Любовь, похожая на явь

Триумфальная премьера балета «Анна Каренина» Джона Ноймайера в Гамбурге

Фото Kiran West

Занавес открылся и возникло ощущение, что зал оцепенел от увиденного: молодой оратор в брэндовом костюме, но в старо-знакомой позе Ильича призывал своих избирателей в светлое будущее. Прикрываясь лозунгами «Karenin. Votre», его верные избиратели сжимались в массу, пропорционально растущим амбициям чиновника-политика, чье изображение множилось в мириадах медийных портретов, разрастаясь в лучах славы и уносясь ввысь. К Каренину, как собственно к каждому чиновнику, прилагалась образцовая жена Анна – дама в скромном костюме цвета кремлевской стены (зато евро-лейбла Akris!) с не менее образцовым сыном по имени Сережа. В отличие от политиков реальных, чьи вопли в балете и передать-то невозможно, лозунги и посулы Каренина поражали размахом: новый великий кормчий благословлял толпу своих избирателей… мощными гранд-батманами. Вот-вот от слов его дела чудные (вдруг?) явятся, аутентичности не хватало только нашпигованной оружием охраны и автозаков прямо в зале… Впрочем, два охранника в ослепительных белых костюмах уже ставили кого-то из митингующей массовки на колени. Какая знакомая явь!..

78-летний Джон Ноймайер создал свой самый современный балет о нашем времени – балет о сегодняшней России. И, прежде всего, о любви. Эта мысль не покидала меня на протяжении всего спектакля, в котором время, музыка, костюмы, динамика действия, каждый фрагмент сцены, каждая музыкальная фраза сплавлены так стильно, что не позволяют говорить ни о чем в отдельности. Они столь сложно соединены между собой и вдобавок приправлены фирменной ноймайеровской любовью к деталям, что о каждой картине, о каждом из персонажей, о связывающих их отношениях можно писать отдельные статьи и спорить до хрипа. Можно путешествовать в культурных и межкультурных слоях, хореографических аллюзиях и ассоциациях, сверять с текстами Льва Николаевича, добавлять или отнимать (по вкусу) труды его исследователей, толкователей и снова удивляться природности, свежести и яркости красок того, что сделал Ноймайер со своей уникальной командой. Он будто стряхнул пыль веков с классики, поднеся зеркало вплотную к самой авансцене общественной и частной жизни современной России.

Курьезным и абсолютно случайным было оптическое сходство Ивана Урбана, который на премьере заменил травмированного накануне Карстена Юнга, с известным российским оппозиционным деятелем Н-м. Возникало чувство ожившей реальности, будто зритель уже и не в Гамбурге балет смотрит, а вот-вот в игру иммерсивного театра включится.

Но точно не политики ради и не ради речей в защиту страданий богатой, одинокой, но беспомощной бедняжки Анны, а в защиту любви и человечности обратился Ноймайер к знаковому произведению Л. Н. Толстого. Почти десять месяцев работы (!), что вдвое превышает сроки традиционных для гамбургского театра постановок балета, свидетельствуют о том, что русская тема, заявленная здесь в сезоне 2017–2018 как основная, давалась Ноймайеру не просто. И это уже после созданных им гениальных исторических балетов-опусов «Нижинский», «Павильон Армиды», ярких постановок на темы произведений русских классиков, успешно перенесенных и на московскую сцену – балета «Чайка» по А. П. Чехову (премьера 2007 г.) и балета «Татьяна» (премьера 2014 г.) – оба на сцене Музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко.

Спрессовать 800 страниц текста со множеством персонажей, их размышлений и эмоций в два часа балета, стало настоящим испытанием даже для такого опытного Мастера как Джон Ноймайер. В интервью журналу Гамбургской оперы Ноймайер признается, что сначала он хотел дать балету другое название. Потом тема захватила его настолько, что он раздумывал создать балет, который бы шел два вечера, как это уже было опробовано в его «Рождественской оратории I–VI». В конце концов, хореограф нашел оптимальную рамочную формулировку относительно текста романа «вдохновляясь… (нем.«inspiriert…»), которая оставила ему максимальное пространство для со-творчества с великим писателем. В премьерном варианте балет был выстроен как спектакль большой формы в виде 23-х картин-событий с эпилогом, 17 из которых составили первое действие, 6 – второе.

Фото Kiran West

Впрочем, стука колес и сцены в вагоне поезда здесь нет. Но детский игрушечный поезд, то и дело колесит по авансцене – своеобразный хронометр романа.  Нет в балете и знаменитой сцены скачек. Вместо нее «новая русская политэлита» предпочитает лакросс – игру, популярную в англо-саксонском обществе, но (пока еще!) малоизвестную в современной России. Вронский (Эдвин Ревазов) – член сборной по лакроссу, типичный представитель бомонда, светский лев, занятый своим красивым телом и флиртами. В балете он появляется в фитнесс-зале, прямо между кольцами и спортивным козлом (тут явно опять же случайное, но сильное по выразительности совпадение!). Каренин тоже занят собой, точнее своей карьерой, речами и… пресс-ассистенткой, графиней Лидией Ивановной (Майо Арии), диктуя ей по ночам воззвания к народу. Эффектная Лидия только и ждет удобного случая, чтобы скрасить одиночество Каренина всеми способами – и с верой, и по фэн-шую. Своими интересами занят и князь Облонский (Стива в исполнении Дарио Франкони). Точнее, и этот томный красавец развлекается то с любовницей в семейной спальне, то крутит туры-романы с балеринами Большого театра… к ужасу его смиренной супруги Долли (Патрисия Фриза).

Фото Kiran West

Единственным мужчиной, который занят делом, оказывается Левин (Алекс Мартинес): он то пашет, то сеет, а еще спасает Китти и заботится о Сереже. На фоне общей  беспечной «а ля рублевской» жизни Левин выглядит почти нелепо. Неуверенный в себе, он, подобно ребенку, делающему первые шаги в мир, тут же в ужасе отшатывается от него. Исполнитель этой партии наделен прекрасной пластикой и художественной выразительностью, он создает образ чистый и светлый, полный заботы и любви.

Фото Kiran West

И еще об одном мужском персонаже стоит сказать особо: в программке спектакля этот персонаж без имени назван в латинской транскрипции, да еще и неопределенным артиклем «EinMushik» («Мужик»). Мужик (Карен Азатян) появляется в нескольких сценах балета как связующая нить этих картин, как символ страха смерти, страха наказаний, страха одиночества и страха бесприютности. Сквозь танцы и любовные интриги героев и героинь Мужик бредет со своим скарбом бед и забот. В одной из сцен он, буквально падая с неба (с колосников), к общему ужасу внезапно оживает на сцене. Восточная внешность Азатяна, одетого в костюм дорожного рабочего, который, танцуя, еще и говорит на французском, идеально подходит к этому образу беженца нашего времени, чернорабочего-скитальца на вокзалах Европы. В финальной предсмертной пляске с этим чужестранцем из иного мира Каренина вспоминает все лучшее, что было в ее жизни с Вронским – слова любви по нотам памяти….

Ну, а что Анна? Нашли ли в хореографии Ноймайера отражение глубины ее роковой страсти и вершины смелости, которые так волнуют многих отечественных кинорежиссеров (самый свежий пример – это, конечно, Карен Шахназаров)? Ноймайер Анне симпатизирует и сочувствует. На сцене есть и любовь, и роды, и сны Анны. Но ему явно интересны больше ее переживания, чем физиология, ее осознание ответственности, чем отчаянная смелость женщины, бросившей вызов обществу.

Каренина в исполнении Анны Лаудеры, скорее, боится своих чувств, нежели переживает бурю эмоций. Она прекрасна в сценах с сыном Сережей, роль которого исполнила танцовщица Мария Хьюгет. В балете Ноймайера именно сын, Сережа, одетый в полосатую пижаму, как и подобает узнику, оказывается главной жертвой семейных распрей. Материнский долг здесь явно выше всех страстей, а сцены трогательных отношений мам и детей (Долли и дети, Анна и Сережа) создают атмосферу любви и счастья. Во 2-м действии тему заботы и долга продолжает Китти, которая появляется на сцене как современная мадонна в джинсах… управляя трактором с младенцем на руках. Вот он ‒ живой идеал! На этом фоне меркнут любовные страсти Карениной…

Фото Kiran West

В дихотомии доступного и желаемого, реального и ирреального, долга и свободы, ответственности и чувств Ноймайер выстраивает сложные отношения героев, традиционно используя полифонию хореографического полотна. Хореограф нашел основное движение балета – поддержка-кувырок, которая неоднократно повторяется в разных дуэтах: сидя на плече партнера, балерина описывает своим телом круг вокруг его головы, будто ныряя вниз. Выражение: «Терять голову от любви» или «Падать в омут с головой» у Ноймайера становится ощутимым и личным для каждого зрителя.

В финале, за исключением Левина, все мужские образы остаются верными себе: Волконский вальсирует с новой возлюбленной, Стива развлекается с балеринами, Каренин – с ассистенткой. Правом выбора хореограф вслед за Толстым наделяет героинь: Анна бросается под поезд, Долли предпочитает материнский долг, ей следует Китти, найдя счастье в любви к Левину. Не случайно самая лиричная и красивая сцена балета «Сомнения Китти» посвящена именно босоногому дуэту Левин-Китти.

Рождение подлинных чувств – вот что по-настоящему волнует Джона Ноймайера. Практически впервые в своей постановке Ноймайер инсталлирует в эту сцену видео-арт (Киран Вест): наложение снятого ранее танца на живое исполнение на сцене. Полученное раздвоение наполняет каждое движение дуэта особой протяженностью во времени. Первые шаги Левина и Китти, возвращая ее к жизни, и есть шаги к настоящей, выстраданной, глубокой любви и к гармонии душ нового поколения.

Отличительной чертой всех балетов Ноймайера является отменное чувство ритма в развитии действия. «Анна Каренина» впечатляет своей динамикой: три цветные плоскости декорации передвигаются одновременно, меняется задник, герои проходят через множество дверей, как сквозь времена и эпохи. В духе времени и детали: у Анны периодически звонит смартфон, она нервно закуривает и столь же нервно кидает алую сумку-клатч на сцену.  Великолепные платья дам, расшитые золотом, эротичны и изысканны, молодежный бал по случаю обручения Китти проходит в светло-зеленых тонах, прогулки общества на природе – в платьях пастельной гаммы, будто только что доставленных из голландских бутиков. Ноймайер, который в своих спектаклях традиционно выступает не только как хореограф, но и как художник по костюмам, отлично чувствует форму декораций и костюмов. И даже дизайн ламп в квартире политика-чиновника Каренина тоже европейский.  Невероятно эффектно смотрятся наряды Анны: черный брючный костюм и черное шелковое платье, по силуэту напоминающее русалку. Костюм в балетах Ноймайера служит не только образцом высокого стиля, но и продолжением пластики тела, достигая синтеза танца и костюма.

Фото Kiran West

Несколько слов о музыке к спектаклю. Вполне предсказуемо было, что Ноймайер, как и в своих предыдущих балетах на русские темы, обратится к произведениям П.И. Чайковского. Так оно и произошло: тема любви, детей, семьи в основном представлена фрагментами из различных музыкальных произведений Чайковского, в основном, из Струнного квартета № 1, сюиты № 1 и № 4, а также оперы «Евгений Онегин». Для темы Вронского Ноймайер выбрал семь произведений композитора – близкого ему по философскому мировосприятию Альфреда Шнитке.  Кульминационные картины, где пересекаются судьбы и чувства героев, рождается новая жизнь или умирает любовь, в балете представлены фрагментами музыки Шнитке к кинофильму «Комиссарша» (фрагменты «Атака-любовь», «Путешествие прокаженных» и пр.). Особая тема была найдена и для развития темы Левин-Китти: кантри-песни американского исполнителя Кэта Стевенса (CatStevens) от Чайковского далеки на столетие, а от музыки Шнитке – на несколько десятилетий, но именно сочетание несочетаемого создает музыкальное полотно удивительной гармонии. Возможно, разгадка здесь в том, что, как и герои Толстого, каждый из авторов находился и находится (имеется в виду Стевенс) в постоянном преодолении барьеров творческих и общественных: Чайковский – в своей личной жизни, Шнитке – в своем отношении к национальной идентичности, Кэт Стевенс, как следует из буклета Гамбургской оперы, – в его религиозной идентичности, все более открывая для себя ислам, в конце концов, он взял даже новое имя – Юсуф Ислам. В блистательном исполнении Филармоническим оркестром оперы Гамбурга под управлением Симона Хевета столь разнообразные музыкальные темы и образы звучали невероятно гармонично, мощно и захватывающе.

Фото Kiran West

Вопрос, как Ноймайер выстроит финал балета, будоражил сознание каждого балетомана, который прекрасно помнит все эффектные финалы «Анны Карениной» на сцене Большого театра в хореографии Майи Плисецкой (1972 г.) на муз. Родиона Щедрина, постановку Андре Проковского (1993 г.) на сцене Мариинского театра, или «Анну Каренину» 2005 г. в хореографии Бориса Эйфмана на музыку Чайковского, который впервые перенес «Каренину» в пространство авторского балетного театра. В 2000-е за тему Карениной плотно взялся Алексей Ратманский, поставив в 2004 г. балет в Датском театре, а позже – на труппы Литовского, Финского, Польского и Мариинского театров.

Так что же видит зритель в эпилоге, которым балет заканчивается? Толпа заполняет улицы города. Здесь каждый – лишь тень, персонаж без имени, путник в дороге. У каждого свои дела, свои заботы. Траектории одиночества не пересекаются.  Сломался и выброшен на свалку истории маленький ретро-паровозик… В тотальном сне вне времени бредут Вронский и Каренин, Сережа, Стива и Левин. Одиноко тащится Мужик. Левин обнимает Сережу… Он, вообще единственный, пытается объединить людей-фантомов, потерявших способность к эмпатии. Но его никто не слышит. И пытаясь докричаться до них, Левин с воздетыми к небу руками тянется вверх, превращаясь в зеленый росток надежды.

Громогласный вопль восторга и бесконечная овация зрителей!

P.S. Балет «Анна Каренина» на сцене Гамбургского театра балета в постановке Джона Ноймайера является совместной продукцией Большого театра России и Национального балета Канады. Ноймайер признался во время репетиции «Дамы с камелиями», что Светлана Захарова обратилась к нему с просьбой: «Я хотела бы танцевать Татьяну…» Однако сам режиссер посчитал, что это не ее партия, но Каренина подошла бы ей больше. Примерно в это же время Ноймайеру поступило предложение от Карен Кайн (Karen Kain), директор Национального балета Канады предложила создать балет к 150-ю основания Канады. И перебрав все мыслимые и немыслимые темы, Карен спросила Ноймайера: «А почему бы не Анна Каренина?». Так возникла идея трехстороннего международного проекта и надежда на то, что в скором времени «Анна…» из Гамбурга прибудет в Россию.

В статье использованы материалы статьи «Inspiriert von Leo Tolstoi. John Neumeier im Gespräch mit Jörn Rieckhoff über die bevorstehende Uraufführung seines Balletts Anna Karenina // Journal. Das Magazin der Hamburgerischen Staatsoper. 2017. S. 6–13.

Все права защищены. Копирование запрещено