Дирижёр-трансформер

Два майских вечера – две крайности

«Вчера» в зале Чайковского удалось послушать хороший и качественный концерт: потрясающе исполняли Равеля с тонкостью глубокомысленных «неясностей» его музыки и «Петрушку» Стравинского в оригинальной, свежей и эмоционально-театральной трактовке. «Сегодня» всё было совершенно иначе, а в неожиданном итоге получился очень резкий контраст восприятия.

Если первый вечер по-настоящему тронул и оставил значимое впечатление, то второй полностью обескуражил противоположными эмоциями. Подобное бывает нередко и эксклюзивность момента слишком мала? Так справедливо может показаться, но есть важная деталь – «вчера» и «сегодня» на сцену выходили одни и те же музыканты.

Не первостепенно важно, говорим мы сейчас о больших признанных исполнителях или о начинающих. Как случилось, что оказалось возможным создать такой ошеломляющий диссонанс? К сожалению, из объективных объяснений перечня не составишь, оно всего одно – вопрос репертуара. Посмотрим post factum на программы двух вечеров (намеренно исключу бисы).

Поэма Мориса Равеля «Вальс» с самого начала первого концерта удачно захватила слушательское внимание, и отнюдь не милейшим ароматом легкомысленного вальсирования, которого в этой музыке нет и в помине. Маэстро сумел найти необходимый нерв и заостренно сохранить его от начала до конца, почти явственно передал надлом трагического подтекста о сложных событиях эпохи.

Довольно простые, но выразительные мелодические линии, точная и понятная структура, ясная гармония – это самое простое, что можно усмотреть в Первом концерте Равеля, решённом в неоклассическом стиле. Его изюминка и прелесть скрываются, пожалуй, в искусном романтическом построении диалога фортепианной партии и оркестра, ансамбль выстроен композитором с большим остроумием и изобретательностью. Не скажу, что всё это музыканты воплотили безупречно, но многие моменты действительно удались.

В «Петрушке» И. Ф. Стравинского мир ещё в 1919 году заметил очень важное: «В балете открылись такие новшества и дерзновения, что те, которые провозглашали его продолжателем Римского-Корсакова, в страхе отшатнулись» («Русское слово»). Вновь знак «плюс» этих достоинств только усилился прекрасным исполнением с искромётным юмором и тонкой иронией, абсолютно попадающей в цель.

Итак, «Вчера» я запомню надолго, – наивно думалось мне на следующий день в Большом зале консерватории. Как оказалось, настоящее потрясение было только впереди.

Первое отделение второго концерта открывали Симфонией in C. Это полотно Стравинского, на первый взгляд, довольно понятное – композитором избран гайдновский четырёхчастный цикл. Но наверняка и здесь не без подтекстов? Суть концепции маэстро передать не могу – не обнаружил. Либо её просто не существовало: набросали приторную картинку из тем солирующих инструментов, показали, как умеют обращать внимание на партитурные детали, остаётся лишь этим и довольствоваться.

История с исполнением Четвёртого концерта С. В. Рахманинова другая. Концерт и так несколько труден для слушательского восприятия из-за глубины мысли и внутренней эмоциональной силы автора, поэтому превращать его в фарс(ш), мягко говоря, не гуманно. Можно ли смириться, например, с подменой сокрушительной токкатности на сумасшедшие бега?

Во втором отделении – Шестая симфония П. И. Чайковского. Наверное, у многих неравнодушных к музыке людей формируются субъективные видения культовых шедевров, таких как «Патетическая», и интуитивное чутьё «правильности» для собственного вкуса нередко борется с реалиями.

Что же происходило на «сегодняшнем» концерте? Из симфонии изъяли её главную суть. Искреннюю молитвенность заменили культом низменности, строгость на позёрство, недосягаемую возвышенность на упоение романтикой гениальных мелодий. А главное, привнесли ужасающую и недопустимую суету, которую стерпеть оказалось совершенно невозможным.

Почему, например, Евгению Светланову, Владимиру Федосееву или Евгению Мравинскому не требовалось никакой вычурности? А в результате у каждого своя Шестая, убедительная и вовсе непохожая на другие версии. Спустя время я стал перебирать записи исполнений симфонии маэстро: что-то необъяснимое вновь отталкивает. Но на «сегодняшнем» концерте эмоции били через край. Лживые паузы, неискренние надрывы, формальные нюансы, дикая профанация с темпами – всё это сыграло на обезжизненность, быть может, самой живой музыки Чайковского.

А ведь с таким вопиющим подходом «Патетическую» дирижировал тот же самый человек, который ещё «вчера» досконально прочувствовал скрытый трагизм Равеля, затем умело и органично передал совершенно другие стороны французского гения. Как после искреннего сочувствия Петрушке можно было заменить ложью откровения Петра Ильича?

Подозреваю, что у кого-то появится соблазн сказать пресловутое «все мы люди и всякое бывает», но такая банальность не должна оправдывать вышеуказанные вещи. Виноват репертуар? Опусы Равеля и Стравинского подошли «рукодрожащей» манере дирижирования и мировоззрению маэстро, а Рахманинова и Чайковского нет?

Есть и другая сторона медали. Посмотрим в зеркало. Что мы, слушатели, сами хотим услышать? Ведь совсем несложно заметить печальную закономерность: концерт или спектакль разных уровней качества практически всегда проходит с внешним бутафорским успехом. Конечно, если откровенный провал, реагирует критика и часть публики – большинству же из врождённого чувства благодарности всё всегда нравится. Не порождает ли тотальное одобрение вседозволенность?

Да, единодушия априори быть не может. Расскажу два случая, кстати, связанные с событийным контекстом тех вечеров, о которых идёт речь. Оба они произошли на первомайском концерте Московского пасхального фестиваля.

Итак, оркестр под управлением маэстро исполняет «Жизнь героя» Рихарда Штрауса, и я наблюдаю, как сидящая рядом девушка восторженно реагирует, хотя сам достойного повода для радости не нахожу. Другой случай более объективный, его мне рассказала одна знакомая, тоже побывавшая на этом концерте: «Закончил играть скрипач, меня его исполнение никак не тронуло, а мужчина неподалеку неистово аплодирует». На вкус и цвет?..

Если подавляющее большинство на этом и на «сегодняшнем» концерте рьяно аплодирует и восхищённо просит бис – это их трогает? Значит, именно так и должно быть? Или настолько велико Имя, что его нельзя заподозрить в ошибке или неудаче?

Искусство – не математика, и однозначного рецепта, как нам его воспринимать, нет и быть не может. В качестве ориентиров многие избирают знание определённых стилистических особенностей, технических нюансов, пользуются остротой слуха для вылавливания неточностей и т. д. Мне кажется, всегда неизменно права наша чуткая интуиция: трогает или нет, волнует или нет. Привнесено ли в музыку что-то, кроме вычислений, что-то из души, сознания и сердца?

Понимаю, что в конечном итоге написанная статья (как факт) наполовину бессмысленна: что-то советовать Валерию Гергиеву и Даниилу Трифонову глупо, в этом смысле текст обращён больше к слушателям. Быть может, изложенная точка зрения совпадает с чей-то ещё.

Возможно и другое развитие событий, более оптимистичное: я с избытком своих риторических вопросов окажусь неправ (а исключать этого никогда нельзя). И можно будет всё вышесказанное трактовать через цитату П. И. Чайковского: «На мой взгляд, ненависть – это форма лести. Когда вы реагируете на меня, это означает, что вы любите меня за то, что я делаю».

Фото с официального сайта Мариинского театра

Все права защищены. Копирование запрещено