Хотя пел лучше других в постановке театра имени Станиславского и Немировича-Данченко

 

Московский академический музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко поставил «Отелло» Верди – название, желанное для афиши любой оперной труппы. Работу эту было бы несправедливо назвать провальной, но боюсь, и славной страницей в истории МАМТа она не станет.

Ждали мы эту постановку с большими надеждами. Оставляю пока за скобками гениальную музыкальную драму Верди – но интриговало уже имя Андрея Кончаловского, одного из патриархов отечественного режиссерского цеха, к тому же знатока Италии, прожившего в ней много лет.

Начало вроде бы не обмануло ожиданий. Строгое черно-белое «панно» сцены (смятенная толпа-хор, на которую из-за колонн-занавесей кидает свои страшные волны буря) отлично монтировалось с громами и молниями в оркестре. Народное гуляние с костром и столбом искр в небо даже заставило сердце екнуть – вспомнилось, что стены МАМТа не понарошку дважды страдали от пламени… Слишком предсказуемо? Ну, ладно, подумалось – пусть так, академически-банально, но хотя бы добротно: все эти райские кущи и дворцовые мозаики в византийском духе (художник-постановщик Мэтт Дили). В конце концов мы не на эстрадном шоу и не в цирке, где наш взор должны поражать каждую секунду.

Но зрелище любой степени академизма (как, впрочем, и авангардности) должно скрепляться внутренней логикой. А вот с этим загвоздка. С начала третьего действия волею художника по костюмам Дмитрия Андреева все герои, кроме Дездемоны, почему-то стали переодеваться в одежды ХХ века, на венецианском генерале (который наверняка всю свою предыдущую карьеру служил под эмблемой льва – символа Венеции) замаячила форма с муссолиниевским орлом, Эмилия предстала подобием Евы Браун. Массовка вскинула руки в «зиге», а из задника выдвинулось гигантское белое изваяние какого-то жуткого юберменша – видимо, фюрера тех краев. С чего эти внезапно рухнувшие на Андрея Сергеевича фашистские аллюзии? Или через них ему открылись глубинные комплексы чернокожего Отелло перед белой расой, которые-де и толкнули мавра на убийство светлого ангела – Дездемоны? Но ничего ж не предвещало, уж по крайней мере стилистически…

А некоторые моменты действия царапнули откровенными вкусовыми сбоями. В сцене подслушивания, когда Яго буквально заталкивает Отелло за портьеру, а тот как чертик на пружинке три или четыре раза выскакивает оттуда, публика уже начала хихикать – но хотел ли смешков здесь и вообще во всей этой мрачной драме Верди?

Тут время наконец рассказать об исполнении музыки. Оно, как я уже написал, поначалу обнадежило – грозовыми вспышками хоровых звучаний, мощной фресковой брутальностью оркестра, дикими тембровыми микстурами, в изобретении которых великий Верди был непревзойден. Но вскоре, когда драма стихий перефокусировалась на драму героев и крупный план сольных голосов, восторгов поубыло. Точнее, все положительные эмоции сконцентрировались на исполнителе заглавной роли Арсене Согомоняне. В его драматическом теноре оказалось столько баритоновых красок (певец и был когда-то баритоном, но открыл в себе эффектный верх), что все это в сумме дало богатую тембровую палитру и широкий диапазон выразительности: от любовного благорастворения в первом дуэте с Дездемоной до яростного смятения в последующей сцене с Яго, от елейной галантности в начале третьего действия до прямой истерики в конце предфинальной картины.

Отрицательным обаянием злобного куража сперва привлек Антон Зараев – Яго, но одно дело короткие реплики и даже «пьяная» песня с хором, другое – большая ария «Верую в бога жестокого»: силы голоса элементарно не хватило, истинную бравуру пришлось заменять форсажом.

Дездемона Хиблы Герзмавы, напротив, поначалу откровенно разочаровала плоскостностью, каким-то даже металлическим призвуком голоса. И это наша прославленная примадонна? Постепенно, от сцены к сцене вокал набирал плоть, и знаменитое ля-диез в кульминации последней арии, на которое, как раненая птица в предсмертном взлете, взмывает голос главной героини, прозвучало почти так же наполненно, как в привычных нам коронных партиях этой исполнительницы. Почти, но не совсем…

Если дирижер Феликс Коробов начал спектакль уверенной рукой, то многие последующие сцены произвели впечатление слепленных на коленке. В особенности разочаровала та самая предфинальная картина – последнее, что написал Верди в своем «большом» стиле: со сложнейшим септетом солистов, с грандиозной оркестрово-хоровой кульминацией. Но переход к этой сцене от предшествующего объяснения Отелло и Яго произошел как-то внезапно, вместо растущей ажитации и мощного расширения нас словно пыльным мешком по голове хватили невесть откуда свалившимся тутти. А с какой странной торопливостью замельтешила сама эта сцена, как бойко побежали пиццикатные фразы отыгрышей – тогда как они должны передавать жуткое оцепенение, овладевшее толпой при виде безумия Отелло и унижения Дездемоны. И уже совсем в финале – зачем так засуетились струнные альты при приходе Отелло (кстати, очень глупо надевшего солнечные очки, словно позаимствованные у героев пародийной франшизы «Люди в черном»)? До суеты ли в этот момент безумному мавру?

Может быть, музыкальное исполнение еще дотянут – к третьему, пятому, двадцатому спектаклю. Но вот что делать со странностями режиссуры и вообще визуального решения, совершенно непонятно. Оставлять героям их аутентичные одежды? Убрать приехавшую «из другой оперы» гигантскую голову (приклей бороду, и готов реквизит для «Руслана и Людмилы»)? Но ведь на них ухлопано столько денег, а к театральным тратам сейчас пригляд особый, за примерами далеко ходить не надо.

Что же касается придирчивых меломанов, могу дать им один простой совет: вспомните, кто видел, легендарный спектакль Бориса Покровского и Евгения Светланова в Большом театре и получите от этого воспоминания удовольствие. А кто не видел, доезжайте хотя бы до Петербурга и посмотрите в Мариинском театре «Отелло» Валерия Гергиева и Василия Бархатова. Того самого Бархатова, которого так любят ругать (часто за дело) мои коллеги-критики. Но ей-богу, его очень «морской» по духу спектакль несравнимо органичнее, чем нынешняя «сушь» Кончаловского в МАМТе.

 

Фото предоставлено пресс-службой театра

 

Все права защищены. Копирование запрещено.