений.

Одноактники имеют успех на премьере и неважно продаются потом. Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко – это русский академический театр с давними традициями, в котором многоактные сюжетные балеты – большая ценность, их любят и зрители, и артисты.

Может быть, новому руководителю в следующем сезоне при планировании репертуара попробовать все-таки поискать баланс между новациями и традициями?

Фото с сайта stanmus.ru

 

Все права защищены. Копирование запрещено.