Программа этого тура состояла из двух отделений, в каждом из которых участники, в уже знакомой нам последовательности, исполняли по одной вещи. Надеюсь, вы простите мне ту вольность, что расскажу о выступлениях певцов, не разбивая их на две части и сразу указывая результат: в тот момент, когда вы читаете эти строки, в этом уже нет никакой интриги.

Огромный зал «Мариинский-2» был заполнен, что называется, под завязку.

На сцену вышел симфонический оркестр Мариинского театра и руководивший им в этот вечер Михаил Синькевич.

Надо сказать, оркестр совершенно по-особому окрашивает происходящее. Если предыдущие выступления участников конкурса, под рояль, носили характер работы, то сейчас было ощущение праздника. Разумеется, я говорю о впечатлении человека из зала: сами певцы в этот момент вряд ли предавались таким приятным мыслям.

Каждое отделение открывала увертюра: первое — полонез из «Евгения Онегина», а второе — интродукция из «Пиковой дамы». И в этом тоже виделся скрытый смысл: если первое отделение — это еще свободная вариация, то второе — момент воистину судьбоносный, и суровые раскаты музыки Чайковского как бы говорили: сейчас будет вынесен приговор, обжалованию не подлежащий.

Первой была Айгуль Хисматуллина (2-я премия).

Римский-Корсаков. Ария Шемаханской царицы из оп. «Золотой петушок».

Штраус. Ария Цербинетты из оп. «Ариадна на Наксосе».

Любопытно, что Айгуль выбрала две стилизации: русского композитора — под восток и композитора XX века — под век XVIII. Не знаю, сознательно ли она это сделал, но результат получился в точности такой, какой и должен быть. В первой арии ориентальность была, но без перебора, как бы прописанная акварелью. Стоит к этому добавить, что  Айгуль и внешне идеально подходит для этой роли: тоненькая, черноволосая, они никак не похожа на роковую совратительницу, и, хотя волей судьбы Шемаханской царице выпала именно эта роль, очень здорово, что в ней нет ничего от дамы-вамп.

Однако стилизация стилизации рознь. «Золотой петушок» — опера сатирическая, с элементами пародии, но не восточные мотивы являются их объектом. Тогда как Штраус в «Ариадне на Наксосе», напротив, стремился к стилизации гипертрофированной, полной иронии. И тут Айгуль использовала в полной мере свои возможности. Если это были не трели, то что́ тогда трели? И не могу не добавить, что певица вновь продемонстрировала свою потрясающую органичность: от искренней обиды до сложнейших вокальных украшений — все у нее получается абсолютно естественно, легко, без малейшего нажима.

Мария Мотолыгина (3-я премия).

Верди. Болеро Елены из оп. «Сицилийская вечерня».

Чайковский. Сцена и ария  Лизы из оп. «Пиковая дама».

Я уже отмечал, что, на мой взгляд, дар Марии — светлый, легкий. Но на этот раз она продемонстрировала совсем иное. Скажем, болеро Елены зачастую звучит как эффектный, почти вставной, а уж на концертной эстраде — так точно автономный, номер. На этот раз чувствовалось, что у героини вовсе не легко на душе. И сочетание этой внутренней тяжести и технической легкости исполнения дало замечательный эффект. Хотя, возможно, те, кто рассчитывал услышать шансонетку в испанском духе, и были разочарованы.

И совсем безнадежно прозвучала ария Лизы «Уж полночь близится». Она действительно верит, что Герман — «жертва случая», и в словах «преступленья не мог он совершить» звучит абсолютная убежденность. Но не меньше Лиза убеждена и в том, что попала в совершенно безвыходную ситуацию и что ничего светлого ее не ждет. В конце арии, при повторе фразы «Ах, истомилась, устала я…» в ее голосе появляется твердость и решительность. Но это проявление готовности не бороться за свое счастье, а — развязать узел так, как, мы знаем, он и будет развязан, — в холодной воде Зимней канавки: в том, что эта Лиза готова к такому финалу и у нее достанет на это сил, сомнений не возникает.

Александрос Ставракакис (1-я премия).

Чайковский. Ариозо короля Рене из оп. «Иоланта».

Вагнер. Ария Вотана из оп. «Валькирия».

Александрос продолжил «монархическую линию»: в каждом туре — по монарху: Филипп, Годунов и сейчас — Рене. Но прежде чем приступить к рассказу о его выступлении, вернусь в тем минутам, когда все еще ждали начала финального тура и обсуждали его участников.

Моим собеседником оказался призер конкурса (напомню: он был отмечен как лучший участник II тура, не прошедший на III) Глеб Перязев. Разумеется, мы заговорили о его коллеге — басе и, в частности, об арии из «Иоланты». Глеб высказал интересную мысль:

— Все играют короля Рене только как любящего отца, страдающего из-за дочери. А там есть один очень важный нюанс, который обычно упускают из виду. Ведь он ждет жениха Иоланты, от которого многие годы скрывал ее слепоту. Он король, тут замешана политика, он боится реакции Роберта. А кроме того, как наместник Бога на земле, у него совсем иные отношения в Небесами, чем у обычного отца, который молит о выздоровлении ребенка. Он с Богом почти на равных.

С тем большим интересом я ждал, какую интерпретацию этому, как оказалось, непростому образу, даст Александрас.

Первая фраза («Что скажет он? Какой ответ произнесет его наука?») звучит как необходимая дань возможности решить вопрос земными средствами. Сам он в них, похоже, не очень верит и обращается сразу в «высшую инстанцию»: «Господь мой, если грешен я, за что страдает ангел чистый?» Однако, в отличие от предположения Глеба Перязева, что разговор идет почти на равных, этот король не только обращается к Всевышнему со всей почтительностью, но и, чувствуется, почти так же не надеется на его снисходительность, как и не верит в помощь медицины.

Ария верховного бога Вотана в исполнении Александроса прозвучала как продолжение предыдущей. Жаль, что они исполнялись не подряд и это не почувствовалось в момент выступления. Судите сами: Вотан прощается с дочерью, которой уготовал судьбу «спящей красавицы», — далеко ли это от того, как король Рене спрятал Иоланту в недоступный замок. И кстати, предстоящие развязки этих историй весьма схожи: один герой, Зигфрид, разбудит дочь бога, и второй, Водемон, тоже, пусть и метафорически, разбудит дочь короля, открыв ей новую жизнь.

Однако это все заложено автором, как же реализовал Александрас написанное Вагнером? Главное ощущение от его исполнения — истинная человечность, в его Вотане совершенно не чувствуется бог, тем более суровый и жестокий. Певец как бы показывает нам: перед судьбой, перед любовью к ребенку все одинаковы, здесь нет королей и нищих, богов и смертных. Во второй половине арии в голосе Александроса проявились сила и решительность, но эти качества тоже, в сущности, не являются достоянием одних лишь богов.

Ким Гихун (2-я премия).

Чайковский. Ария Елецкого из оп. «Пиковая дама».

Джордано. Ария Жерара из оп. «Андре Шенье».

В начале своей арии Елецкий останавливает Лизу. В данном случае он это сделал только для того, чтобы окончательно проститься с ней. В его голосе не звучит никакой надежды на то, что удастся как-то переломить ситуацию. Слова «супругом», «другом» и даже «слугой» и «утешителем» (все роли, которые хотел бы исполнить князь по отношению к любимой) певец произносит каким-то упавшим голосом, словно подчеркивая частицу «бы» в «хотел бы». И лишь в конце арии («Но ясно вижу, чувствую теперь я, куда себя в мечтах завлек») голос певца обретает силу, выдавая его решимость, он как бы говорит: не волнуйтесь, я обещаю, что больше вас не побеспокою.

Боль чувствуется и в арии Жерара. Но уже — другого рода: он страдает от того, что́ творится в мире, когда честного человека можно легко объявить «nemico della Patria» — врагом родины, а в наших реалиях — врагом народа. (Замечу в скобках, поскольку это к музыке не имеет отношения: слыша обвинения, которых было достаточно, чтобы попасть на гильотину в конце XVIII века, становится страшно оттого, что за полтора столетия ничего не изменилось, да и за следующие сто лет не очень — родился за границей, учился в престижной военной школе…)

В начале своего монолога Жерар смеется: что, мол, за глупость! Однако дальше ему уже не до смеха. Особенно когда он вспоминает о том, что и сам был одним из тех, до кого пытается докричаться теперь. Это голос человека, разочаровавшегося в своих идеалах, верней, увидевшего, что шел к ним ложным путем.

Ким Гихун очень сильно завершил свое выступление, и единственное слово, которым можно охарактеризовать реакцию зала — взрыв!

Оксана Майорова (разделила 4-ю премия).

Чайковский. Ариозо Наташи из оп. «Опричник».

Верди. Ария Леоноры из оп. «Сила судьбы».

Кто знает, как распределились бы места в конкурсе, выбери Оксана в качестве первой арии что-то более, если позволите, хитовое? Как ни хорошо ариозо Наташи, но все же есть арии повыигрышней. Впрочем, это мнение досужего зрителя; жюри, разумеется, оценивало по-своему.

Ариозо Оксана начала негромко, но потом голос ее нарастал и к концу уже звучал в полную силу.

Ария Леоноры — еще одно обращение к Богу. На сей раз героиня просит мира («Pace, pace, mio Dio!») Однако в этих словах у Оксаны прозвучала не мольба, в которой всегда скрыта толика надежды, что просьба будет услышана, а упрек: почему ты, Бог, не даешь мира? Собственно говоря, само название оперы — о том же. И повторяя: «Fatalità! Fatalità! Fatalità!» («Судьба!..») — героиня Оксаны подтверждает свою покорность року.

Мария Баракова (1-я премия).

Россини. Речитатив и каватина Арзаче из оп. «Семирамида».

Чайковский. Сцена и ария Морозовой из оп. «Опричник».

Вот в чьем результате мало кто сомневался, так это — Марии. Ее голос (позволю себе определение «роскошный») вновь заставил трепетать сердца слушателей.

Первая ария в исполнении Марии напоминала подъем на башню (вавилонскую башню? — с учетом темы оперы). Сначала — первый ярус — долгое оркестровое вступление, как бы испытывающее терпение слушателей, а затем — несколько частей самой арии, каждое — словно подъем на следующий, все более высокий уровень. Герой этой арии — мужчина, но посвящена она любви — чувству, совершенно не зависящему от пола, и нам не пришлось напрягать свое воображение, мы просто слушали великолепное воплощение этой бесконечной темы.

А после этого экскурса в мир бельканто — возвращение в Россию. Да еще какую! Не европеизированную, как в «Пиковой даме», а самую настоящую, с безудержными земными страстями и при этом — смиренной покорностью Богу. Тут уж не было никаких украшений: они возможны при легком шторме, но когда накатывается девятый вал — а пение Марии это именно девятый вал — не до них.

Энхболд Анхбаяр (4-я премия).

Чайковский. Ария Елецкого из оп. «Пиковая дама».

Верди. Ария Ренато из оп. «Бал-маскарад».

Говоря об этом выступлении, хочется в первую очередь отметить, что Энхболд — единственный на этом этапе конкурса, кто выбрал для исполнения обе арии из категории общепризнанных хитов. И еще нельзя не сказать о стильности его костюма — с чередованием чёрного и ослепительно белого: черный фрак (тоже, кстати, единственный, если не считать дирижера), под ним, как внутренняя рамка — белый жилет, под ним — черная сорочка и на ней — белоснежная бабочка.

Второй сегодняшний Елецкий был совершенно не похож на первого. В его голосе звучала огромная нежность. Так прижимают к груди плачущего ребенка и успокаивают его. Елецкий Энхболда верит, что ему удастся если не уговорить Лизу стать его женой, то во всяком случае остаться близким ей человеком и — «утешителем всегда». Чем, собственно говоря, он уже и занимается. Между ними действительно есть какая-то близость, во всяком случае, ему так кажется. О подвиге, который готов совершить, он говорит с такой твердостью, что ясно: это не фигура речи, а реальная готовность. А в фразе «Но ясно вижу, чувствую теперь я…» — выделяется слово «теперь» — в знак надежды, что все еще может измениться.

В голосе Ренато слышна обида. Но даже не от измены как таковой, а от того, что жена и друг поставили его в такое положение, что он вынужден повести себя так, как ведет. Кажется, он говорит им: что ж вы наделали, к чему меня принуждаете! Пожалуй, этот Ренато предпочел бы оставаться в неведении. Хотя честь не позволяет ему признаться в этом.

Сочетание всех этих нежных, тонких эмоций (я имею в виду обе арии) с мощным внешним видом и еще более мощным голосом очень впечатляет.

Мигран Агаджанян (3-я премия).

Чайковский. Ариозо Княжича Юрия из оп. «Чародейка».

Верди. Речитатив и ария Габриэле Адорно из оп. «Симон Бокканегра».

О Мигране могу сказать тоже, что выбери он что-то более эффектное, результат мог бы быть другим. Однако будем обсуждать то, что есть.

В первом ариозо было сочетание сильного голоса и сильной страсти. Чувства переполняют героя Миграна и изливаются волной звука.

Что касается второй арии, то ее можно было бы назвать квинтэссенцией итальянской оперы. Мало где еще с такой плотностью совмещаются все ее характерные черты: бурная страсть — с чувственной нежностью, мощные верхи — с нежным пиано, почти крик — со всхлипами, надрыв — с лиричной распевностью. Верди удалось вместить все это в один номер, а Миграну — показать нам.

Ангелина Ахмедова (разделила 4-ю премия).

Римский-Корсаков. Ария Марфы из оп. «Царская невеста».

Гуно. Ария Джульетты из оп. «Ромео и Джульетта».

Пожалуй, выступления этой певицы я ждал с наибольшим интересом. Тот, кто читал мои предыдущие отчеты с конкурса, мог обратить внимание на то, что я не стал ее поклонником. Хотя, судя по достигнутым ею результатам (и не только в данном конкурсе), догадывался, что совершенно неправ. Но наконец стало ясно, что́ мне мешало по достоинству оценить эту певицу. Ангелина играет (во всех смыслах этого слова), что называется, широкими мазками. В малом зале, с соответствующей акустикой и чисто пространственной близостью, ее жесты мне казались чересчур размашистыми, мимика — гипертрофированной, а голос — резким. Всё — слишком. На этой же сцене, в большом зале, с оркестром за спиной все встало на свои места.

Голос Марфы звучал слабо… О нет, я не имею в виду, что у Ангелины не хватило вокальных данных! Ни в коей мере! Речь идет о слабости героини. Исполняя эту арию, обычно забывают, что Марфа несколько дней пролежала без сознания, на грани жизни и смерти, и вот впервые поднялась. Ангелине удалось передать болезненность не только душевного, но и физического состояния, а это в данном случае очень важно: одно дело, когда перед тобой крепкая девушка с помутнением рассудка, а совсем другое — когда чувствуется, что она на самом деле уже почти не здесь. И бред ли — ее беседы с Иваном Сергеичем или, может быть, она уже действительно с ним разговаривает по ту сторону границы между жизнью и смертью?

Ария Джульетты, наоборот, полна твердости и решимости. В отличие от суперпопулярного вальса, когда Джульетта еще не знает, какие испытания ее ждут, в этой арии она уже с ними столкнулась. И в исполнении Ангелины — готова на всё. Ясно, что финал ее недолгой жизни станет результатом не мгновенного порыва, а твердой готовности либо соединиться с возлюбленным, либо не жить вовсе. Впрочем, как окажется, этого «либо-либо» не будет: они уйдут из жизни, соединившись.

По окончании этого выступления публика в зале и фойе концертного зала еще долго обсуждала услышанное, причем в разговор вступали совершенно незнакомые люди: их сблизила музыка. Постепенно народ разошелся, и только самые стойкие дождались, когда в начале двенадцатого («Уж полночь близится…») на сцену вышли судьи, и Сара Биллингхёрст-Соломон объявила их вердикт, в чем-то предсказуемый, в чем-то неожиданный.

Кроме того председатель жюри объявила об утверждении специального приза «Памяти Дмитрия Хворостовского». Его будут вручать певцам, хотя и не достигшим успеха в конкурсе, но внушающим большие надежды.  В этот раз приза был удостоен Владислав Куприянов (Россия), выступавший в третий день первого тура.

Итак, шестнадцатый Международный конкурс имени Чайковского почти завершен. Впрочем, все, что осталось — это уже не борьба (пусть и дружественная, но все же борьба), а праздник: два гала-концерта и вручение Гран-при!