Владимир Юровский расслышал эхо творчества великого русского композитора в музыке и даже футболе наших дней.

А говорят – Владимир Юровский выдохся, охладел к работе в России… Не знаю: такую программу, какую он выдал в зале имени Чайковского в традиционном летнем цикле Госоркестра России «Истории с оркестром», можно сделать только горячо любя русскую музыку и русскую историю. Любя той пушкинской любовью, которая («ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал»)  не лакирует, а подвигает говорить правду.

Мусоргский и его последователи – огромная, хотя далеко не целинная тема. Юровский нашел в ней новые повороты и ответвления, включив в эту орбиту не только Шостаковича (что очевидно), но и более поздние поколения русских композиторов XX века, и даже англичанина Бриттена.

В первом отделении наряду с общеизвестной версией «Рассвета на Москве-реке», выполненной Шостаковичем в ходе инструментовки оперы «Хованщина» (как известно, оставшейся после безвременной смерти ее автора только в клавире), прозвучали и оркестровые опыты двух других крупных мастеров – Юрия Буцко и Эдисона Денисова. Оба – бесспорно «люди Мусоргского», но очень разные и по-разному продолжившие поиски великого предшественника. То, что Буцко – композитор «мусоргской» традиции, было ясно уже тогда, когда он писал свои камерные оперы «Записки сумасшедшего» и «Белые ночи», Полифонический концерт на мотивы древнерусского знаменного распева… Но для автора этой заметки, с давних пор знакомого с Юрием Марковичем и лично, стало теперь открытием, что он делал оркестровки сочинений Мусоргского, более того – само наличие у Мусоргского таких произведений, как романтический «Страстный экспромт» для фортепиано и соната для фортепиано в четыре руки: первое еще достаточно традиционное, второе – с неожиданными у молодого автора прорывами в его зрелый стиль.

Особенно сильное впечатление произвела пьеса «На Южном берегу Крыма», сочиненная как раз в поздний период, по ощущениям от гастрольной поездки 1879 года по югу России. Простым, суровым и точным выбором красок (низкие струнные и деревянные) Буцко усилил пейзажный образ: так и видишь медленно катящиеся грозные морские валы, мрачность которых оттеняют плясовые мотивы духовых, явно навеянные татарской мелодикой. Юровский остроумно заметил по этому поводу: у Мусоргского был точный ответ на вопрос – чей Крым.

Не назовешь светлой и музыку вокального цикла «Без солнца», но ее оркестратор Денисов развил другую сторону почерка Мусоргского – импрессионистический символизм, к которому сам испытывал склонность. Достаточно вспомнить одно из самых известных произведений Эдисона Васильевича – «Живопись», как и тот факт, что всю жизнь композитор тяготел к Франции, где в конце концов поселился. «Без солнца» – наиболее поддающаяся такой трактовке вещь, она ближе всего подходит к настроениям, воплотившимся через четверть века в опере «Пеллеас и Мелизанда». И все же, показалось мне, Денисов чуть-чуть «пересластил» Мусоргского. Если у Дебюсси даже самые пугающие страницы оперы пронизаны пряными южными ароматами и ночными свечениями, то у нашего гения доминирующий колорит – северная, чахоточная, суицидальная петербургская тоска, что отлично, на мой взгляд, почувствовал прекрасный певец Николай Диденко. Однако приторно шелестящие нонаккорды оркестра тянут воображение слушателя совсем в другую сторону, по-моему, слабо ассоциирующуюся с Мусоргским.

Во втором отделении Владимир Михайлович шагнул за пределы России – точнее, показал, как русская интонация втянула в свою орбиту композитора, первоначально от нее далекого – Бенджамина Бриттена. Речь о пьесе 1936 года для духовых и ударных «Русские похороны», навеянной революционной песней «Вы жертвою пали», которую донес до своих западных коллег немецкий дирижер Герман Шерхен, побывавший во время Первой мировой войны в русском плену. Сумрачный мотив дан здесь (неожиданная параллель с Мусоргским и его «Южным берегом…») подчеркнуто просто, «обнаженно», и эта наивность, почти примитивность удивительным образом усиливает трагизм образа, а контраст с бравым милитаристским наигрышем труб (процитирован марш 13-го гренадерского Эриваньского полка) увеличивает его гротесковую рельефность. А чтобы и сами слушатели глубже прочувствовали настроение мелодии, Юровский перед исполнением пропел ее вместе с залом по заранее розданным, вместе с программкой, нотным листкам.

В исполнение революционной песни «Вы жертвою пали» Владимир Юровский вовлек весь зал

Штрихом к портрету Бриттена стал и рассказ Юровского о том, что после знакомства с сочинениями Шостаковича, также использующими тему «Вы жертвою пали» – Одиннадцатой симфонией (1957) и Восьмым квартетом (1960), – британец изъял свою партитуру из концертного оборота, видимо, сочтя ее недостойной звучать тогда, когда есть такие мощные музыкальные полотна. Этому строгому и самоедскому запрету был положен конец только после смерти Бриттена, в конце 1970-х.

Хотя, слушая Одиннадцатую, можно понять такой шаг: грандиозность нарисованной в ней картины русской трагедии потрясает. Симфонию Юровский совершенно оправданно включил в нынешнюю программу: связь ее (как и других крупных работ Шостаковича) с народными музыкальными драмами Мусоргского несомненна. В словесной преамбуле Владимир Михайлович подметил, что десяток русских песенных тем конца XIX – начала ХХ века, положенных в основу симфонии, играют здесь примерно такую же роль, как мотивы стрелецких напевов и петровских маршей XVII столетия в «Хованщине»: это строительный материал интонационного здания партитуры. Сами темы революционных песен выбраны вовсе не из конъюнктурных соображений – они напоминали Дмитрию Дмитриевичу его детство в семье, разделявшей народнические убеждения. А посвящение симфонии памяти революции 1905 года, как известно, не приведшей к победе большевиков, делало оправданным трагический колорит сочинения. Его Госоркестр России под управлением своего художественного руководителя передал, на мой взгляд, блистательно. От начального «льдистого» хора струнных, в котором мне впервые (раньше этого не замечал) послышались отзвуки церковных песнопений, музыканты повели слушателей к затаенно-грозному «вулканическому» топоту литавр, злому задору труб (тема песни «Слушай»), скорбным возгласам – самоцитате из цикла «Десять хоровых поэм на стихи революционных поэтов»… И все это – в одной только первой части, по масштабам сравнимой с иными немаленькими симфониями. Затем – страшное скерцо, «расстреливающее» зал канонадой ударных; скорбное и подчеркнуто резкое «пение» альтами мелодии «Вы жертвою пали» (то самое, вызвавшее восторг самоуничижения у Бриттена) в третьей части… Наконец внезапный прорыв мотивов «Беснуйтесь, тираны» и «Вихри враждебные» в финале, обозначающем, казалось бы, неудержимое народное устремление к борьбе – но все срывается во вселенский вопль «Обнажите головы!», которым Шостакович не то соцреалистически пророчил продолжение битвы в «победоносном» 1917-м, не то возглашал тризну по России, вступающей в свое самое кровавое столетие.

На этом можно было бы закончить рассказ о концерте, но Юровский продемонстрировал в нем еще одно свое качество, перекликающееся с натурой Шостаковича, а в конечном счете и Мусоргского: чувство юмора, переходящее в социальную иронию. Предваряя симфонию, дирижер прочел созвучные ей письма Дмитрия Дмитриевича тех лет, в том числе… о футболе. Конкретно – о знаменитом матче на Олимпиаде 1952 года с югославской сборной, в котором советская команда проиграла, за что последовали суровые карательные меры, вплоть до расформирования команды ЦДКА, бывшей основой сборной. Дмитрий Дмитриевич, футбол любивший едва ли меньше, чем музыку, не мог не сочувствовать спортсменам, получавшим идеологические нокауты точно так же, как и «композиторы-формалисты», к которым, по партийной фразеологии тех лет, относился он сам.

Этот пассаж Юровского можно было бы счесть всего лишь занятным курьезом, как и повторение ситуации на поле: напомним, в субботу на чемпионате мира играли преемники  СССР и Югославии – Россия и Хорватия, и опять наша команда проиграла. Но ведь и в нынешнее «либеральное» время не обошлось без послематчевого политического скандала! Описывать его здесь не стану – ситуация слишком известна. Только как не заметить, что Шостакович с его сарказмом вновь, даже в футбольной теме, оказался актуален…

 

Фото: Бирюков Сергей

 

Все права защищены. Копирование  запрещено.