В МАМТ имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко состоялась премьера спектакля-концерта по страницам оперетт «Зимний вечер в Шамони».
Московский музыкальный театр приглашает нас в предгорье Монблана – на известный курорт Шамони. Нашими попутчиками (или, скорей, гидами) в этом путешествии станут Оффенбах и Штраус, Кальман и Легар, Миллёкер и Зуппе, да и не только они. Вы, конечно, догадались, что речь идет об оперетте.
Одиннадцать лет назад на этой сцене уже был воспроизведен европейский курорт. Тогда это был берег тёплого южного моря, и дело происходило, естественно, летом. И вот, по истечении затянувшейся на десятилетие «осени», наступили «зимние каникулы», и мы отправляемся в горы вместе с актерами, сменившими купальники на лыжные костюмы.
Разговор о нынешнем представлении невозможен без упоминания о его предшественнике. И не только по причине сходства музыкального материала и постановочной идеи. Один концерт является продолжением другого хотя бы потому, что номера, включенные в них, не повторяются.
Надо сказать, что все без исключения арии и ансамбли, прозвучавшие «на Лазурном берегу», были опереточными суперхитами. Создатели той программы не подумали оставить что-то про запас, и в результате теперешняя – уступает ей если не в качестве музыки, то, по крайней мере, в ее популярности у российской публики. Нет-нет, и здесь достаточно шлягеров, таких как ария Джима из «Роз–Мари» или куплеты Оллендорфа из «Нищего студента». Но согласитесь, что, скажем, арии Мистера Икс или цыганского барона Баринкая у нас гораздо больше на слуху.
И, тем не менее, сравнивая два концерта, «летний» и «зимний», не могу не отдать безусловного предпочтения последнему: в нем несравненно больше логичности, точности обращения с материалом, да и просто вкуса.
В прежнем концерте, казалось, сознательно ставилась цель приблизить оперетту к стандарту «Ай маман» из «Женитьбы Бальзаминова», выявить в ней шантанность в самом что ни есть примитивном смысле слова. Не хочется ворошить старое, но, чтобы не быть голословным, вспомню хотя бы куплеты Периколы. Это один из самых трогательных музыкальных номеров: чистая, неискушенная девушка, к тому же бедная до постоянного ощущения голода, попадает за роскошный стол, на пустой желудок вино ударяет ей в голову, и вот она предстает перед нами в состоянии растерянности и недоумения: что это со мной? То, что́ с ней происходит, смешит ее саму – именно потому, что происходит впервые. И это слышно в музыке «Моцарта Елисейских полей» – Оффенбаха. Что же предстало перед нами в тот вечер? Непросохшая (в обоих смыслах слова) потаскушка (извините, но другого определения подобрать не могу) выползает наутро после ночной оргии (явно не первой в ее бурной жизни) из-под (!) набережной в одной босоножке, держа в руке – вот запамятовал за давностью лет – не то лифчик, не то даже трусики…
А чего стоила ария Мистера Икс из той постановки! Актер изображал богача, вышедшего из отеля с собачкой на руках. Не будем говорить о том, насколько образ бонвивана совпадает с оригиналом: если бы дело было только в этом, все обстояло бы не так печально… или не так забавно – как кому будет угодно. Но дело в том, что собачка была настоящая и актер удерживал ее, зажав в кулаке поводок. А она вырывалась изо всех своих небольших сил! И, естественно, зал с волнением и состраданием следил за попытками свободолюбивого песика обрести волю. То есть создать драму противостояния и тронуть душу зрителей удалось-таки, но, думается, это было не совсем то, чего хотел добиться Кальман. И такими «находками» был полон весь спектакль.
Однако остановим нашу машину времени и вернемся в день нынешний.
В постановке 2019 года нет даже намека на пошлость. При том, что имеются и поцелуи, и оплеухи, и перео- и даже раз-девание. Но всё – в тему, всё – исходя из сути номера и, главное, ровно на той грани, на которой и должна балансировать настоящая оперетта, чтобы не скатиться ни в кич, ни в скуку. К слову, и в «Шамони» хватает постановочных находок – на сей раз без кавычек – именно как приемов, освежающих классический образец, не противореча его сути.
Конечно, и тут есть какие-то шероховатости, а где их нет? Но сначала – о шоу в целом.
Я не случайно использовал слово «шоу». Это наиболее точное определение жанра, в котором отдельные номера связаны местом действия или каким-то иным, более или менее формальным, обстоятельством. В принципе, в любом эпизоде может быть использован этот или другой номер – все они в равной степени вписываются в общую жизнерадостную канву.
Занятно, что наше шоу вполне соответствует классической схеме, идущей еще от Аристотеля, по которой построены, скажем, «Недоросль» или «Горе от ума»: единство действия (когда есть основной сюжет и мелкие отклонения от него не меняют сути происходящего), места (одна и та же полянка в горах) и времени (до антракта – утро, после – вечер того же дня).
Кстати, о единстве – оно не только царит на сцене, но и охватывает оркестровую яму: все музыканты – в разноцветных лыжных шапочках, что́ с самого начала задает тон представлению.
На полянку постоянно прибывает кабинка подъемника, доставляя все новых и новых персонажей. Время от времени герои появляются в подвесных креслицах – тогда они поют сидя и по окончании номера благополучно уплывают дальше. А иной раз просто приходят (вбегают, вползают), не прибегая к услугам транспорта: скажем, для награждения победителей лыжной гонки, происходившей на этой же высоте.
Разговаривать актерам не приходится: коллизии сюжета доносит до зрителя текст над сценой, а им остается только петь и танцевать.
В первом отделении на всех горнолыжные костюмы и соответствующая обувь, а кое-кто даже на лыжах. Зато вторая половина представления – светская вечеринка у рождественской елочки, и присутствующие переодеты в подобающие туалеты.
Боюсь показаться педантом, но не могу не упомянуть о тех моментах, которые показались мне не очень точными. Сразу оговорюсь, что они нисколько не испортили общего впечатления, но все же промолчать о них было бы неверно.
Скажем, почему Федо́ра (таково в оригинале имя героини «Принцессы цирка») и Мистер Икс поют на разных языках? Хотелось подчеркнуть, что она русская – с таким-то именем? Но если уж обращаться к оригиналу, то там и Мистер Икс – наш соотечественник, они даже тезки: у Кальмана его зовут Fedja! В результате получается какой-то бессмысленный воляпюк, в котором герои оживленно беседуют, по идее, не понимая друг друга.
Одна из микроисторий, вплетенных в общий курортный сюжет, связана с «Роз–Мари». Сначала Джим поет свою знаменитую арию – в русском переводе мы знаем ее как «Цветок душистых прерий» (и, кстати, не могу не отметить, что наш вариант ярче прямолинейного английского «Oh, Rose-Marie, I love you!»). Спустя некоторое время разыгрывается буран, разлучающий влюбленных, а затем они встречаются, сидя в креслах подъемника, – ситуация сама по себе вполне мелодраматическая: молодые люди видят друг друга, но сблизиться не могут. Впрочем, главное – что они все же встретились. Такой локальный хэппи-энд. И все было бы замечательно, если бы в двух эпизодах роль Джима не исполняли два певца, из-за чего во второй раз приходится объяснять с помощью надписи, что перед зрителями совершенно разные люди, просто имя «Джим» очень уж популярно в Канаде. Но при этом ничего не говорится о популярности имени «Роз-Мари» – ведь по таинственному совпадению тёзки влюблены то ли в тёзок же, то ли в одну и ту же девушку, но этот занимательный поворот сюжета никак не освещается. Впрочем, думаю, бо́льшая часть зала не обратила внимания на эту несуразицу, просто потому что ее внимание было приковано к происходящему на подмостках, а не к написанному над ними.
И еще: на сцене стоит монитор, на котором постоянно и весьма монотонно перемежаются сцены зимних соревнований и фрагменты из спектаклей театра. Это не очень отвлекает, но думается, что экран мог бы быть использован куда интересней – даже если бы на нем просто время от времени воспроизводились крупным планом лица исполнителей, надо полагать, зрители дальних рядов были бы благодарны постановщикам.
Уверен, что вы согласитесь с тем, что подобные мелкие шероховатости не могут существенно отразиться на впечатлении от спектакля в целом. А мне теперь остается самая приятная часть задачи – вспомнить о том, что́ доставило в описываемый вечер настоящее удовольствие.
Первым прибывает Купидон из «Орфея в аду». Отстегнув крылышки, он облачается в теплый костюм (хотя бессмертному, понятное дело, мороз и так не страшен), но не забывает и своего главного предназначения – стрельбы (правда, из более современного, чем лук, оружия) в сердца окружающих, что́, разумеется, дает толчок дальнейшим опереточным страстям. Да и сам Купидон рассылает во все стороны поцелуйчики.
Пал Абрахам известен как европеец, в наибольшей степени использовавший в жанре оперетты элементы джаза и создавший свой неповторимый стиль, в котором австро-венгерские мотивы, ничуть не утратив своей свежести, смешались с заокеанскими веяниями. Так что номер этого композитора выбран очень точно – в нем исполнители бьют степ. И делают это отлично – особенно с учетом того, что они даже не опереточные, а оперные певцы.
Два наших любимых композитора (и друзья при жизни) – Легар и Кальман – оказались довольно неожиданно связаны тем, что Шандор из «Дьявольского наездника» обращается с лирическим признанием к Маргит из «Там, где жаворонок поет».
А финал I акта «Боккаччо» Зуппе превращен в награждение победителей спортивного соревнования, которые поочередно поднимаются на пьедестал, занимая места от третьего до первого. Если учесть, что действие пьесы (и, в частности, ее первого акта) связано с тем, что трое молодых друзей наставляют рога трем самодовольным богачам, ирония данной церемонии становится особенно очевидной.
Отлично обыграна и сцена с письмами из этой же оперетты: в руках у дам вместо писем в традиционном смысле – мобильники.
Другой пример остроумного использования того, что заложено в музыкальном номере – рондо Меркурия из «Орфея в аду». Оффенбах – один из родоначальников осовременивания классики. Правда, он делал это не на уровне постановки чужого шедевра, а создавал свое собственное произведение, «примеряя», скажем, древний миф к современным нравам. Используя реалии Франции XIX века, Меркурий называет себя комиссионером, а свой миротворческий жезл – медалью. Так отчего бы не съездить на модный курорт удачливому комиссионеру XXI столетия? А медаль – в данном случае спортивную – он завоевывает на лыжной трассе.
Противопоставление нескольких номеров с ярко выраженной национальной окраской: вальса Лекока, переходящего в страстный испанский танец, изящного вальса Штрауса и пряного оффенбаховского канкана – дает их исполнительницам повод не только исполнить три равно зажигательных танца, но и вступить в дискуссию, какой город лучше: Вена или Париж. Собственно говоря, это – извечный вопрос для любителей оперетты – жанра, имеющего две столицы.
Перекличка разнохарактерных мотивов продолжается и после антракта. Занятно, что здесь происходит своеобразная встреча двух великих скрипачей: Паганини и цыгана-премьера Пали Рача: ведь и второй из них имеет реального исторического предшественника. Кстати, будучи подданными одной империи с тридцатилетней разницей в возрасте, они действительно могли встретиться. Впрочем, если это и не удалось прототипам, два века спустя на московской сцене герои оперетт восполнили упущение.
В отличие от упомянутого выше раздвоения Джимов исполнение арии Кливии тремя певицами никого внутреннего протеста не вызывает: просто соло превратилось в трио, участницы которого по-честному делят между собой вокальные украшения, которых не пожалел для своей героини Нико Досталь, композитор, мало у нас известный, очевидно, потому, что жил и весьма плодотворно трудился в Берлине после 1933 года.
Взрыв веселья в зале вызывает танец Санта-Клаусов: дружная группа «старцев» в красных шубах присоединяется к лихому чардашу Илоны из «Цыганской любови», а изюминка номера – то, что они совершенно одинаково встряхивают: она – развевающимися чёрными кудрями, а они – белоснежными бородами.
Присутствуют в Шамони и наши соотечественники – новый русский с подругой. Разудалый дуэт из «Холопки» этому гостю впору – так же, как огромная волчья ушанка. Разумеется, не обходится и без всех атрибутов «души нараспашку» – и молодецки откупоренной бутылки, и братания с окружающими. В общем, «лихо свищет удалой ямщик».
Примером юмора на грани, но не переходящем ее, может служить дуэт Жюльетты и Бриссара из «Графа Люксембурга»: в какой-то момент мы видим, что она на сносях. Вполне логично для номера, припев которого начинается словами «Mädel klein», а заканчивается – «kleine Frau» (маленькая девушка – маленькая жена), что в классическом русском переводе звучит как «Скоро ты будешь, ангел мой, моею маленькой женой». А какая же семья без детишек?
Контрастом этому номеру оказывается дуэт из «Периколы» – этакий кусочек мексиканского… то есть, простите, перуанского сериала, в котором выяснение отношений между по-латиноамерикански страстными героями доходит до оплеух.
Настоящей овацией зал награждает трех завершающих программу персонажей: цыганку Микаэла, испанца Леандро и венгерку Сильву, причем восторг публики нарастает от номера к номеру.
Пожалуй, ария Сильвы – единственный в этом представлении хит высшей категории популярности. Впрочем, Кальман насытил «Княгиню чардаша» таким количеством музыки подобного уровня, что ее хватит еще на десяток подобных концертов.
Отметим, что на премьере в роли Сильвы выступила Хибла Герзмава. Таким образом звезда мировой оперной сцены воздала дань любви и благодарности Александру Тителю, главному режиссеру театра, некогда взявшему уже блеснувшую на конкурсах, но, в сущности, еще неоперившуюся певицу, в академическую труппу. Дело в том, что премьера «Зимнего вечера в Шамони» состоялась 30 ноября, в день юбилея мастера.
Завершает спектакль финал II действия «Летучей мыши». В этом номере герои оперетты пьют на брудершафт, что́ создает своеобразную перекличку с началом представления, как бы возвращая Купидону поцелуи, легкомысленно разбросанные им по свету
Впрочем, и это еще не конец, так как в оркестре долго не смолкает оффенбаховский канкан, сопровождающийся громом аплодисментов.
В завершение хочу поделиться еще одним наблюдением, несколько выходящим за рамки обязанностей рецензента. Как рецензент я с большим удовольствием отметил прекрасное вокальное исполнение, задорные – и хорошо поставленные – танцы, отличные, со вкусом сделанные декорации и костюмы, наконец, остроумные режиссерские решения, не говоря уже о замечательной музыке. Всё это так. Но плюс ко всему сказанному хочется добавить: какие же они все красивые! Молодые, стройные, ладно двигающиеся, изящные даже в просторных лыжных костюмах! И, кстати, сам юбиляр, годящийся большинству актеров в отцы, а кое-кому и в деды, не уступает театральной молодежи!
Фото предоставлены пресс-службой МАМТ
Автор фото Олег Черноус
Все права защищены. Копирование запрещено.
Пока нет комментариев