«Декабрьский вечер» с лауреатом международных конкурсов, доцентом МГК имени П. И. Чайковского Сергеем Кузнецовым.

Шестое декабря 2017, Белый зал ГМИИ имени А. С. Пушкина

 

Декабрь  — месяц, в одном названии которого кружатся в волшебном танце не только снежинки настоящей зимы, но и надежды на исполнение мечты, на чудесные перемены, на нежданые радости. И вот в сказочных бликах от подсветки Пушкинского музея, рассеивающихся сквозь лёгкую метель, ты идёшь к заветному пятому подъезду —   золотому ключику к самым лучшим выставкам, поднимаешься по лестнице на галерею, которая уже столько раз исчезала на твоих глазах, растворяясь в мирах совершенных творений великих мастеров, и оказываешься в Белом зале, с картинами импрессионистов на стенах и ореолом воспоминаний о необыкновенных концертах и невиданных театральных постановках, начало которым было положено Святославом Теофиловичем Рихтером и Ниной Львовной Дорлиак… В этот вечер в драгоценном  футляре овеянных историей стен сверкало и переливалось   жемчужное ожерелье из прелюдий Клода Дебюсси и Фредерика Шопена в исполнении Сергея Кузнецова.

Репертуар исполнителя — колоссален. Из Дебюсси это — обе тетради прелюдий, «Арабески», 12 этюдов, первая тетрадь «Образов», все поздние, крайне редко  исполняющиеся, пьесы: «Элегия», «Героическая колыбельная», «Вечера, озарённые сиянием углей», пьеса «На сбор одежды раненым», а также скрипичная и виолончельная сонаты. У московских слушателей есть немало возможностей услышать игру С. Кузнецова.  На два сезона распределено исполнение всех сонат Ф. Шуберта в Малом зале МГК. Следующий концерт из этого цикла состоится 11 марта. При этом 7 марта  в Большом зале МГК пианист исполнит Концерт В. А. Моцарта № 9, Ми-бемоль мажор, а  28 января выступит  в дуэте с П. Лаулом в Малом зале МГК.

Игру С. Кузнецова отличает идеальный  пианизм, пронизанный музыкальной культурой и подлинным талантом.  Творческая интуиция сочетается с глубокими знаниями об исполняемом произведении. Чтение теоретических трудов, диссертационных работ,  поиск сведений по библиографическим ссылкам на английском, немецком и французском языках является для пианиста важной составляющей в подготовке концертных программ, но не главным. Главное для  С. Кузнецова — сама музыка и то, что исходит непосредственно из нотного текста и его прочтения. Отточенная фразировка — неотъемлемое качество игры этого пианиста.

Уже первая из Прелюдий К. Дебюсси, заворожив звучаниями и  мерностью, заключала в себе весь контекст образа  колонны храма Аполлона в Дельфах, с фигурами трёх дочерей царя Афин Кекропса, танцующих в вечности на 13-метровой высоте (колонна, декорированная   стилизованными листьями аканфа (аканта), отсюда её  название «Аканфская колонна», была пожертвована Дельфам Афинами).  Сыграна прелюдия была очень медленно и практически с  метрономической точностью, как того и хотел сам композитор, и как он её представил 25 мая 1910 года. При исполнении С. Кузнецовым  «Дельфийских танцовщиц» невозможно и вообразить  попытку пританцовывать в обывательском смысле слова,  что порой можно услышать в концертах. Известная пианистка Маргарита Лонг, учившаяся у мэтра,  пишет, что у Дебюсси девушки  — скорее жрицы, и «два последних аккорда—как падение ниц»

Вторая прелюдия — «Паруса» —также была сыграна в соответствии с замыслом композитора, абсолютно нереальными звуками, красками, растворёнными в водной взвеси, терциями, скользящими по поверхности клавиатуры, подобно невесомым водомеркам,  но  как бы в технике гризайли,  в полутонах единого серовато — серебристого цвета. Дебюсси,  по свидетельству М. Лонг, критиковал «расцвеченные» и «раскрашенные» интерпретации этой миниатюры. Он сердился: «Это — не фотография пляжа, не почтовая открытка к 15 августа!»

На Третьей прелюдии, названной «Ветер на равнине», вспомнились пушкинские «Бесы»: «Средь неведомых равнин… Закружились бесы разны, Будто листья в ноябре…Сколько их! куда их гонят? Что так жалобно поют?..» Настроение у французской пьесы другое, но мелодия тарантеллы,  подобно навязчивой галлюцинации возникающая то здесь, то там в разных тональных обличиях и перемежающаяся  с еле слышными хроматическими завываниями на остинатном фоне кружащихся на одном месте фигураций, так же отражает способность человеческого подсознания из непрерывного рокота создавать акустические  миражи, подобные человеческому голосу или  звукам из обыденной жизни.  Параллельные квинты, ещё недавно бывшие запретным плодом, своей пустотой давали свободу воображению и вносили  дух архаики в общую картину. Исполнение  было совершенным,  фортепианные приёмы создавали широчайшую шкалу динамических эффектов,  от звуков, вьющихся, точно  песчаная пыль в воздухе,  до мощных аккордовых порывов.

«Les sons et les parfums tournent dans l’air du soir» — «Звуки и ароматы реют в вечернем воздухе». Точный порядок слов в переводе строки из поэмы Шарля Бодлера «Вечерние гармонии» не так складен, как такой: «Ароматы и звуки  в вечернем воздухе реют», встречающийся в некоторых изданиях. Но  перемена слов  вводит в заблуждение, делая акцент на ароматах, из-за чего исполнители стараются редуцировать гармонические краски. С. Кузнецов такой ошибки не совершил, и прелюдия раскрылась более объёмно. Хотелось бы ещё процитировать М. Лонг, очень красиво  сказавшую об этой вещи: «поэзия плывёт, окутывает вас и оседает, как густой туман». Она ориентировалась на авторское указание в нотах: «тихо звучит в густом тумане» .

Композитор специально поставил названия в конце прелюдий. Он не хотел ограничивать чисто музыкальное восприятие. Конечно, ему было близко высказывание поэта — символиста Стефана Малларме, творчество которого вдохновило Дебюсси на написание таких известных произведений, как «Три поэмы на стихи Малларме» и «Послеполуденный отдых фавна», о том, что «назвать предмет – это значит на три четверти уничтожить наслаждение от поэмы, состоящее в счастье понемногу угадывать».   Названия для прелюдий, основываясь на высказываниях автора,  придумывала Эмма Бардак. Дебюсси и Э. Бардак уже поженились к началу сочинения этого цикла.

Пятая прелюдия — «Холмы Анакапри», залитая итальянским солнцем последовательность тарантелл, сопровождающихся лёгким постукиванием разлетающихся осколочков мелкой гальки (эффект от специального  типа  стаккато secco), исполнялась игристо и очень легко, как и предписано в нотах. Абсолютная прозрачность фактуры сочеталась с ювелирной прорисованностью мотивов.  И при этом музыка оставалась жанровой зарисовкой, с далёкими монастырскими колоколами и  обаятельной народной песенкой с томными форшлагами. Дебюсси хотел, чтобы эта песенка завораживала, но в ней была бы настойчивость. «Он — красивый парень!», — хитро добавлял автор», как это описывает М. Лонг. Пентатоника звучала так же свежо, как и век назад, когда  она вошла в европейскую моду. Свойство гениальных произведений — не зарастать мхом времени.

«Шаги на снегу» получились целой поэмой. Длинные ноты застывающей мелодии тянулись с бесконечной красотой, на них нанизывались звучания, спадали, нанизывались новые, меняя  гармонию. Клавиатура казалась бездонной. Слышала ли я когда-нибудь похожие «Шаги на снегу»? Не припомню….

Захватывающую сказку прелюдии «Что видел западный ветер» не перескажешь.  Опять ювелирная точность в сочетании с объёмом по полной красочной шкале.

Импульсом для сочинения прелюдии «Девушка с волосами цвета льна» послужила  «Шотландская песня» поэта Леконта де Лиля, очень трогательная в своей простоте: «В небесной солнечной купели Любовь и жаворонок пели» (перевод В. Васильева).  Вещь  прозвучала очаровательно.

«Прерванная серенада» удивила красотой. Движение произведения в стиле «Рег-тайм» очень многим мешает собрать фразу, продолжить музыкальную мысль. В исполнении С. Кузнецова «Серенада», сохранив всю причудливость ритма, не потеряла цельности. Полнота гармоний  украсила звуковую картину. Если во время исполнения помнить ремарку Дебюсси, касающуюся этой прелюдии: «Бедняга, его всё время прерывают», то такой музыки, конечно,  не получится, потому что слова — это слова, а музыка живёт по своим законам, помимо слов,  и таит в себе то, что словами не обозначить. В конце прелюдии композитор  пишет ремарку «уходя», а не что-то обычное, например «замирая». Это вообще пьеса — представление, уличный театр.

Сергей Кузнецов

«Затонувший собор». Согласно легенде, бретонский город Ис стоял на берегу моря и был отделён от него огромным бассейном, спасавшим город от наводнений во время приливов. В плотине,  отделявшей бассейн от города, была потайная дверь, а ключ всегда висел у короля Градлона на шее, на золотой цепочке. Но однажды Дахут, дочь короля,  вытащила у спящего отца ключ и открыла дверцу.  Город оказался затоплен водой.  По бретонским преданиям, иногда можно услышать звон колоколов Кер  — Иса (кер — город по-бретонски), предупреждающих о приближении шторма. В Пушкинском музее звуки колоколов плыли и таяли в акустическом пространстве. То мощные, то как бы заглушённые толщей воды, аккорды разносились по залу;  предельно тихие, словно засурдиненные, хоральные звучания  переходили в мощные, почти органные, гимны.

«Танец Пёка» был полон сказочной мистики «Сна в летнюю ночь» со стремительными взлётами невесомых эльфов и капризами  крошки Пёка. Дебюсси был поклонником В. Шекспира, он написал музыку к фрагментам из «Короля Лира», к ранней пьесе великого англичанина «Как вам это понравится».

Известные всем «Менестрели», очень артистично исполненные, завершали первую тетрадь Прелюдий К. Дебюсси и первое отделение концерта.

_______________

Об исполнении Сергеем Кузнецовым во втором отделении концерта Двадцати четырёх Прелюдий Ф. Шопена, соч. 28,  можно рассказывать 24 часа, но, если выразиться кратко, то получится так: «Всё, что вы хотели услышать в Прелюдиях Шопена, и намного больше». Заполненный до отказа Белый зал затаил дыхание, чтобы не пропустить ни одной бесценной нотки. Недаром в начале статьи возник образ жемчужного ожерелья. И А. Г. Рубинштейн называл эти миниатюры  Шопена жемчужинами. Прелюдии дарили надежду, как самая первая, До мажор,или пятая, Ре мажор,  роняли слёзы парными нотами  бетховенского Arioso dolente и проходили целый жизненный путь, как в Шестой, си минор; кружились  в  вихре нечеловеческих темпов, как в Восьмой, фа-диез минор, или Десятой, до-диез минор, в Шестнадцатой, си-бемоль минор; заставляли трепетать от увлекающих за собой в бездну трагических скачек Двенадцатой прелюдии,  соль-диез минор, и Двадцать четвёртой, ре минор; утешали звуками, прозрачней утренней росы, как Девятнадцатая и Двадцать третья прелюдии. Ноты мелодий уплывали  в вечность. Иногда объём звучания и палитра оттенков заставляли думать, что роялей не один, а два, совсем разных.  Играл мастер, талантливейший музыкант!

Каждая прелюдия написана в своей тональности, за мажором следует параллельный минор, по  квинтовому  кругу.  С точки зрения строгого педанта, сказать, что прелюдии написаны во всех тональностях,  нельзя, так как тональностей в одном ладу с тоникой на одной ноте может быть две:  чёрные ноту могут быть обозначены  то как ре-диезы, то как ми-бемоли, то как соль-диезы, то как ля-бемоли и тому подобное Там, где белые ноты  располагаются рядом, тоже возможны два названия: ноту си, например,   в ряде случаев требуется обозначить как до-бемоль, а до — как си-диез.   Это зависит от текущей тональности и правил альтерации.  То есть мажорные и минорные тональности в таких циклах, а их после сочинения И.С. Бахом «Хорошо темперированного клавира» было немало,  представлены от каждого полутона в октаве, названия представлены не все возможные, формально говоря.

Шопен сочинил  ещё прелюдию, соч. 45, до-диез минор, посвятив её ученице, Елизавете Чернышёвой. Есть  также одна пьеса, написанная в Ля-бемоль мажоре, Presto con leggierezza.  Ноты с автографом Шопена хранятся в Библиотеке конгресса США. Пьеса была опубликована в женевском журнале «Страницы искусства» в 1918 году. Её называют Двадцать шестой прелюдией. Есть и посвящение: «A mon ami P. Wolf»

К радости публики были ещё замечательные бисы: «Фейерверк», прелюдия Дебюсси из второй тетради, и «Прелюдия» А.Скрябина для левой руки, соч.9 №1

https://www.youtube.com/user/sergeypiano

Фото предоставлено пресс-службой

ГМИИ им. А.С. Пушкина

Все права защищены. Копирование запрещено