В Москве поставили оперу о любви революционера и художницы

Фрида и Диего

Диего Ривера (Захар Ковалев) тоже коммунист, но Сталина не любит и едко передразнивает. Фото автора

В Камерном музыкальном театре имени Бориса Покровского поставили оперу «Фрида и Диего».  За не очень понятными большинству опероманов именами – драма легендарных людей искусства, художников Фриды Кало и Диего Риверы: супругов, коллег, единомышленников, спорщиков… И развернувшаяся на фоне их отношений другая драма, мировая – победное шествие тоталитаризма в Европе, ударившее, несмотря на географическое отдаление, и по их кругу – убийством Троцкого, их близкого друга. Так мы в год столетия революции немного неожиданно – от финского композитора и перуанской писательницы – получили произведение по сути о нашей истории.

Цепочка совпадений вышла удивительная. Перуанка Марица Нуньес родилась в семье поэтессы и ученого-физика, где обожали русскую культуру. Поэтому учиться избранному ею хоровому делу поехала в Москву, в Гнесинский институт. Там познакомилась с финским композитором, вышла за него замуж… Нет, это был еще не Калеви Ахо, того она встретила позже, уже когда открыла в себе второе призвание и стала известным драматургом. Совместно с Калеви и была «зачата» опера «Фрида и Диего», в которой для Марицы соединились столь близкие ей латиноамериканская и русская тематика. Чтобы вжиться в события 1939-1940 годов, писательница четыре года собирала биографический материал, работала в музеях Кало, Риверы , Сикейроса, Троцкого (который находится на территории музея Кало). Несколько лет назад оперу, поставленную в Финляндии на оригинальное испанское (!) либретто, увидел художественный руководитель Камерного музыкального театра Геннадий Рождественский. И понял, что это произведение обязательно должно быть поставлено также в России. Режиссером позвали народного артиста Эстонии Арне Микка, которого Геннадий Николаевич хорошо знает еще по годам работы при Борисе Покровском. Сценографом и художником по костюмам пригласили Виктора Герасименко. Продолжая традицию Покровского, решили, что в России опера должна идти по-русски, и заказали перевод Фаине Коган – нашей коллеге, журналисту музыкального радио «Орфей», знатоку испаноязычных культур.

И вот премьера. Первые минуты, признаюсь, принесли довольно китчевые впечатления. Впрочем, так вызывающе-пестро и должен был, наверное, одеваться экстраверт Диего (тенор Захар Ковалев), словно заляпанный красками с его свежих картин. Для него явное удовольствие – выделяться на фоне чопорной Фриды (меццо-сопрано Екатерина Большакова), несущей по жизни тяжкий груз борьбы с физической немощью – последствиями детского полиомиелита и страшных травм в автоаварии… Но не слишком ли «популярна» музыка? Неужели мы пришли на вечер пасодоблей и болеро?

Резкий стилевой поворот в первом же дуэте заглавных героев ставит все на место. Калеви Ахо – композитор с отличной академически-авангардной школой, полученной сперва в Финляндии у Эйноюхани Раутаваары, а потом в Германии у Бориса Блахера. После стилизации, дающей временной и пространственный адрес действия, герои начинают говорить их собственным, иронично-колючим у развязного Диего, горько-саркастическим у вечно ревнующей Фриды интонационным языком. Впоследствии к этому двухголосию характеров присоединяются пафосно-серьезный Троцкий, чей образ дорисовывается окарикатуренными мотивами «Интернационала» в исполнении трубы и нагло-алым пиджаком, его неизменно подавленная жена Наталия и другие персонажи – эстетски-задиристая итальянская фотографиня Тина Модотти, похожий на мафиози живописец Давид Сикейрос, вальяжный французский сюрреалист Андре Бретон…

Кстати, о трубе – не только Троцкий, но и другие персонажи наделены своим индивидуальным инструментальным «голосом». Этот «параллельный» инструментальный театр (альт-саксофон – дублер Фриды, туба – Риверы, тромбон – Сикейроса, гобой – Модотти), может быть, даже выразительнее вокального. Особенно завораживает слух терменвокс – его «космическое» пение сопровождает появление Другой Фриды, воображаемой героини, такой, какой Фрида была бы, не случись с ней все ее несчастья, такой, какой она ощущает себя в снах (Екатерина Большакова). Образ, признаюсь, сперва показался надуманным, но потом, когда вспомнились «Дона Флор…» Амаду или «Сто лет одиночества» Маркеса, вполне встроился в иберийскую культуру мистики, где персонажи фантазии живут и действуют наравне с реальными людьми.

Да и все действие оперы воспринимается не столько реальной историей, сколько сумрачным видением в гипнотической атмосфере некоего культа – или, если угодно, антикульта: это коммунистическая идея, которой так или иначе привержены все участники сюжета. Они с таким же увлечением спорят о ней, с каким постоянно крутят между собой романы. Эти бесконечные споры то и дело переходят в ритуалы – откровенно фарсовые, вроде пародирования гитлеровских радений или сталинских камланий, или такие, фарсовость которых видна только нам, зрителям – вроде шествия хора-коммандос с куколками-голышами, символизирующими процветание размножающегося народа, сами же герои продолжают свято верить в утопию всеобщего благоденствия…

Пожалуй, эта драматургическая идея слишком эксплуатируется в спектакле: что ни действие – то нагнетание от напряженных диалогов-конфликтов к гротесковому маршу или чарльстону на портретах вождей с обязательным взгромождением героев на стол. И уж конечно на этом же «пьедестале» происходит любовная сцена Троцкого и Фриды. Лишь четвертый акт наконец выбивается из схемы, заменяя ее не менее ритуальной сценой убийства Троцкого, поданной как заклание на алтаре.

Добавим сюда плоховатую дикцию большинства актеров, что делает текст и многие сценические ситуации совсем туманными.

И все же, несмотря на очевидные шероховатости спектакля, гипноз его мастерской, умело играющей стилями и безошибочно акцентирующей кульминации музыкальной партитуры продолжает действовать до самого конца, до совсем уж сновидческой сцены свадьбы Фриды и Диего. При всех разрывах им не деться друг от друга. Как нам, при всем отторжении, не уйти от всматривания в коммунистическую эпоху в настойчивом желании понять – что же это за греза (для кого-то мрачная, для кого-то до сих пор светлая) была.

И к вопросу о дирижере. Спектакль очень грамотно провел Дмитрий Крюков. Хотя постановщиком указан сам Геннадий Рождественский. На пресс-конференции нам было сказано, что такова его реакция на увольнение Министерством культуры многолетнего директора театра Олега Михайлова – без консультаций с ним, музыкальным руководителем коллектива. Теперь Геннадию Николаевичу не очень удобно входить в эти стены. Подготовительной работой он с удовольствием руководит, но дирижировать доверяет молодым.

Наверное, так оно и есть, хотя подобные замены мэтра на молодого коллегу имели место и в прошлом, до увольнения директора. Так или иначе, надеемся, неловкая ситуация будет разрешена, и мы увидим народного артиста СССР, лауреата Ленинской и Государственной премии СССР, полного кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством», офицера ордена Почетного Легиона (Франция) кавалера ордена Восходящего Солнца (Япония) почетного члена Английской и Шведской королевских академий музыки Геннадия Рождественского за пультом спектакля «Фрида и Диего».

Все права защищены. Копирование запрещено