В четверг, в день рождения Ким Ки Дука, почти ровно год спустя выхода «Сети» (читать) в России состоялась премьера его нового фильма – «Человек, место, время и снова человек»
Кажется, уже почти никто не помнит, что один из главных фильмов нового века «Весна, лето, осень, зима и снова весна» (часть 1, часть 2) снял Ким Ки Дук. И что это тот же самый режиссер, что вот уже лет десять возникает как из ниоткуда, и на глазах изумленной публики демонстрирует разнообразные опыты, поставленные им над человеческим телом и духом в потемках его личной кунсткамеры, где боль преобразуется в красоту усилием еще более мучительным, чем она сама.
Ким Ки Дук искренне уверен, что мы живем в кругах Ада и, точно муравьи, пополняем свое жилище новым материалом – собой самими и всем вокруг, неважно живым или мертвым. Однако это вовсе не значит, что человек – нечто никчемное и обреченное на прозябание. Ким Ки Дук, как Паскаль и Достоевский, считает, что человек и низок, и высок. Конечно, преодолеть эту пропасть всех пропастей нелегко.
Однако герои Ким Ки Дука хотят летать. И вовсе не потому, что ими движет благородная страсть к познанию или прогрессу. Они делают это из физической, не обусловленной мыслью, необходимости – так же как Дедал построил летательный аппарат, спасая свою жизнь. Такова, считает Ким Ки Дук, тенденция нашей природы – она стремится выйти из себя, то есть трансцендировать.
Человек подвергает себя пыткам, чтобы осознать факт своего существования в адских кругах. А затем, увидев, где надо резать, он избавляется от скорлупы существования, сросшейся с нашим существом и отделяющей нас от природной истины. Разрушив, буквально ампутировав эти связи, человек Ким Ки Дука становится прекрасным, подобно героям вечных сказаний.
На пределе физического истощения любой человек становится поэтом. Поэтому так красивы почти все фильмы Ким Ки Дука. Путь, который суждено пройти тому, кто из обывателя становится героем Бытия, устлан как останками плоти, так и прекрасными цветами, проросшими из нее.
Так или иначе, все фильмы Ким Ки Дука посвящены тому, что можно охарактеризовать, как «просветление», «отрешение» или «осознание», то есть дороге сознания от рамок субъективного восприятия к прекрасным и совершенным формам восприятия архетипического.
В своем новом фильме режиссер решил донести эту идею через квазипритчевую форму, минуя экзистенциальные реалии и оперируя масштабными символическими фигурами. Стоит вспомнить, что в недавней «Сети» (читать) все было наоборот.
Итак, бывший военный эсминец отправляется в круиз. На борту весь «бомонд» современной цивилизации – политикан, его сынок, несколько шлюх и мафиози, карточные шулера, агрессивные подростки, влюбленные парочки, и наконец, просто, добропорядочные граждане.
Ким Ки Дук решил особо не раскачиваться, и действие начинается «с корабля на бал». Главарь бандюков тут же предлагает политику свои услуги. Народ возмущается, что у того меню получше, чем у них. Один из юношей впечатляет свою подругу, бросив вызов наглецам. В итоге, уже ночью на борту прокатывается волна изнасилований, а юный герой оказывается убитым. Единственный, кто при всем при этом остается невозмутимым – загадочный старик, собирающий в пластиковые стаканчики всю грязь с корабля.
На следующий день пассажиры обнаруживают, что за бортом вместо водной стихии – воздушная. Корабль, словом, зависает в воздухе. Людей особо не заботят интерпретации происходящего. Они не замечают, что вступили на территорию мифа и, как водится, не узнают Бога в упор. Современный человек не хочет быть героем сказания, и не воображает себя героем романа или стихотворения. Как максимум – он хочет присутствовать на страницах желтой прессы.
От различного рода теорий героев отвлекает также тот факт, что провизии, как оказалось, хватит на неделю. Начинается процесс мучительного преобразования социальных структур. Ким Ки Дук, хлестко и грамотно заостряя акценты, воплощает выплеск главного наследия милитаристского общества потребления – безумие. Тут уже впору вспомнить Мишеля Фуко, его концепцию паноптикума и идею о заражении людей безумием через включение их в социальные институты.
Все обсессии гипертрофируются своими путями, в зависимости от классовой принадлежности. Интереснее всего наблюдать, конечно, за политиком и главой бандитов. В чертах последнего узнается типичный «святой злодей» Ким Ки Дука, вроде персонажа из фильма «Плохой парень». Играет его, к слову, восхитительный Рю Сын Бом, знакомый нам еще по «Сети».
Политик же обнаруживает себя как центробежную силу воли к разрушению, как бы объединяя усилия всех людей, чья воля к жизни обратилась в обратную сторону. Так, мы видим, что инстинкт или Воля (толпы, силы, сексуального влечения, бездействия), не являясь чем-то деструктивным, в соединении с общественными образованиями, в конце концов, как результат, дает болезнь, и тогда старается сам себя уничтожить.
Так режиссер формирует атмосферу «божественного насилия», которое воспринимается, как абсолютно справедливое. Зрителю никого не жалко, но нас все еще поражают сцены, в которых вскрывается общий для всех механизм влечения. И когда смертельная опасность будет грозить курице, мы будем сопереживать ей куда сильней, чем любому из людей. Психологические реакции обостряются фоном – борьбой за выживание, так как продукты заканчиваются, а «власть имущие», ограничивая людей, сами продолжают ни в чем себе не отказывать
Здесь нет хороших персонажей. Только плохие, ужасные, и абсолютно невыносимые. Почему же именно они оказались на этом «ковчеге»? Их объединяет воля к саморазрушению. Цикл подходит к концу и фактически их пороки не имеют никакого значения. Они должны совместно предпринять то, что писатель Марсель Пруст называл «усилием во времени», и так преодолеть последовательную горизонталь событий внешней жизни.
Ким Ки Дук использует несколько мифологических аллюзий, по привычке прибегая к синкретизму. Мотив разрушения плоти, основной здесь, обозначается настолько масштабно, насколько возможно, поэтому в персонаже Бога, впоследствии отдающего свое тело на поедание, узнаются как древнегреческие, так и более поздние (христианские) и более ранние (египетские) черты. А концепции Ким Ки Дука об инстинкте, стремящемся выйти из себя, и разрушающем видимый мир, можно приписать как буддийское, так и стоическое происхождение.
Из пистолета вырастает граната, а из гранаты – пушка. Человек стремится к оружию не с целью самозащиты, а из желания разрушения, без которого, в свою очередь, не будет вознесения – поэтому известные мифологические персонажи, Дионис или Иисус, принимают смерть.
Конечно, мы имеем дело вовсе не с лучшим фильмом Ким Ки Дука. Но нельзя сказать, что эта космогоническая притча – лишняя в его фильмографии. Все мы давно знаем, чего ждать от маэстро, и он сам это знает. Кажется, без этой ступени из цикла бы выпало некое очевидное, но важное звено. Этим объясняется цельность сюжетной канвы, благодаря которой ни единого шва незаметно в местах, где социальное трансформируется в инстинктивное.
«Человек, время, место и снова человек» не стремится дать нам общей картины, напротив, он наблюдает лишь один из пластов истинного бытия. Кстати говоря, в этом отношении, как и во многих других, новый фильм Ким Ки Дука походит на новое творение Ларса фон Триера (читать), художника, с которым Ким долго шел по соседним тропам.
Однако в целостности произведения Ким Ки Дук выигрывает у своего коллеги, не удержавшегося от множества жанровых и неигровых импликаций. Кореец же, напротив, в угоду концептуальной целостности идет на жертву и избегает кристаллизации чисто поэтических образов. Вместо лирики, которая сразу бы свела на нет интенсивность нарратива, здесь есть более резкая и откровенная выразительность, в частности, зависимая от крупных планов и актерской игры. Так режиссер дает понять, что поэзия – это как-раз то вневременное, что не подвержено цикличности, и только к ней мы, если не для себя, то для тех, кто нас созерцает, стремимся «через тернии к звездам».
Все права защищены. Копирование запрещено.
Пока нет комментариев