Венгерская кинематография, из недр которой в XX веке выросли такие несхожие между собой гении, как Миклош Янчо, Золтан Хусарик и Бела Тарр, и в новом столетии не собирается сдавать обороты. Наряду с Кореей (читать»»), Венгрия является одной из лидирующих стран в фестивальном сегменте – о чем мы говорили еще на примере фильма «О теле и Душе» (читать»»). А на прошлой неделе в широкий прокат вышел «Закат», новый фильм Ласло Немеша, чей полнометражный дебют «Сын Саула» несколько лет назад взял сначала четыре приза в Каннах, а затем главный приз Британской киноакадемии, «Золотой глобус» и «Оскар». Поскольку «Закат» заметно уступает дебюту, мы решили оглянуться на достижения венгерского кино за последние двадцать лет, чтобы проследить, какие сквозные мотивы формировали его столь аутентичную поэтику.

1. «Гармонии Веркмейстера» (2000). Режиссер Бела Тарр


Классиком авторского кино Белу Тарра объявили уже после «Проклятия» 1988 года – никому не удавалось так снимать дождь со времен «Расёмона». Завораживающие своей пластикой и внутренней экспрессией бытовые зарисовки, потрясающие монохромные мизансцены и всеподавляющее апокалиптическое влечение каждой вещи и твари дрожащей – все это было в «Проклятии», а кульминационное выражение нашло в «Гармониях Веркмейстера», вышедших в 2000 году.
Фильм описывает начало конца – гибель микрокосма, а точнее маленького венгерского городка, медленно, но верно поглощаемого небытием. И так не радостная жизнь в городке обрастает апокалиптической аурой, когда заезжие артисты начинают экспонирование в развлекательных целях гигантского китового чучела. Пока горожане осматривают диковину и не без посторонней помощи лишаются рассудка, близится судный день. Только одному человеку нет никакого дела до мертвых морских млекопитающих. Местный интеллектуал, почтовый работник Янош, после долгих исследований приходит к убеждению, что музыкальная теория гармоний XVII века за авторством Вильгельма Веркмейстера полностью неверна. Открытие убеждает его в необходимости действовать самостоятельно, не уповая на помощь свыше.
Именно в «Гармониях» Беле Тарру удалось реализовать свой эстетический дар также и через символические обобщения. Фильм начинается с грандиозной космогонической сцены – посетители местного кабачка разыгрывают спектакль, играя роль планет. Так извлекать величие буквально из грязи удавалось раньше только Платонову.
В дальнейшем образность картины только набирает обороты. Забегая вперед, скажем, что это первый из двух фильмов – и единственный художественный, – в нашем списке, который не фокусируется на конфликте отцов и детей. Дело в том, что Беле Тарру на момент съемок уже стали не нужны экзистенциальные средства выражения его идей. Настроение «Гармоний» является той материей, из которой будет черпать источники для более конкретных конфликтов следующее поколение режиссеров.

2. «Таксидермия» (2006). Режиссер Дьёрдь Палфи


Три поколения – одна судьба. Зато какая стилистическая палитра! Режиссеру Палфи не отказать в изобретательности – анализируя трансформацию, а точнее, мутацию, национального самосознания, он выбирает самые исключительные экземпляры. Во-первых, это лейтенант-вуайерист, во время Второй мировой павший жертвой старшего по званию за свою извращенную изобретательность. Однако посеять свое семя он все-таки сумел. Следующий герой – участник и призер Олимпиады среди обжор. Вскоре вся его жизнь становится подобным соревнованием, после того, как он находит себе партнершу в женской сетке соревнований. И, наконец, их сын – наиболее обеспеченный свободным времен мужчина семьи – собственно таксидермист, в голове которого наследие поколений раздробилось на такое количество технических деталей, что выразить их только через тушки животных не представляется возможным.
Фатальная преемственность – вообще важная тема для венгерского кино 2000-х. От наследия – социального или генетического – не отмахнуться. Дух предков не извести никакими церемониями, а все потому, что неистребима сама его природа. Даже конфликт с, казалось бы, такой изменившейся реальностью не в силах свести ее на нет.
«Таксидермия» изобилует физиологизмами. Также этот фильм можно при желании проводить по категории многослойных текстов, доступных для разнообразных интерпретаций и деконструкций. Но, положа руку на сердце, сложно деконструировать такой масштабный и проникновенный панегирик дефрагментации, тем более что его творческая самобытность от сюжета нисколько не страдает. Несмотря ни на что, «Таксидермия» – зрелище красивое, захватывающее и, в отличие от многих ее героев, живое.

3. «Млечный путь» (2007). Режиссер Бенедек Флигауф


Широкой аудитории Флигауф известен, как постановщик «Чрева» – эстетской притчи о клонировании и психологических комлексах с Евой Грин в главной роли. Однако фестивальная слава режиссера пошла с сомнамбулической драмы «Дилер», о средневековых страстях в жизни одного торговца наркотиками.
Этого режиссера интересуют скрытые ящички в человеческом бессознательном. Он уверен, что метафизический мир вещей, имеющих свою волю, именно в них вкладывает то единственное, что стоит попытаться показать в кино. По примеру Генрика Ибсена, можно назвать эти вещи из мира психологической реальности «Призраками».
Свою страсть к разговорам о невидимом Флигауф предельно четко выразил в фильме «Млечный путь», не содержащем ни одной реплики и ни одного лица, которое можно было бы рассмотреть. Люди, однако, в фильме есть: картина состоит из десяти фрагментов, в которых представители рода человеческого оказываются в ситуации, когда действовать исходя из сигналов органов чувств бессмысленно.
Силуэты людей входят и уходят из статичного кадра, главную роль в которых играют горы, водоемы, деревья и, в конце концов, свет, цвет и тень.
Не стоит, однако, думать, что в фильме ничего не происходит – иначе бы это было просто видеомедитацией. Это действо, отсылающее к видео-арту, продумано драматургически таким образом, что каждая сцена насыщена внутренним напряжением и, так или иначе, заставляет переживать и задумываться не только о танцах силуэтов и маршрутах тел. И всегда в центре оказывается вопрос жизни и смерти – иногда иносказательно, иногда очень даже буквально.
«Млечный путь» – центральный фильм нашего обзора. Он является как бы прослойкой фильма Белы Тарра. Если «Гармонии Веркмейстера» – это мощный поток материи, содержащий архетипические (то есть связанные с сознанием) образы, то «Млечный путь» – это соединенные воедино тонкой нитью праэлементы, основа для самой формы.
В конце концов, вывод здесь можно сделать один (в отличие от интерпретаций – их возможно бесконечное множество): всегда есть что-то еще, чего мы не заметили, ничто не бесплодно и ничто не проходит бесследно в этом мире, в том числе даже само «ничто».

4. «Следователь» (2008). Режиссер Аттила Галамбош


Вполне возможно, режиссер фильма вынашивал свою идею и собирал к ней материал всю свою жизнь. А когда наконец-то ее реализовал, то понял, что больше снимать ему нечего, да и незачем. Тем оно и лучше для нас – в «Следователе» талант Галамбоша, очевидно, значительный, заключается целиком и без остатка.
Сюжет знакомит нас с помощником патологоанатома Тибором, человеком без чувства юмора, который «не реагирует эмоционально на новости». Больше всего на свете его волнует (хоть так сразу и не скажешь) самочувствие его мамы, лежащей в клинике для онкобольных. Когда ситуация становится отчаянной, ему вдруг предлагает искомую сумму подозрительный незнакомец. Чтобы ее заполучить, как водится, необходимо кое-кого убить.
«Следователь» – фильм замечательный во многих отношениях. В первую очередь стоит отметить режиссерскую сноровку в соблюдении самобытных законов повествования. Насыщенное действие фильма регулярно разбивают рефрены, или мини-новеллы: сцены с гибелью будущих клиентов Тибора, его визиты в билетную кассу кинотеатра, а также неизбежные галлюцинации подавляющего эмоции героя.
Каждая новелла забавна и оригинальна сама по себе, но также связана с остальными, и плотно вшита в сюжет самого фильма – ни одно из событий не проходит бесследно для главного героя. Никогда не знаешь, чего ожидать от этих мини-зарисовок: погибшего ли в вольере с волками пьяницы, разговора с трупами, путешествия в только что пришедшую открытку, или отповеди современному кино от запирсингованной кассирши. Человек заказывает в кафе томат и кока-колу. «Почему вы сделали такой странный заказ?», – интересуется Тибор. – «Чтобы выжать в стакан помидор. Так вкуснее», – ответствует тот и уходит.
А ведь это был тот самый незнакомец, подбивающий героя на преступление. Так, сочетая психологическую драму, детектив и черную комедию, режиссер сохраняет саспенс и успевает развлекать и давать пищу для ума. Его герои, обаятельные одиночки, молчун-Тибор и его девушка, в чем-то напоминают любимые типажи Каурисмяки. Однако, в отличие от них, Тибор – человек дела. И когда он берется за расследование по-настоящему, мы оказываемся в суровом мире нуарного детектива, где кишат неверные жены, шантажисты, интриганы и уголовники.
Постепенно темы родственных связей и психологической преемственности, уже обсужденные нами до этого, становятся главными в фильме. Герой вынужден раскрыться психологически, хотя старается этого и не показывать. Детективная линия разрешается неожиданно и эффектно. После нее остается наследие свежих поступков, подстерегавшее героя всю жизнь и определившее его профессию. Велика разница между свернувшейся кровью и свежей – от нее, сохраняя совесть, отмыться не получится.

5. «Любящий сын Франкенштейн» (2010). Режиссер Корнел Мундруцо


Несколько лет назад внимание широкой публики привлек «Белый город» Мундруцо, повествующий, если вкратце, о восстании собак в городе. Этот постановщик вообще не боится экспериментировать. Так, например, сюжет его последнего фильма – о нелегкой судьбе летающего эмигранта с Ближнего Востока.
По сравнению с этими проектами сюжет «Любящего сына Франкенштейна» более тривиален. Главный герой, режиссер (его играет сам Мундруцо), ищет для своего фильма актера, но не обычного, а такого, кому можно полностью довериться.
Кино он собирается снимать в заброшенном здании, напоминающем бывший университет, с красивым внутренним двориком и изящными колоннами, где сам пока и квартирует. Пока идут неудачные пробы, к хозяйке приходит сын, только что покинувший детдом. Одно неловкое движение – и он уже сам стоит перед камерой. «А теперь плачь», – требует режиссер. – «Я плачу», – заявляет юнец с выражением сомнамбулы.
В конце концов пробы заканчиваются убийством партнерши по пробам – юнец оказывается тем еще недотрогой. А потом еще и сыном режиссера и хозяйки квартиры. В общем, вскоре на экране начинает разворачивается своеобразная вариация на темы «Ореста» и «Царя Эдипа».
Так же, как и в уже обсужденных нами фильмах, в «Франкенштейне» много физиологизмов, черного юмора, да и рассказ идет опять-таки о личностном распаде. Однако, несмотря на это, фильм является настоящей визуальной поэмой и общее его настроение лирически-эстетское. Так, пока идет фильм, Мундруцо ведет скрытый диалог со зрителем о реальности чувств и изображений. Камера совершает плавные движения, меняя ракурсы на предметы и их символическое значение, подолгу наблюдает за падающим снегом, чередует крупные планы лиц с интересной внутрикадровой композицией.
Все здесь не такое жесткое, каким хочет казаться. Вот и режиссер зачем-то покупает для проб новогоднюю елку. Что говорить о юнце – за природной жестокостью кроются слабость, подавленность и желание семейного счастья. Он пытается ухаживать за приемной дочерью своей матери, но кончается все снова неудачно.
В итоге, последняя часть фильма – роуд муви отца и сына, куда-то вглубь заснеженных долин и гор на горизонте, хоть и лишено даже намека на излияние чувств, напоминает не лирику, а уже настоящую элегию.

6. «Библиотека Паскаля» (2010). Режиссер Саболч Хайду


Пожалуй, этот фильм можно назвать кульминационным в нашем списке. Он возвращает венгерскому кино масштабность поэтики Белы Тарра и поражает изобилием ярких деталей и образов, как «Следователь». Как и во всех описанных фильмах, в нем много черного юмора и горькой иронии. И конечно, в «Библиотеке Паскаля» много жизненной и фантазийной жестокости, как в «Таксидермии». Но куда больше в нем завороженности реальностью, поиском скрытых контрапунктов сказочности и обыденности, как в «Любящем сыне Франкенштейне» и «Млечном пути».
Поход на концерт цыганского джаз-бэнда заканчивается для девушки на пляже, где ей не повезло лечь рядом с закопавшим себя в песок преступником. Прежде чем его застрелят, он успеет оставить девушке ребенка. После этой оды Кустурице фильм уходит на свою орбиту, где ассоциации со зрелым Феллини и классикой магического реализма являются уже миражами, приятным дополнением к основе.
В фильме будет много экзистенциальных страданий и борьбы за выживание, – мать быстро разлучается со своей выдающейся дочерью (девочка владеет даром материализации снов), и путь к воссоединению для женщины будет весьма тернистым. Но вечный карнавал и верность духу бродячего цирка помогут ей – ибо дух этот всегда чрезмерен для удушливой атмосферы, распыленной вокруг мелочей быта.
Рутина, разрываемая фантазмом, – вечная тема кинематографа Феллини, важная и для «Библиотеки Паскаля». Режиссер действительно следует за воображением до конца. Например, для постановки искуснейшей сцены кукольного театра было явно потрачено немало часов. Но, конечно, кульминационная схватка поэзии и ужаса обыденного происходит в борделе, куда продают героиню.
Это и есть та самая библиотека Паскаля. Проститутки в ней обязаны зубрить наизусть тексты классической литературы, а клиенты, утонченные перверты, затем разыгрывают с ними свои сцены в качестве прелюдии. При этом очевидно, что многие художественные шедевры основаны на смерти – и для проституток, этих Офелий на час, она наступает по-настоящему.
Но мы знаем, что героиня сбежит оттуда. Фильм начинается со сцены собеседования женщины с работником социальной службы, взявшей опеку над ее дочерью. Подобный прием строгой рамки, ограничивающий пространность и поэтичность содержания, всегда был распространен в литературе. Блестяще его применял, например, Герман Гессе в обоих своих главных шедеврах – «Степном волке» и «Игре в бисер».
Но в «Библиотеке Паскаля» рутина, в наше время повсеместно подавляющая поэтическое, режиссером выведена за рамки повествования. Фильм завершается фантастическим, иначе не скажешь, симбиозом рутины и выдумки, где уже не знаешь наверняка, какое начало доминирует, в сюрреальности мы, или в самом плоском из миров.
Аналогичное ощущение культивирует в образной ткани своего произведения автор нашумевшего «Сына Саула». Тема неразрешимого конфликта противоположных начал в человеке и мире подана в фильме на реалиях жизни в концлагере – работающий в лагере смерти Саул думает, что нашел труп сына, и решает его захоронить. Суггестивность фильма лишний раз укрепляет мотивы венгерского кинодискурса 2000-х годов, что говорит о том, что тема для современного поколения режиссеров вовсе не исчерпана. Остается надеяться, что венгерских художников не оставит чувство пограничного, выраженное в апокалиптических видениях борьбы наследия и наследующих. Ведь тогда исчезнет то, выражаясь языком Фомы Аквинского и Джеймса Джойса, «сияние», или эпифания, благодаря которой быт становится драмой, а драма – высокой трагедией.

 

Фильмы для рекомендации: «Проклятие» (Бела Тарр), «Смертельный вальс» (Кёвеш Карой), «Свободное падение» (Дьёрдь Палфи), «Чрево» (Бенедикт Флигауф).

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.