В МАМТ имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко состоялась премьера спектакля-концерта по страницам оперетт «Зимний вечер в Шамони».

 

Московский музыкальный театр приглашает нас в предгорье Монблана – на известный курорт Шамони. Нашими попутчиками (или, скорей, гидами) в этом путешествии станут Оффенбах и Штраус, Кальман и Легар, Миллёкер и Зуппе, да и не только они. Вы, конечно, догадались, что речь идет об оперетте.

Сцена из спектакля

Одиннадцать лет назад на этой сцене уже был воспроизведен европейский курорт. Тогда это был берег тёплого южного моря, и дело происходило, естественно, летом. И вот, по истечении затянувшейся на десятилетие «осени», наступили «зимние каникулы», и мы отправляемся в горы вместе с актерами, сменившими купальники на лыжные костюмы.

Разговор о нынешнем представлении невозможен без упоминания о его предшественнике. И не только по причине сходства музыкального материала и постановочной идеи. Один концерт является продолжением другого хотя бы потому, что номера, включенные в них, не повторяются.

Надо сказать, что все без исключения арии и ансамбли, прозвучавшие «на Лазурном берегу», были опереточными суперхитами. Создатели той  программы не подумали оставить что-то про запас, и в результате теперешняя – уступает ей если не в качестве музыки, то, по крайней мере, в ее популярности у российской публики. Нет-нет, и здесь достаточно шлягеров, таких как ария Джима из «Роз–Мари» или куплеты Оллендорфа из «Нищего студента». Но согласитесь, что, скажем, арии Мистера Икс или цыганского барона Баринкая у нас гораздо больше на слуху.

И, тем не менее, сравнивая два концерта, «летний» и «зимний», не могу не отдать безусловного предпочтения последнему: в нем несравненно больше логичности, точности обращения с материалом, да и просто вкуса.

В прежнем концерте, казалось, сознательно ставилась цель приблизить оперетту к стандарту «Ай маман» из «Женитьбы Бальзаминова», выявить в ней шантанность в самом что ни есть примитивном смысле слова. Не хочется ворошить старое, но, чтобы не быть голословным, вспомню хотя бы куплеты Периколы. Это один из самых трогательных музыкальных номеров: чистая, неискушенная девушка, к тому же бедная до постоянного ощущения голода, попадает за роскошный стол, на пустой желудок вино ударяет ей в голову, и вот она предстает перед нами в состоянии растерянности и недоумения: что это со мной? То, что́ с ней происходит, смешит ее саму – именно потому, что происходит впервые. И это слышно в музыке «Моцарта Елисейских полей» – Оффенбаха. Что же предстало перед нами в тот вечер? Непросохшая (в обоих смыслах слова) потаскушка (извините, но другого определения подобрать не могу) выползает наутро после ночной оргии (явно не первой в ее бурной жизни) из-под (!) набережной в одной босоножке, держа в руке – вот запамятовал за давностью лет – не то лифчик, не то даже трусики…

А чего стоила ария Мистера Икс из той постановки! Актер изображал богача, вышедшего из отеля с собачкой на руках. Не будем говорить о том, насколько образ бонвивана совпадает с оригиналом: если бы дело было только в этом, все обстояло бы не так печально… или не так забавно – как кому будет угодно. Но дело в том, что собачка была настоящая и актер удерживал ее, зажав в кулаке поводок. А она вырывалась изо всех своих небольших сил! И, естественно, зал с волнением и состраданием следил за попытками свободолюбивого песика обрести волю. То есть создать драму противостояния и тронуть душу зрителей удалось-таки, но, думается, это было не совсем то, чего хотел добиться Кальман. И такими «находками» был полон весь спектакль.

Однако остановим нашу машину времени и вернемся в день нынешний.

В постановке 2019 года нет даже намека на пошлость. При том, что имеются и поцелуи, и оплеухи, и перео- и даже раз-девание. Но всё – в тему, всё – исходя из сути номера и, главное, ровно на той грани, на которой и должна балансировать настоящая оперетта, чтобы не скатиться ни в кич, ни в скуку. К слову, и в «Шамони» хватает постановочных находок – на сей раз без кавычек – именно как приемов, освежающих классический образец, не противореча его сути.

Конечно, и тут есть какие-то шероховатости, а где их нет? Но сначала – о шоу в целом.

Я не случайно использовал слово «шоу». Это наиболее точное определение жанра, в котором отдельные номера связаны местом действия или каким-то иным, более или менее формальным, обстоятельством. В принципе, в любом эпизоде может быть использован этот или другой номер – все они в равной степени вписываются в общую жизнерадостную канву.

Занятно, что наше шоу вполне соответствует классической схеме, идущей еще от Аристотеля, по которой построены, скажем, «Недоросль» или «Горе от ума»: единство действия (когда есть основной сюжет и мелкие отклонения от него не меняют сути происходящего), места (одна и та же полянка в горах) и времени (до антракта – утро, после – вечер того же дня).

Кстати, о единстве – оно не только царит на сцене, но и охватывает оркестровую яму: все музыканты – в разноцветных лыжных шапочках, что́ с самого начала задает тон представлению.

На полянку постоянно прибывает кабинка подъемника, доставляя все новых и новых персонажей. Время от времени герои появляются в подвесных креслицах – тогда они поют сидя и по окончании номера благополучно уплывают дальше. А иной раз просто приходят (вбегают, вползают), не прибегая к услугам транспорта: скажем, для награждения победителей лыжной гонки, происходившей на этой же высоте.

Разговаривать актерам не приходится: коллизии сюжета доносит до зрителя текст над сценой, а им остается только петь и танцевать.

В первом отделении на всех горнолыжные костюмы и соответствующая обувь, а кое-кто даже на лыжах. Зато вторая половина представления – светская вечеринка у рождественской елочки, и присутствующие переодеты в подобающие туалеты.

Боюсь показаться педантом, но не могу не упомянуть о тех моментах, которые показались мне не очень точными. Сразу оговорюсь, что они нисколько не испортили общего впечатления, но все же промолчать о них было бы неверно.

Скажем, почему Федо́ра (таково в оригинале имя героини «Принцессы цирка») и Мистер Икс поют на разных языках? Хотелось подчеркнуть, что она русская – с таким-то именем? Но если уж обращаться к оригиналу, то там и Мистер Икс – наш соотечественник, они даже тезки: у Кальмана его зовут Fedja! В результате получается какой-то бессмысленный воляпюк, в котором герои оживленно беседуют, по идее, не понимая друг друга.

Ирина Ващенко, Антон Зараев. «Принцесса цирка» И. Кальмана

Одна из микроисторий, вплетенных в общий курортный сюжет, связана с «Роз–Мари». Сначала Джим поет свою знаменитую арию – в русском переводе мы знаем ее как «Цветок душистых прерий» (и, кстати, не могу не отметить, что наш вариант ярче прямолинейного английского «Oh, Rose-Marie, I love you!»). Спустя некоторое время разыгрывается буран, разлучающий влюбленных, а затем они встречаются, сидя в креслах подъемника, – ситуация сама по себе вполне мелодраматическая: молодые люди видят друг друга, но сблизиться не могут. Впрочем, главное – что они все же встретились. Такой локальный хэппи-энд. И все было бы замечательно, если бы в двух эпизодах роль Джима не исполняли два певца, из-за чего во второй раз приходится объяснять с помощью надписи, что перед зрителями совершенно разные люди, просто имя «Джим» очень уж популярно в Канаде. Но при этом ничего не говорится о популярности имени «Роз-Мари» – ведь по таинственному совпадению тёзки влюблены то ли в тёзок же, то ли в одну и ту же девушку, но этот занимательный поворот сюжета никак не освещается. Впрочем, думаю, бо́льшая часть зала не обратила внимания на эту несуразицу, просто потому что ее внимание было приковано к происходящему на подмостках, а не к написанному над ними.

И еще: на сцене стоит монитор, на котором постоянно и весьма монотонно перемежаются сцены зимних соревнований и фрагменты из спектаклей театра. Это не очень отвлекает, но думается, что экран мог бы быть использован куда интересней – даже если бы на нем просто время от времени воспроизводились крупным планом лица исполнителей, надо полагать, зрители дальних рядов были бы благодарны постановщикам.

Уверен, что вы согласитесь с тем, что подобные мелкие шероховатости не могут существенно отразиться на впечатлении от спектакля в целом. А мне теперь остается самая приятная часть задачи – вспомнить о том, что́ доставило в описываемый вечер настоящее удовольствие.

Первым прибывает Купидон из «Орфея в аду». Отстегнув крылышки, он облачается в теплый костюм (хотя бессмертному, понятное дело,  мороз и так не страшен), но не забывает и своего главного предназначения – стрельбы (правда, из более современного, чем лук, оружия) в сердца окружающих, что́, разумеется, дает толчок дальнейшим опереточным страстям. Да и сам Купидон рассылает во все стороны поцелуйчики.

Лилия Гайсина. «Орфей в аду». Ж. Оффенбеха

Пал Абрахам известен как европеец, в наибольшей степени использовавший в жанре оперетты элементы джаза и создавший свой неповторимый стиль, в котором австро-венгерские мотивы, ничуть не утратив своей свежести, смешались с заокеанскими веяниями. Так что номер этого композитора выбран очень точно – в нем исполнители бьют степ. И делают это отлично – особенно с учетом того, что они даже не опереточные, а оперные певцы.

Два наших любимых композитора (и друзья при жизни) – Легар и Кальман – оказались довольно неожиданно связаны тем, что Шандор из «Дьявольского наездника» обращается с лирическим признанием к Маргит из «Там, где жаворонок поет».

А финал I акта «Боккаччо» Зуппе превращен в награждение победителей спортивного соревнования, которые поочередно поднимаются на пьедестал, занимая места от третьего до первого. Если учесть, что действие пьесы (и, в частности, ее первого акта)  связано с тем, что трое молодых друзей наставляют рога трем самодовольным богачам, ирония данной церемонии становится особенно очевидной.

Отлично обыграна и сцена с письмами из этой же оперетты: в руках у дам вместо писем в традиционном смысле – мобильники.

Наталья Зимина, Анастасия Хорошилова, Елена Безгодкова. «Боккаччо» Ф. фон Зуппе

Другой пример остроумного использования того, что заложено в музыкальном номере – рондо Меркурия из «Орфея в аду». Оффенбах – один из родоначальников осовременивания классики. Правда, он делал это не на уровне постановки чужого шедевра, а создавал свое собственное произведение, «примеряя», скажем, древний миф к современным нравам. Используя реалии Франции XIX века, Меркурий называет себя комиссионером, а свой миротворческий жезл – медалью. Так отчего бы не съездить на модный курорт удачливому комиссионеру XXI столетия? А медаль – в данном случае спортивную – он завоевывает на лыжной трассе.

Противопоставление нескольких номеров с ярко выраженной национальной окраской: вальса Лекока, переходящего в страстный испанский       танец, изящного вальса Штрауса и пряного оффенбаховского канкана – дает их исполнительницам повод не только исполнить три равно зажигательных танца, но и вступить в дискуссию, какой город лучше: Вена или Париж. Собственно говоря, это – извечный вопрос для любителей оперетты – жанра, имеющего две столицы.

Перекличка разнохарактерных мотивов продолжается и после антракта. Занятно, что здесь происходит своеобразная встреча двух великих скрипачей: Паганини и цыгана-премьера Пали Рача: ведь и второй из них имеет реального исторического предшественника. Кстати, будучи подданными одной империи с тридцатилетней разницей в возрасте, они действительно могли встретиться. Впрочем, если это и не удалось прототипам, два века спустя на московской сцене герои оперетт восполнили упущение.

В отличие от упомянутого выше раздвоения Джимов исполнение арии Кливии тремя певицами никого внутреннего протеста не вызывает: просто соло превратилось в трио, участницы которого по-честному делят между собой вокальные украшения, которых не пожалел для своей героини Нико Досталь, композитор, мало у нас известный, очевидно, потому, что жил и весьма плодотворно трудился в Берлине после 1933 года.

Мария Макеева, Лилия Гайсина, Дарья Терехова. «Кливия» Н. Досталя

Взрыв веселья в зале вызывает танец Санта-Клаусов: дружная группа «старцев» в красных шубах присоединяется к лихому чардашу Илоны из «Цыганской любови», а изюминка номера – то, что они совершенно одинаково встряхивают: она – развевающимися чёрными кудрями, а они – белоснежными бородами.

Присутствуют в Шамони и наши соотечественники – новый русский с подругой. Разудалый дуэт из «Холопки» этому гостю впору – так же, как огромная волчья ушанка. Разумеется, не обходится и без всех атрибутов «души нараспашку» – и молодецки откупоренной бутылки, и братания с окружающими. В общем, «лихо свищет удалой ямщик».

Примером юмора на грани, но не переходящем ее, может служить дуэт Жюльетты и Бриссара из «Графа Люксембурга»: в какой-то момент мы видим, что она на сносях. Вполне логично для номера, припев которого начинается словами «Mädel klein», а заканчивается – «kleine Frau» (маленькая девушка – маленькая жена), что в классическом русском переводе звучит как «Скоро ты будешь, ангел мой, моею маленькой женой». А какая же семья без детишек?

Контрастом этому номеру оказывается дуэт из «Периколы» – этакий кусочек мексиканского… то есть, простите, перуанского сериала, в котором выяснение отношений между по-латиноамерикански страстными героями доходит до оплеух.

Настоящей овацией зал награждает трех завершающих программу персонажей: цыганку Микаэла, испанца Леандро и венгерку Сильву, причем восторг публики нарастает от номера к номеру.

Наталья Мурадымова. «Рука и сердце» Ш. Лекока

Пожалуй, ария Сильвы – единственный в этом представлении хит высшей категории популярности. Впрочем, Кальман насытил «Княгиню чардаша» таким количеством музыки подобного уровня, что ее хватит еще на десяток подобных концертов.

Хибла Герзмава. «Королева чардаша». И. Кальмана

Отметим, что на премьере в роли Сильвы выступила Хибла Герзмава. Таким образом звезда мировой оперной сцены воздала дань любви и благодарности Александру Тителю, главному режиссеру театра, некогда взявшему уже блеснувшую на конкурсах, но, в сущности, еще неоперившуюся певицу, в академическую труппу. Дело в том, что премьера «Зимнего вечера в Шамони»  состоялась 30 ноября, в день юбилея мастера.

Завершает спектакль финал II действия «Летучей мыши». В этом номере герои оперетты пьют на брудершафт, что́ создает своеобразную перекличку с началом представления, как бы возвращая Купидону поцелуи, легкомысленно разбросанные им по свету

Впрочем, и это еще не конец, так как в оркестре долго не смолкает оффенбаховский канкан, сопровождающийся громом аплодисментов. 

Хибла Герзмава, Евгений Поликанин

В завершение хочу поделиться еще одним наблюдением, несколько выходящим за рамки обязанностей рецензента. Как рецензент я с большим удовольствием отметил прекрасное вокальное исполнение, задорные – и хорошо поставленные – танцы, отличные, со вкусом сделанные декорации и костюмы, наконец, остроумные режиссерские решения, не говоря уже о замечательной музыке. Всё это так. Но плюс ко всему сказанному хочется добавить: какие же они все красивые! Молодые, стройные, ладно двигающиеся, изящные даже в просторных лыжных костюмах! И, кстати, сам юбиляр, годящийся большинству актеров в отцы, а кое-кому и в деды, не уступает театральной молодежи!

 

 

Фото предоставлены пресс-службой МАМТ

Автор фото Олег Черноус

 

Все права защищены. Копирование запрещено.