Дебарг и Гергиев на Новой сцене Мариинского театра

 

фото с сайта mariinsky.ru

Программа:

Камиль Сен-Санс, Концерт №5 для ф-но с оркестром фа мажор («Египетский»), ор.103 Бисы: Милош Магин, «Тоска по родине», Доменико Скарлатти, Соната ре мажор К.491

Рихард Штраус, «Альпийская симфония», ор.64

 

Это всегда событие, когда основной состав оркестра Мариинского театра, собрав по разным точкам планеты публику, овации, прессу и премии, возвращается ненадолго домой во главе со своим шефом. Жизнь на Театральной площади, и без того нескучная, будто ускоряется ещё в пять раз: то играют целиком в несколько вечеров «Кольцо нибелунга», то проводят фестиваль, то череда интересных солистов проходит перед публикой – и двери трех площадок, особенно по выходным, не закрываются целыми днями. Гергиева публика не просто любит – обожает, и петербуржцы по праву могут гордиться мариинским оркестром, одним из лучших в мире.

1 апреля, в воскресенье, интерес подогревало ещё и то, что в афише, кроме Гергиева, был Люка Дебарг. В двухтысячном зале Новой сцены не было свободных мест. История сотрудничества оркестра и солиста началась в сентябре 2015 года на фестивале в Мерано, и Дебарг с тех пор не называет Гергиева иначе как великим дирижером, говоря о счастье свободного музицирования, которое он даже и не предполагал до этого найти в выступлениях с оркестром. «Я сделал крошечную оттяжку, и в ту же секунду оркестр в имитации ответил тем же!» У мариинцев легендарная мобильность и фирменная ансамблевая чуткость, когда друг друга «ловят» как из воздуха, у Гергиева внимание к солисту при вулканическом темпераменте, у Дебарга фантазия и нестандартность – и сочетание на афише этих имен обещает как минимум много интересного, а при особом вдохновении всех трех сторон выливается в настоящий парад звукотворчества и театральности, как это было в сентябре во Втором концерте Прокофьева. Отсюда понятно, с каким любопытством ожидался Пятый концерт Сен-Санса, про который было известно, что Дебарг уже играл его в январе в Карлсруэ, но не с мариинцами.

фото с сайта next.afisha.ru

Не обошлось без скептических голосов, спрашивающих, что мог найти такой интеллектуал, как Дебарг, в этой музыке. Концерт у Сен-Санса носит название «Египетский», и по названию трудно что-то предположить, кроме красочного этнографизма. Известно, что одну из его тем напел автору некий нильский лодочник. Вторая часть полна диковинных звучаний и странных мелодий, сменяющих одна другую, будто в антологии. Чувствуешь себя то в «Тысяче и одной ночи», то в китайской опиумной курильне, и где-то рядом звенит гумилевский колокольчик «на пагоде пёстрой» (без литературных ассоциаций никуда). Что касается ассоциаций музыкальных, то нашему слуху чудится в этом концерте – когда музыка не «восточная» – не только Чайковский (не зря Петра Ильича при жизни упрекали за то, что пишет, как француз), но и какая-то странно знакомая бодрость, в которой не сразу опознаешь свои детские ощущения от Дунаевского, от «Детей капитана Гранта». Понятно, что Дунаевского от Сен-Санса отделяет полвека, но ведь мы в нашем 2018 году видим всё это как бы с одной точки и нас не очень волнует то, что, возможно, имело место непрямое заимствование – если не текста, то настроения. Восторг великих открытий, огромность мира. Может быть, эти сближения не пришли бы в голову, если бы Концерт у Дебарга не предстал таким юношеским по музыке, шестнадцатилетним, полным упоения жизнью.

В самом деле, солист, что называется, ни в чём себе не отказывал. Было очевидно, что со стороны дирижёра и оркестра ему дан полный карт-бланш. Эмоциональность казалась безудержной: если в нотах appassionato, то оно было головокружительным, а если agitato, то солист срывался с места как подстегнутый, – но все темпы преспокойно сошлись в репризе, что заставляет предположить за всеми порывами осознанность и точный расчет. Третья часть была сыграна с таким темпераментом, что в ней стал опасно и увлекательно теряться европейский характер: появилось что-то дикое, африканское, пляска с копьями, ритмический транс – плюс дерзко задуманная и выполненная кульминация, когда непонятно даже, за счет чего происходит нагнетание. Оно там длинное и не изобилующее разнообразием, все события – в оркестре, в то время как солист играет фактуру, с виду аккомпанирующую, и тем не менее именно он – мотор и движущая сила, хотя бы за счёт того, что у него самые мелкие длительности. И вот так, с виду ничего не делая, несясь вперёд даже поверх гармонических изменений, без видимой реакции на них – а на самом деле увлекая за собой в какую-то временнУю воронку, Дебарг привёл всё к точке, когда дикое, африканское приобрело даже угрожающий характер. Ещё раз сорвался с места в финальных октавах, где его на зависть Карлсруэ с виртуозной точностью подхватил мариинский оркестр. Конец, овации, публика не отпускает, два биса.

При том внимании к звуковой стороне, которое характерно для Дебарга, стоит ли говорить, с какой дотошностью всё это было расцвечено: пассажи в первой части, сверкающие серебряными брызгами – ни одна нотка не пропала, захватывающая игра тембров во второй, когда кажется местами, что не рояль играет, а вибрафон, а гумилевский колокольчик звучит где-то высоко в небе, вот точно как в стихах. Что касается оркестра, то, возможно, это могло бы быть более роскошно и более детально, но впереди у оркестра была ещё Альпийская симфония Штрауса, где тот и выступил во всей своей красе.

фото с сайта nstar-spb.ru

Огромное полотно на пятьдесят с лишком минут музыки, идущее без пауз, представляющее собой по программе звуковое описание альпийского дня с рассветом, подъемом в горы, лугами, грозой, спуском и закатом (а как было написано в аннотации, антологию значимых образов немецкой музыки от Шуберта до Малера), слушалось с напряженным вниманием, нисколько не утомило, разворачиваясь как будто само по себе, приглашая погрузиться в него, как в медитацию. Изобразительность в музыке доведена автором до последнего возможного предела, когда как будто всё видишь своими глазами: если водопад, то ты почти чувствуешь на лице брызги, а если небо заволакивается тучами, то тебе тоже как будто становится холодно, и цвикает где-то одинокая испуганная птичка. Доставило истинное удовольствие наблюдать за работой оркестра, особенно его концертмейстера Лоренца Настурица-Гершовичи, которому Гергиевым была отдана заметная часть инициативы в управлении этой грандиозной звучащей картиной. Труднейшие партии у струнных, за исполнением которых следишь с холодом по спине, как за триллером в кино – но всё всегда сходится, и люди играют осознанно и с увлечением. Безупречная мягкая и стройная медь, с красивейшим фортиссимо. Очень выразителен тот факт, что на такую чудовищную по продолжительности и густоте партитуру количество мелких происшествий, неизбежных в живом исполнении, составило ровно два – и то даже не мелких, а мельчайших, вроде одного не совсем идеального по унисону вступления первых скрипок в зоне вечной канифоли. В остальном все пятьдесят минут ничто материальное не мешало музыке течь – вот в чём мастерство оркестра и дирижёра, когда картины сменяются одна за другой как по мановению волшебной палочки. Это тот оркестр, которому можно доверять, не ждать подвоха, а это дорогого стоит, особенно live.

Событие – вот что ожидалось от этого концерта, и ожидание оказалось не напрасным. От «горячих» исполнений как будто что-то разливается в воздухе, и это что-то продолжается и по окончании, даже когда уже выходишь на улицу, под петербургское ночное небо, под его огни, десятками отражающиеся в воде Крюкова канала. Музыка как будто распахивает перед нами ставни обыденности и заставляет остро чувствовать жизнь, потому её всегда мало.

 

Все права защищены. Копирование запрещено.