О модерне говорят как об овеществлённой идее сотворения прекрасного, которого не существует в окружающей жизни. Государственный камерный музыкальный театр Юрия Александрова «Санктъ-Петербургъ Опера» тоже по-своему служит этой идее.
«Санктъ-Петербургъ Опере» в этом году исполняется тридцать лет. Пройдя через изрядные мытарства, связанные с отсутствием собственной площадки, театр стараниями своего основателя и бессменного руководителя Юрия Александрова обрёл родной дом на Галерной улице, в ста шагах от Сенатской площади. Роскошный, но компактный особняк барона фон Дервиза, много лет находившийся в плачевном состоянии, приведён в порядок и демонстрирует собой великолепный образец архитектуры эпохи модерна. Модерна достаточно эклектичного, где в интерьерах пышное елизаветинское барокко театрального зала соседствует с классицизмом переходов и лестниц, а элементы словно бы природного грота в декоре главного фойе (зимнего сада) – с пряной мавританской роскошью гостиных. Но прелесть творения архитектора П. Шрейбера в том, что, сочетая в себе всё самое различное, оно являет великолепное целое.
Именно в этих стенах одной из жемчужин питерского модерна родился проект Международного фестиваля камерной оперы. Он стартовал весной 2016 года и сейчас, невзирая на финансовую катастрофичность с культурой в стране, прошёл второй раз.
Недавняя премьера «Санктъ-Петербургъ Оперы» «Корневильские колокола» и отличный спектакль прошлого года «Сельская честь» обрамляли представления гостей фестиваля. Первым представил свою программу польский театр – Варшавская камерная опера. Гости привезли раритет – предпоследнюю оперу Георга Фридриха Генделя «Именео» («Гименей»). Забавно, что этот не слишком весёлый музыкально-театральный опус сам Гендель по каким-то причинам назвал опереттой, впервые введя этот термин в «научный обиход».
Сцена из спектакля «Именео»
На самом деле, опереттой здесь и не пахнет. Прекрасно спетый-сыгранный поляками, «Именео», как пишут о музыке Генделя исследователи, «ранит сердце и вылечивает его, не оставляя за собой равнодушных». В чистом виде барочная опера-seria с подчёркнуто номерной структурой, с несчётным количеством арий по каждому поводу, с достаточно отстранённым хором, подобно античному комментирующим ситуацию, действительно задевает за живое сегодняшнего зрителя-слушателя не только высокими достоинствами музыки, но и нравственно-этическими проблемами. Вполне себе классицистическими проблемами борьбы долга и чувства, ума и эмоций.
Сюжет: выбор супруга между двумя влюблёнными в прекрасную Росмене юношами, Именео и Тиринто; один – её спаситель, другой – кумир сердца. Мучаются все трое. Под давлением «общественности» девушка отдаёт себя спасителю. Хор резюмирует: добродетельное сердце вняло голосу разума и долга; зачем питать напрасную любовь – забудь её, найди себе другую.
Но спектакль не о том. Он о ранимости, хрупкости и, тем не менее, главенстве души в человеке. О том, что компромисс в любви приводит к умиранию существа внутри живой оболочки. Мудрый Гендель понимал это, хоть и писал вроде бы развлекательную оперу. Как и Моцарт, лукаво приписавший благополучную развязку к своему Cosi fan tutte. Великие знали, чем платит человек за измену природе чувств. Финал варшавского спектакля чутко констатирует это, закольцовывая первую и последнюю мизансцену: любящий Тиринто в горе по похищенной Росмене – почти неживое существо, лежащее у подножия высокой одинокой свечи. Это начало. В конце – отчаявшийся влюблённый в той же позе. А его возлюбленная безжизненно покоится в объятиях Именео. И дивной красоты музыка словно отпевает любовь. Герой победил, но получил едва ли не бездыханное тело. Хоровое резюме звучит здесь тихой горькой иронией. А двойная ирония в том, что имя героя Именео – Гименей, божество брака.
Именео — Артур Янда
Прелесть этого спектакля (постановщик Рышард Перыт) в простоте как в высшем проявлении выразительности. Мизансцены скупы, выдерживаются на длительные пространства музыки. Ничего случайного и суетного. Видимое отсутствие режиссуры оборачивается тонким пониманием природы материала. Суть здесь в выстраивании взаимоотношений через мастерское пение, выверенный жест, простую, но осмысленную композицию. И немногословный, но создающий атмосферу декор. Поначалу – колоннада полукругом со свечой на высокой подставке в центре – поклон в адрес античности с её стройной логикой и гармонией. Позже колонны, разъезжаясь, встраиваются в единую стену из деревянных панелей с несколькими дверями. Мягкая скамья, кресло перед камином, стол с большим бокалом красного вина – вот скромное и стильное убранство сцены.
Голоса не потрясают объёмом, но какая культура барочного пения! Вся боль души, или гнев, или эмоциональный порыв – в вокале, в виртуозном полёте контратеноровых фиоритур Яна Якуба Моновида (Тиринто), чьи lamento не плаксивы и не показно-экспрессивны, но красивы и доверительны. Им веришь абсолютно, как-то даже не по-оперному. Волевой баритон Артура Янды (Именео), его прекрасная стать и благородный мужской напор, иногда яростный, позволяют понять, что необходимость выбора для Росмене – ситуация не из лёгких.
Спокойно, размеренно, но значительно экспонировал себя Анджей Климчак – Арженио, отец Кломири, подруги Росмене (по польской версии – сестры героини), влюблённой в Именео.
Женщины, пожалуй, несколько уступали мужчинам, но и Анна Миколайчик (Росмене) и Марта Боберска (Кломири) демонстрировали превосходное владение стилем и вокальной техникой, позволяющей донести осмысленность каждой фразы и фиоритуры в рамках предложенного постановщиками содержания спектакля.
Музыканты высокого класса, руководимые дирижёром Марцином Сомполински, создавали чрезвычайно стройное, матово-колоритное оркестровое звучание на инструментах ХVIII века (или их отличной имитации), чутко поддерживая и дополняя певцов. А в общем, это был ценный мастер-класс по барочной опере в её классическом, не отягощённом современными изысками виде и просто большое эстетическое удовольствие.
В последующие вечера другими гостями фестиваля были показаны небольшие спектакли из тех названий, что мало известны питерской публике.
Антреприза Ярославы Козиной, певицы и театрального менеджера, представила мини-спектакли «Пимпиноне» Томазо Альбинони и «Импрессарио с Канарских островов» Пьетро Метастазио. Здесь только хорошего и было, что красивая сценическая картинка да абсолютная неизвестность названий. Остальное свелось к приличному пению баса-буфф Карло Торриани, не очень приличному Камиллы Антонини, мило что-то напевающей сопрано да примитивной разводке типа «кто-куда-когда». Отсутствие бегущей строки тоже сделало своё чёрное дело – понять, что происходит, можно было в очень общих чертах. Да, собственно, ничего и не происходило.
С «Мнимой садовницей» из «Геликона» сложилось тоже не очень: поначалу лихо закрученный спектакль свёлся к не слишком внятному пению и комикованию. Но даже это держалось с трудом – разве что актёрскими усилиями Дмитрия Хромова (Дон Анвизе) и забавностью второго влюблённого, Рамиро, в исполнении травести Валентины Гофер. Довольно безвкусно-пёстрое шумливое действо к Моцарту, даже очень юному, имело мало отношения.
Яра Сокол и Александр Васильев в спектакле «Замок герцога Синяя борода»
Совсем аскетично и поэтому выигрышно рядом с искусственным оживляжем выглядел и звучал «Замок герцога Синяя борода». Если опустить оценку абсолютно невыразительного – ни по содержанию, ни по цвету – видеоряда к сочной, самобытной музыке Белы Бартока, этот вечер можно считать интересным. В основном, благодаря работе исполнителей. Это тоже спектакль антрепризы Ярославы Козиной, которая здесь выступает как певица Яра Сокол в тандеме с Александром Васильевым. У актёров минимум аксессуаров – только парик, который герцог снимает довольно скоро, оставаясь с голым черепом, да корона-маска, в самом конце скрывшая лицо и голову героини. Остальное – детали костюмов: домашняя куртка владельца замка, превращающаяся в большой красный халат-накидку с карманами, куда прячется парик и откуда достаётся корона-маска; лёгкие белые крылья фаты героини, в которую Герцог в финале запеленает Юдит, как мумию. В основном, передавая психологически экспрессивный диалог с его сменой настроений и широкой амплитудой действенной интенсивности, певцы работают тембровой окраской, интонацией, звуковой динамикой, движением корпуса.
Погружение в таинственную неизвестность, волны страха и чувственности, нарастание тревоги, переходящей в ужас, и при этом неотступная жажда разгадки – всё это заложено в мистическую красоту музыки Бартока, в многоцветное, мрачно сверкающее колористическими нюансами звуковое полотно. Сказать, что оркестр, набранный, видимо, по случаю, справился с этой музыкой сполна, было бы преувеличением. Но в ансамбле с профессиональными певцами художественный результат слушателей всё же убедил.
Очаровательным завершением гостевой программы стали «Четыре самодура», комическая опера совершенно неизвестного у нас Эрманно Вольф-Феррари в искрящейся выдумкой постановке Михаила Кислярова (Камерный музыкальный театр им. Б. А. Покровского). Это – маленькое царство режиссёрской мастеровитости, актёрской раскрепощённости, добротного пения и виртуозного решения миниатюрного сценического пространства художником-чародеем Сергеем Бархиным. Спектакль, поставленный в 2003 году, был любовно восстановлен в 2014, но его живая непосредственность заряжена премьерной свежестью.
Четыре самодура – зрелые отцы семейств, закосневшие в рамках домостроевских законов, которыми они отгородились от реальной жизни. Самодуры эксцентрично появляются, гневаются, бурчат и брюзжат, как и полагается буффонным антигероям, свой род ведущим из commedia dell`arte. У них и красные носы с очками, естественно, приставные, и пластика острогротескна, особенно у главного зануды – Лунардо, антиквара. Жена и дочь, её падчерица, не очень-то домашнего тирана боятся, но подчиняться приходится. А посему все на карнавале, а они дома, вяжут…
Сцена из спектакля «Четыре самодура»
Есть в спектакле и ещё одна родственница из итальянской комедии масок – синьорина Фантазия, дочь фантазии режиссёрской. Это бессловесное существо с улыбкой на губах, со скрипочкой или с бабочкой на проволочке в руках, маленькая клоунесса (Ирина Пьянова) – местный министр радости, доброты и мечтаний. Когда надо, она становится служанкой. Когда не надо – остаётся феей, управляя действом и придавая ему какой-то особо уютный аромат. Эта смешная улыбчивая фея прекрасно идентифицируется с полётной, непринуждённо-мелодичной, красивой, вкусно оркестрованной и азартно сыгранной под управлением Дмитрия Крюкова музыкой. К сожалению, мы в России эту музыку почти не знаем – редкие постановки «Самодуров» в 1928, 1933 и 1956 гг. погоды не делали. В то время как современников Вольф-Феррари Москаньи и Леонкавалло, счастливо прижившихся на оперных сценах в России, не знает только уж очень ленивый. Так легли карты – культурные и, поговаривают, политические.
А самодуры тем временем решают породниться. Без пакостей не обходится: несчастные дочь зануды Лунардо и сын нудилы Маурицио до свадьбы не должны увидеть друг друга. А Лючетта (звонкоголосая Марианна Асвойнова) и Филипетто, немного ботаник, но милый (Захар Ковалёв), страсть как хотят друг на друга поглядеть и влюбиться. Кокетливая тётушка Марина (аппетитная Александра Мартынова), купаясь в ванне в пене кружев, обещает помочь. Ей тоже достался муженёк-самодур – Симон. Отряд амазонок пополняет решительная Феличе (Ирина Курманова, статная меццо с красивым тембром). По совместительству с организацией чужого счастья она флиртует с куртуазным графом Риккардо (Павел Перемузов), который в силу своего, по всей видимости, французского происхождения всегда на стороне дам. И куда интересней муженька Кансьяна, четвёртого самодура.
Между тем четыре горе-тирана, собравшись вместе, подавляя одышку после очередного раунда с непокорными, но всё же такими соблазнительными негодяйками-жёнами, вдруг ощущают, как внутри у них порхают бабочки… и вокруг тоже порхают бабочки, которых они только что пытались придушить… И, снявши свои очки с носами, четыре совсем ещё не старых мужчины гармонично соединяют голоса в чувствительном ансамбле воспоминаний, испытывая благотворный трепет.
Синие бабочки на проволочках – это образный лейтмотив спектакля. Он не покидает жителей маленького, уютного и так красиво скомпонованного сценического мирка с начала и до счастливого конца. Когда женщины натешились вдоволь управлением мужчинами посредствам марионеточных шнуров, когда ими самими поуправлял, как марионетками, граф Риккардо, они, наевшись сомнительной властью, поют заключительный ансамбль, а с крыши домика дирижирует ими маленькая клоунесса с бабочкой и скрипкой.
Интерес к фестивалю камерной оперы оказался чрезвычайным. Небольшой театр на Галерной и так-то на присутствие свободных мест не жалуется. А здесь семь вечеров дополнительный ряд был не только обязательным, но и явно недостаточным. В этом зале практически не бывает случайной публики. Это театр – дом не только для актёров, но и для зрителей: ко всему, что здесь происходит, относятся с пониманием, но придирчиво, аплодисментов выдают, сколько заработаешь. Так было и на этот раз. Но общая зрительская молва такова: как здОрово, что привезли и показали новое, малоизвестное! Не то, что на слуху постоянно, а такое, какое надо добывать в недрах интернета, если ты настоящий меломан. А если ты не окончательно гаджетозависимый, просто любознательный – приятно прийти в красивый театр и увидеть-услышать хорошую незнакомую оперу.
Фото: Марат Шахмаметьев
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев