Состоялась первая за много десятилетий постановка предпоследней оперы Моцарта в Москве
В Камерном музыкальном театре имени Бориса Покровского поставили оперу «Милосердие Тита». Чем исправили давнюю несправедливость: эта предпоследняя, написанная одновременно с «Волшебной флейтой» и не уступающая ей по совершенству опера Моцарта крайне мало известна отечественной публике.
История моцартовского «Тита» вообще драматична. Получив заказ на написание большой исторической оперы к коронации австрийского императора Леопольда II чешским королем, композитор впервые увидел либретто за три недели до премьеры. Писать начал прямо в карете, направляясь в Прагу. Партитура закончена за 18 дней. Однако премьера 6 сентября 1791 года не имела такого успеха, как «Дон Жуан» здесь же четырьмя годами раньше. Императрица, испанка по происхождению, назвала музыку «немецким свинством». Моцарт уже чувствовал себя плохо, через три месяца его не стало…
В России оперу впервые исполнили в 1817 году. Но и здесь она оставалась в тени более популярных сочинений Моцарта. Возможно, сказалось то, что жанр оперы-сериа с ее, как правило, очень условными образами древних героев, в ту пору уже прочно воспринимался анахронизмом. Но не последнюю роль играли и цензурные препятствия. Образ идеального правителя, заботливого с подданными и милосердного к врагам, не вызвал симпатии, например, у Николая I, запретившего постановку на императорской сцене. Об этом рассказал перед московской премьерой музыкальный руководитель нынешней продукции дирижер Игнат Солженицын.
Сейчас в оперных театрах мира «Милосердие Тита» заняло достойное место. Хотя, например, на главную американскую оперную сцену – Метрополитен-опера оно пришло лишь в 1984 году. Но с тех пор оттуда не уходило. Об этом также напомнил Игнат Александрович, знающий американскую ситуацию как минимум не хуже, чем российскую, поскольку с 1976 года он живет в США (как известно, его отца, писателя Александра Солженицына, выслали из СССР за диссидентскую деятельность). По его мнению, есть закономерность в том, что в Москве первым к «Титу» обратился Театр имени Покровского: здесь «никогда не боялись неочевидных названий». А к Моцарту, добавим мы, всегда имели особую предрасположенность, не зря это единственный столичный театр, который мог себе позволить фестивали исключительно моцартовских постановок.
Впрочем, и здесь подготовка премьеры стала драмой. О ней нынешняя постановочная команда старается говорить деликатно: работа шла в стрессовом режиме в предельно сжатые сроки… За этой аккуратной формулировкой скрывается серьезный излом в жизни театра: его художественный руководитель Геннадий Рождественский не принял режиссерскую версию Михаила Кислярова (как рассказали «Музыкальным сезонам» сами артисты, это была осовремененная трактовка, где герои «ходили в ватниках») и за месяц до премьеры не только отстранил постановщика, но инициировал его увольнение с должности главного режиссера театра. В срочном порядке рекрутировали Игоря Ушакова, не слишком много ставившего в Москве, зато известного в регионах, особенно в Екатеринбурге как специалиста по Моцарту, Гайдну, Россини (его «Граф Ори» в Екатеринбургской опере номинировался в 2013 году на «Золотую маску»).
То, что работа делалась в спешке, было заметно и на премьерных показах. Отчего, например, так странен, подчас даже неловок свет? Тит поет свою огромную арию из второго действия, где мучается сомнениями – казнить государственного изменника Секста или помиловать, поскольку тот его старинный друг и действовал, скорее всего, будучи поставленным кем-то в безвыходное положение (так оно и оказалось, Секста вынудила пойти на неудавшуюся попытку переворота честолюбивая Вителлия, в которую он влюблен). Ну допустим, эти сомнения визуально выражаются в том, что половина фигуры императора – в тени, которую резко очерчивают специальные лампы со строго квадратным пятном освещения. Но именно к концу этой арии все сомнения отринуты: «Пусть лучше потомки осудят излишнее милосердие, чем кровь друга на моих руках», – однако голова Тита по-прежнему скрыта мраком, в отличие от его сияющих ног.
Впрочем, это такие технические детали, которые, надеюсь, будут дотянуты постановщиками. В целом же зрелище вышло незамысловатым, не противоречащим традиционному представлению об античности и очень обобщенным по формам. Почти полное отсутствие декораций, простые линии платьев, исключительно белый и черный цвета, лишь в сцене пожара Рима оттеняемые красными всполохами с боков (художник-постановщик Теодор Тэжик)… Персонажи выстаиваются в композиции словно с классических скульптур, хор ходит правильными кругами. Разве что иногда герои вдруг позволяют себе вольности, вроде дружеского пинка под зад Сексту со стороны Тита (типа: они хоть древние римляне, но тоже люди), тем более пикантного, что роль Секста по традиции исполняется певицей – меццо-сопрано.
Но главное – та любовь к Моцарту, с которой исполнена его музыка. Да, сократили примерно на четверть время звучания оперы – но в основном за счет речитативов, сочиненных, как считают моцартоведы, учеником композитора Зюсмайером. Того, что осталось, все равно хватило на два более чем часовых действия. Удалось собрать ансамбль певцов, владеющих культурой моцартовского вокала. Сами постановщики особенно гордятся привлечением на заглавную партию тенора Сергея Година из Московского камерного хора и сопрано Анны Бауман – выпускницы Центра Галины Вишневской, подопечной фонда «Таланты мира» Давида Гвинианидзе. Голос Година действительно подходит к образу благородного, чувствительного героя, каким предстает Тит в его нескольких ариях, прежде всего той, что в конце первого действия («Если б так искренно было сердце каждого, находящегося у трона»), и двух громадных монологах с бурным виртуозным завершением во втором. Разве что на форте и в самом высоком регистре появляется излишний форсаж – трогательным пиано этот артист владеет лучше, что, впрочем, для моцартовской музыки даже важнее. Что же касается Анны – ее сопрано обладает хорошей наполненностью, но техническая сторона, особенно в двух главных ариях ее героини Вителлии – в начале первого и в конце второго действия – нуждается в шлифовке. А вот пение Татьяны Федотовой из второго состава (который довелось прослушать на прогоне) показалось практически идеальным для этой роли: воздушная легкость звуковедения и точеные фиоритуры, говорящие о чертовском темпераменте этого мнимого ангелочка.
В уровне исполнения между Марией Патрушевой и Викторией Преображенской (Секст в первом и втором составе соответственно) я не уловил существенного разрыва, хотя от людей, приближенных к постановщикам, слыхал восторги прежде всего по поводу первой. Да, ее легкое меццо (то, каким поют Розину, а не Кармен) обладает тем богатством красок, от стальной остроты до щемящей жалобности, которого требует партия, ею также блистательно проводится феерия фиоритур, особенно в гигантской арии-признании из второго действия. Но всеми этими же качествами обладает и вторая из названных солисток, притом обе – отличные актрисы, передающие внутреннюю драму раскаявшегося друга-предателя.
Достойный ансамбль этим трем протагонистам составили Ульяна Разумная в роли друга Секста Анния, Екатерина Ферзба с Натальей Риттер в роли сестры Секста – невесты Анния Сервилии, Кирилл Филин в роли префекта Публия. А как дивно выстроен первый же из дуэтов Секста и Анния (Преображенская и Разумная), терцет Тита, Секста и Публия в середине второго действия (Годин, Патрушева, Филин): получаешь физическое наслаждение от этого потока параллельно текущих терций и секст. Как, наконец, эффектны массовые сцены с хором, особенно финальная!
Это в первую очередь заслуга дирижера-постановщика Игната Солженицына. То, что и ему приходилось работать в стрессовой ситуации, было заметно хотя бы по тому, какой рывок совершили исполнители за один только день между прогоном и премьерой. Явно прибавилось слитности и стильности в звучании оркестра, освободились от напряженной деревянности виртуозные соло кларнета (ария Секста из первого действия) и бассетгорна (ария Вителлии из второго). «Заиграли» интонационные и образные ассоциации с другими сочинениями Моцарта: массовые шествия – с «зарастровскими» эпизодами «Волшебной флейты», тревожно-тихий финал первого действия – с трепетным Confutatis из Реквиема…
Эта удача тем более вдохновляет, что нынешняя постановка – первый театральный опыт Игната Александровича в Москве. До того в России он дирижировал только «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича в Мариинском театре. Мысли о дальнейшем сотрудничестве со столицей у маэстро есть. Знаю, например, что в театре имени Покровского интересовались оперой Александра Чайковского «Один день Ивана Денисовича» по знаменитой повести Александра Солженицына. Было бы прекрасно и символично, если бы это произведение прошло и закрепилось в репертуаре под управлением дирижера, носящего столь славную фамилию.
фото Сергея Бирюкова
Пока нет комментариев