То, что актер оперетты – актер синтетический, известно всем. Он должен уметь и растрогать, и рассмешить зрителя, ну и, конечно, петь и танцевать. И мы знаем множество тех, кто этому требованию соответствует. Еще недавно я не преминул бы вставить в эту фразу слово «полностью»: «…тех, кто этому требованию полностью соответствует». Однако сегодня я не решусь заявлять об этом столь безапелляционно. Во всяком случае, в сочетании с утверждением, что таких актеров нам известно множество. Поколебалась моя уверенность вечером 14 января нынешнего года, когда счастливчики, оказавшиеся в Большом зале Московской консерватории, имели возможность увидеть двух актеров, синтетических полностью. Каюсь: мог бы сообразить и раньше. Сколько я пересмотрел записей венгерской оперетты, да и на сцене доводилось видеть, но тут, очевидно, произошел, как нас учили на уроках философии, переход из количества в качество.

Что я имею в виду? У наших опереточных актеров (в данном случае под нашими я имею в виду всех не венгров, включая, скажем, австрийцев) синтетичность выражается в умении и петь, и танцевать. У лучших из них – в блестящем умении. Но у венгров нет этого «и – и»! У них вообще нет отдельно пения и отдельно танца. Это какое-то танцепение. С точностью до певчетанца. Наши – лучшие из них – умеют переходить от одного к другому чрезвычайно органично, порой так, что этот переход совершенно не заметен. Но у венгров-то перехода нет вообще!

Вот артист стоит и исполняет вокальную часть своего номера. Как бы стоит! Потому что при этом можно заметить, как подрагивают кончики его пальцев, как вибрирует каждая мышца ног. Все это, вплоть до движения бровей и зрачков, – тот же танец, только не такой броский, как предвкушаемый нами, когда в конце куплета движения станут более размашистыми, более эффектными, вплоть до трюков на грани акробатики. И эти пение, танец и акробатика – неразделимы. Да еще спаяны радостной улыбкой, показывающей, что актер не демонстрирует свое мастерство, а просто – то, что бурлит в его душе, выплескивается наружу в голосе и движениях. Хотя нет, конечно, и демонстрирует тоже – потому что в каждом его взгляде, кроме удовольствия, которое он сам получает, читается детская гордость: «А я вот еще и так могу! И так! А на это что скажете?» Гордость-то детская, а мастерство ох какое взрослое!

Однако перейдем от общих рассуждений к собственно концерту, их вызвавшему. «Шедевры венгерской оперетты» – так называлась программа, в которой участвовали гости – хорошо знакомые московским поклонникам жанра Сильви Сенди и Карой Пеллер – и наши земляки: Светлана Криницкая, Павел Иванов и Женский симфонический оркестр под управлением Ксении Жарко. Это не первый такой концерт за последние годы. Состав немного меняется от раза к разу, но неизменными участниками ансамбля остаются Сенди, Пеллер и оркестр Жарко.

Открывая вечер, посол Венгерской республики господин Янош Балла отметил тот отрадный факт, что венгерская оперетта, обычно относящаяся к области легкой музыки, сегодня представлена на академической сцене самого высокого уровня. Но дело даже не в словах, произнесенных дипломатом. Куда важней были то человеческое обаяние, которое он излучает, его мягкая улыбка и даже легкий акцент, с которым он, впрочем, грамматически безукоризненно, говорит по-русски. А одно сообщение, сделанное им, полагаю, заинтересует многих: в этом году планируется большой концерт венгерских артистов, полностью посвященный Имре Кальману, на сцене Большого театра. Любители оперетты, следите за афишей!

Наш концерт начался увертюрой к «Марице» – наверное, самой любимой венграми оперетты. Довольно символичным мне кажется то, что играл именно женский оркестр: ведь большинство оперетт – от «Прекрасной Елены» и «Мадемуазель Нитуш» до «Принцессы цирка» и «Фраскиты» – названы в честь их героинь. В конце концов, не о них ли сказано: «Частица черта в вас…»? Очень точная, хотя и по-опереточному легкомысленная формулировка: именно частица, придающая особый блеск всему, что связано с этим жанром. И надо было видеть, как руководительница оркестра, чуть подавшись навстречу своим девочкам, вычерчивает правой рукой мелодию, а ладонью левой – характерным острым жестом как бы ставит, в зависимости от момента, то точку, то восклицательный знак в музыкальном тексте. И сколько этих знаков – но отнюдь не препинания – было в тот вечер! Пожалуй, только флегматичным многоточиям тут не было места.

Затем на сцену вышли гости. Каскадные артисты по амплуа, они поставили первым номером дуэт, написанный для героини и простака – «Поедем в Вараздин» (в венгерской версии – Калошвар).

Любопытна история этого дуэта. Как-то Кальман зашел в венское кафе «Захер», постоянное место встреч театральной и околотеатральной публики (кстати, там же впоследствии он встретил и свою будущую жену Верушку), насвистывая какую-то мелодию. «Что это, Имре?» – спросил его друг и либреттист Альфред Грюнвальд. «Да так, ничего, по дороге пришло в голову». – «Этому ничего суждена мировая слава!» И не сходя с места Грюнвальд сочинил текст, по замысловатой игре своей поэтической фантазии вставив в него название провинциального Вараздина. А потом, при работе над очередной опереттой, «Марицей», друзья использовали этот номер. Кстати, в немецком оригинале есть «розы», есть «гуляш», «чардаш», но, в отличие от нашей традиции, нет ни слова о свиньях: откуда Грюнвальд, сидя в кафе, мог знать, что будущий персонаж окажется заядлым свиноводом?

Возможно, именно тем, что каскадный, по сути, дуэт родился случайно и был позже «пристроен» к сюжету, объясняется необычный состав его исполнителей – героиня вместо субретки, которой здесь было бы самое место. Но в тот вечер, о котором идет речь, один из самых зажигательных шлягеров был зажигательней вдвое, потому что исполняла его именно субретка. И уж тут было все: от задорного пения до сложнейших трюков в конце. Описывать это нет смысла, но отчасти помогут фотографии.

Зачастую каскадные номера даже в спектаклях, не говоря о концертах, воспринимаются как самостоятельные интермедии. Актеры порой и исполняют их как своего рода музыкальный апарт, реплику в сторону, если не выходя из образа, то отходя от него.

Совсем иное увидели мы в исполнении Сильви Сенди и Кароя Пеллера. Номера из разных оперетт, с разной мелодикой, они сумели подать как некое единство. И было это достигнуто не за счет однообразия исполнения, о нет! Кальман звучал как Кальман, Хуска – как Хуска, а незнакомый нашему зрителю Бела Зерковиц (кстати говоря, несколько лет руководивший в Будапеште ночным клубом «Орфеум»!) – как Зерковиц. Но во всех этих музыкальных миниатюрах действовала одна и та же пара персонажей: она – своенравная, капризная кокетка и он – добродушный увалень, по уши влюбленный в нее. Она вертит им как хочет (разумеется, вертит в переносном смысле слова), а он и не думает сопротивляться, постепенно заряжается ее энергией, сам не замечает, как втягивается в музыкальный вихрь, и вот уже не она подзадоривает его, а он, перехватив инициативу, подбрасывает ее, крутит и вертит (уже в самом прямом смысле). Но недолго длится его власть: глядь – она его уже и оседлала. Оп-ля! Все счастливы, зал неистовствует!

Я специально акцентирую на этом внимание, потому что, увы, слишком часто мы воспринимаем оперетту как набор хитов, более или менее органично сцепленных между собой более или менее остроумным конферансом, а порой и вообще считаем создание художественно точного, цельного образа излишней роскошью для актера оперетты. Венгерские гости блистательно показали, что это возможно даже в концерте, даже сохраняя присущую роли маску.

Российская школа была представлена, что естественно, лирической парой. И надо сказать, Иванов с Криницкой оказались достойными партнерами, выйдя далеко за рамки амплуа премьера и премьерши в традиционном их понимании. Об этом говорит сам выбор репертуара. Скажем, две женские арии, которые, в соответствии с пьесами, являются эстрадными выступлениями героинь – поющих танцовщиц Джудитты и Сильвы. Причем последней – даже не «Хей-я!», где при желании можно ограничиться вокалом, а «Частица черта в нас», где без танца не обойтись. И Светлана так их и исполнила, завершив полноценной пляской в клубящемся облаке своих пышных юбок. А Павел вообще начал с номера, само название которого означает танец – «Чардаша Тасилло». Что, впрочем, не исключило и чисто вокальных номеров: арий Мистера Икс и Раджами – у него и Марицы – у нее, а также дуэта Сильвы и Эдвина «Помнишь ли ты?..».

Если у гостей мы больше внимания обращали на танец, то, как бы ни была важна эта составляющая для героя и героини, от них все же в первую очередь ждешь высококлассного пения. К сожалению, в полной мере оценить вокальное мастерство наших солистов мы не имели возможности. По причине, слишком хорошо известной зрителям оперетты и мюзикла. Я имею в виду головные микрофоны. Их использование вполне понятно, скажем, в Доме молодежи, но совершенно, на мой взгляд, противоестественно в таких великолепных в акустическом плане залах, как консерваторский и театра оперетты – напомню, располагающегося в помещении бывшего филиала Большого театра. Впрочем, и в само́м Большом, помнится, не погнушались микрофонами, давая новогодний концерт оперетты, что́ вообще никакого объяснения не имеет, кроме, как ни обидно, пренебрежительно-снисходительного отношения к «легкому» жанру.

Особенность микрофона, во всяком случае головного, в том, что он всё усредняет: вытягивает более слабые голоса, но зато и нивелирует достоинства более сильных. Понятно, что после тех почти цирковых танцев, которыми нас радовали Карой и Сильви, требовать от них еще и вокальных подвигов не следовало, и тут микрофон был уместен. В этой ситуации нельзя было не усилить в соответствующей пропорции и голоса их партнеров. В результате в жертву громкости была принесена суть пения – те нюансы, которые неспособна передать подобная техника. Думается, большинство зрителей предпочло бы услышать более тихое, но зато естественное звучание голосов. Ведь как-то же слушали оперетту в, так сказать, натуральном виде наши предки, да и не так уж давно – многие из нас с вами! Впрочем, я понимаю, что мои ламентации – не более чем глас вопиющего в пустыне (причем, даже не усиленный динамиками), и ситуация если и будет меняться, то только в худшую сторону – не успеешь оглянуться, как и до «Травиаты» дойдет «прогресс».

Но хватит о грустном. Тем более что поводов для радости в тот вечер было предостаточно. Например, два мужских дуэта из «Сильвы» (один из них – куплеты Бони, разложенные на два голоса), которые исполнили Пеллер и Иванов. Их изюминкой (разумеется, помимо прекрасного исполнения) стало то, что каждый из певцов доставал из кармана и протягивал партнеру листочек с текстом припева, соответственно, на русском и венгерском языках. А тот сперва разыгрывал мимическую сценку ужаса перед чужим языком, а затем прекрасно справлялся с задачей. В первом дуэте это всех повеселило. Когда же и во втором – Ферри (Иванов) достал листок и протянул Бони (Пеллеру), у зрителя мелькнула мысль: «А не лишнее ли это? Зачем повторять шутку?» Однако наша критиканствующая проницательность была посрамлена. Вот Бони ответно запускает руку в карман, приведя Ферри в трепет и настроив соответствующим образом зал… Но трюк в том-то и состоит, что в кармане пусто. Обманка из числа тех, которые доводят гэг до логического завершения. И то, что мы отлично знали о таком приеме и всё равно попались на крючок, только усилило эффект.

Ну а помимо гэгов отметим, что Павел не отставал от своего партнера, лихо отплясывал и даже ко всеобщей радости – знай наших! – совершил кувырок через его спину!

Кстати, и Карой продемонстрировал, что не только танцем сильна венгерская сцена. Так же, как в начале концерта стало неожиданностью исполнение Сильви Сенди роли Марицы, так во втором отделении удивило, что партнером Криницкой в дуэте Ганны и Данило из «Веселой вдовы» будет Пеллер. И он спел! Использую именно этот глагол, потому что в финале номера, обычно завершающегося вальсом, Карой лишь обозначил его, тронув партнершу за талию, но не более того, как бы говоря: «Вы что́ думали, мы без танца не можем обойтись? Еще как можем!» И был прав. Хорошо знакомый дуэт прозвучал как-то особенно свежо и тонко.

И все же главный сюрприз вечера оказался не художественного плана. Спев первую часть дуэта Бони и Стасси «Любовь такая – глупость большая», Карой и Сильви отбежали к двери за кулисы и вывели на авансцену молодого человека с букетом в руках. Им оказался сотрудник Венгерского культурного центра, который выбрал такой момент и такую форму для предложения руки и сердца своей любимой. И, конечно же, в ответ он, а с ним вместе и весь зал, услышал: «Да!» Потому что в оперетте всегда побеждает любовь!

А после того, как счастливый влюбленный надел кольцо на палец своей избранницы, со сцены, продолжая прерванный номер, к нему обратилась Стасси, спев по-русски: «Любовь такая…» Ну, дальше вы знаете. Впрочем, никто, включая саму Сильви Сенди, это всерьез не принимал.

А завершила вечер бессмертная «Карамболина», которую исполнили все участники концерта: не только четыре артиста и оркестр, но и зал: кто помнил слова – голосом, кто не помнил – ладонями.

И такое единение как бы подчеркивало то, с чего я начал свои заметки – что в идеале оперетту нельзя разделить на составляющие: музыку, танец, пение, репризы. Да, пожалуй, и зрителей. Собственно говоря, синтез всего этого и есть она – госпожа Оперетта!

 

Фотографии предоставлены Венгерским культурным центром, фотограф Николай Бусыгин

Все права защищены. Копирование запрещено.