Концертом в Большом зале Московской государственной консерватории 10 сентября Московский государственный академический симфонический оркестр под управлением Народного артиста России Павла Когана открыл сезон  2018-2019.

 

Солистом выступил лауреат международных конкурсов Николай Хозяинов (фортепиано)

Фото с сайта msso-kogan.ru

Концерт МГАСО с маэстро Павлом Коганом во главе открылся самым что ни на есть должным образом — увертюрой. И самым романтичным образом, так как именно композиторы-романтики сделали увертюры с программным содержанием самостоятельным симфоническим концертным жанром. В XVII – XVIII веках увертюра могла относиться к опере, но могла также предшествовать кантате или оратории, а то и вовсе обозначать собой целый сюитный цикл (например, у И.С. Баха или Г.Ф. Телемана). Романтики превратили увертюру, можно сказать, в тематический экстракт музыки к опере или спектаклю, при этом отдельное концертное исполнение увертюры стало очень популярным. Гектор Берлиоз оперу «Бенвенуто Челлини» написал почти за 7 лет до того, как сложился окончательный, роскошно оркестрованный вариант увертюры к ней, блистательно исполненный на концерте 10 сентября. Если бы такой увертюрой начался концерт на открытом воздухе, то послушать интригующие триоли итальянской сальтареллы непременно стянулись бы все вокруг, а так открытие сезона в БЗК праздновали только слушатели в зале, зато с полным и единодушным восторгом. Магические флюиды таланта дирижера Павла Когана, в сочетании с профессионализмом его точных, как лазерный луч, движений вдохновляли оркестр создавать объемные музыкальные ткани, как сказали бы ткачи, «сферического плетения», пронизанные светом и воздухом, очень красивые, со сложными сочетаниями ритмов и звуковых планов.

Стиль симфонических поэм определили знаменитые поэмы Ференца Листа. Вслед за Листом их писали К.Сен-Санс, Ф.Мендельсон, П.Чайковский, М.Балакирев, А. Глазунов, С.Ляпунов, Р.Штраус, А.Шёнберг и другие композиторы. Со временем идея трансформировалась. Венгерский композитор-авангардист Дьёрдь Лигети написал симфоническую поэму для 100 метрономов!

В концерте были исполнены две симфонические поэмы Сезара Франка: «Эолиды», Ля мажор, написанные по одноименной поэме Шарля Леконта де Лиля, и «Джинны», фа-диез минор, по поэме Виктора Гюго.

Франк интуитивно следовал золотому правилу: художник как человек не тождественен своему творению, и сочинял музыку на тексты, можно сказать, «идеологически чуждых» поэтов. Так, он написал оперу «Гульда», вдохновленный сюжетом скандинавской легенды, воспроизведенной в поэме Бьёрнстьерне Бьёрнсона, активного антиклерикала, а между тем сам прослужил без малого пятьдесят лет органистом в католических церквях. Взгляды Виктора Гюго не помешали Франку взять за основу его стихи. Ш. Леконт де Лиль противопоставлял христианству, якобы «одевшему мир в монашескую сутану», яркий мир античных богов и героев, но Франк за прокрустовой рамкой манифеста видел большого поэта, написавшего чудесные строки:

«Грустно ветер вздыхает и веет с далеких высот,
Стелет длинные тени в оврагах и влажных долинах,
Тамаринды колышет, и в темных, угрюмых вершинах,
Где гнездилися птицы, и сон, и покой настает».

(«Золотой диск». Перевод И.Бунина).

Эолиды — дочери повелителя ветров Эола, веянья небес, ласкающие прелестным лобзанием горы и долины. Поэма «Эолиды» в исполнении МГАСО получилась необыкновенной красоты, с тонкой философичностью, прозрачная, мастерски исполненная, с фактурой, безукоризненно продуманной и выстроенной дирижером. Это – очень листовская по духу музыка (с великим венгерским композитором Франка связывали узы дружбы, В. д’Энди свидетельствовал, что Лист всегда встречал Франка с радостью и не переставал им восхищаться). При этом неудивительна другая ниточка, ведущая к Р.Вагнеру: начинаются «Эолиды» с темы, прямо цитирующей вступление к опере Вагнера «Тристан и Изольда», причем уже во втором проведении — теми же нотами.

Другая симфоническая поэма С.Франка, «Джинны», была написана для фортепиано с оркестром. Партию фортепиано исполнил Николай Хозяинов, отмеченный званием «лучший выпускник года» Московской консерватории (2010 год) и званием лауреата множества международных конкурсов, успевший выступить в лучших залах мира: Карнеги-холле, Линкольн-центре, Кеннеди-центре, Уигмор-холле и других залах.

Перед исполнителями стояла задача изобразить очень красивой музыкой ужасное и безобразное. В начале у всех преобладало «чистое искусство», оркестровое и фортепианное. Доминировало настроение листовской «Eroica» с характером хроматических реплик из «Фауст-симфонии», хотя первая часть «Данте-симфонии» была бы ближе по мрачности эмоций, и пианисту можно было бы, скорее, ориентироваться на вихри стенаний из «Сонаты по прочтении Данте», чтобы создать жуткое впечатление. Опереться только на сами стихи Виктора Гюго для прочтения музыки Франка не получится, так как образы Гюго явно трансформировались в сознании композитора и слились с музыкальными образами, уже воспринятыми его сознанием ранее. Но, без сомнения, уж «одной-то ногой» опереться на текст необходимо: «Странный ропот Взвился вдруг.//Ночи шепот, Мрака звук,//Точно пенье И моленье//Душ в кипенье Вечных мук//…. Громче рокот шумный Смутных гулов хор,//То звонит безумно ПрОклятый собор.//То толпы смятенной Грохот непреклонный,//Что во тьме бездонной Разбудил простор.//О Боже! Голос гроба!//То джинны: Адский вой!».

Cи-минорная тема solo у фортепиано мне понравилась чрезвычайно! Николаю Хозяинову удалось передать тоску заблудшей души, этакого падшего демона, потерявшего себя и не нашедшего взамен того, что искал. Этого образа нет в стихотворении Гюго, но он ложится в контекст. Очень здорово получилось. Оркестру, в свою очередь, особенно удался образ гигантского джинна, будто нависшего над залом, поглотившего пространство. И в целом впечатление от исполнения поэмы было очень сильным!

Фото : youtube.com

На бис Николай Хозяинов виртуозно сыграл концертную обработку романса «Очи черные» собственного сочинения.

Сюита «Пеллеас и Мелизанда», составленная Габриэлем Форе из его музыки к одноименной драме Мориса Метерлинка, открывала второе отделение концерта. Оркестр звучал восхитительно. Дирижер так продумал соотношение звучаний инструментов, что создавалось ощущение множества паутинок, мелодических рисунков, колышущихся в романтическом дыхании. Трактовки, более ориентированные на экспрессию, чем на взвешенную гармонию исполнения этого сочинения, кажутся плоскими и сильно проигрывают трактовке Павла Когана. Музыка изнутри развертывалась в окрыленные кульминации, и это звучало очень органично. Исполнение украсила прекрасная игра солистов. Вторая часть сюиты называется «Прядильщица». Это — Мелизанда за прялкой — одна из граней образа гётевской Гретхен, сложная символика которого оказала влияние на творчество многих писателей.

Музыка третьей части сюиты — знаменитая Сицилиана — «зрела» аж 5 лет, поскольку сначала была намечена для «Мещанина во дворянстве» Ж.Б. Мольера, не была закончена, и впоследствии материал был переработан в музыку к пьесе Метерлинка и вошел в сюиту на основе этой музыки. Сюита была оркестрована самим Форе, кроме «Сицилианы», для которой композитор сохранил оркестровку своего ученика Шарля Кёклена. Позже Форе переложил «Сицилиану» для виолончели и фортепиано. Эту часть играли на похоронах композитора. Павел Коган выбрал для этой вещи, возможно, чуть более быстрый темп, чем бы хотелось, но стиль и средневековый колорит были выдержаны, и не получилось двух очень медленных частей подряд — следом шла часть «Смерть Мелизанды», Molto adagio.

«Альборада или Утренняя серенада шута» из фортепианного цикла Мориса Равеля «Отражения», оркестрованная автором музыки, в таком изысканном варианте, я бы даже сказала, совершенном варианте, как она была представлена на концерте 10 октября, должна стать «настольной записью» для каждого пианиста, исполняющего этот цикл. Непростые, сильно зависящие от рояля, репетиции, следующие за вступлением, обычно довлеют над сознанием играющего и не позволяют понежиться в мерцающих ритмах начала пьесы. У оркестра такого вопроса не возникает: трубы, когда наступает их черед, с легкостью играют эти репетиции тройным стаккато, да и у флейт с этими репетициями нет никаких проблем.

Альборада (от alba — рассвет, заря) является жанром вокальных и инструментальных произведений в Испании, посвященных картинам восхода солнца, наступления утра. Различаются три разновидности: утренняя песнь пастуха, испанская утренняя серенада и народная инструментальная пьеса на эту же тему.

Названия программных пьес — это отнюдь не всегда точное обозначение содержания. У Равеля чудесная «Павана на смерть инфанты» конкретного персонажа не подразумевает, хотя мистификация удалась, что и говорить! Так и в «Альбораде» подчинять многообразие ритмических и гармонических соотношений некоей шутовской манере del Gracioso— значит выхолащивать образную цепочку этого жанра, и маэстро Коган по этому пути не пошел.

Тонкая игра смещений сильных долей создавала эффект ритмических бликов, очарованье звучностей на грани шороха — всё было прелестно, но с необходимой для стилизованной испанской музыки остротой. Филигранная точность в партиях ударной группы дополняла рисунок. И.Альбенис, Э.Гранадос, М.де Фалья — все эти испанские композиторы близко познакомились с французскими импрессионистами, показывали им свои сочинения. Во втором действии оперы де Фальи «Короткая жизнь» есть сцена артистического соревнования между инструменталистом и певцом. Существует мнение, что это нашло отражение в «Альбораде» Равеля. Действительно, в средней части пьесы использованы приемы Cante hondo (испанское написание, на андалусийском диалекте — Сante jondo). Для Канте хондо характерно сольное пение со свободным, неметризованным, распевом текста и мелизмами на асемантические лексемы ay, ayay, е. В этом, опять же, пианисты могли бы поискать решение загадки с лигой от первой к третьей ноте выписанного мордента. Некоторые исполнители проводят параллель с клавесинной манерой проигрывания мордентов, для которой характерно удерживание первой ноты из-за трудности ее повторения при возврате на клавишу, но в своей сюите «Гробница Куперена» Равель выписывает такие же морденты с залигованной возвратной нотой, и принято эту ноту повторять, так как в тексте есть варианты написания, не оставляющие сомнений в том, что возвратная нота в выписанном морденте должна быть заново проиграна. При оркестровом исполнении «Альборады» эти ноты также повторяются, однако пианистам всё же можно было бы принять во внимание вышеупомянутые асемантические восклицания Канте хондо, в которых четкое произнесение всех нот выписанного мелизма не является уместным. Есть, над чем призадуматься….

«Болеро» Мориса Равеля венчало концерт. Трудно было ожидать, что звучащее «из каждого утюга» сочинение может поразить ухо новизной, но оно поразило и произвело потрясающее впечатление! Колоссальный сценический опыт дирижера, его знания и талант большого музыканта обусловили возможность безошибочного построения динамической конструкции. Поначалу музыка, казалось, рождалась из воздуха и балансировала на грани действительности и иллюзии. Пиццикато виолончелей колдовали над нашим слухом, секундовые подголоски у арф завораживали своей нереальностью. Так же, как и в сюите Форе, особенно в ее Прелюдии, музыка росла сама из себя, и в этом проявилось высочайшее драматургическое мастерство дирижера. Во время финальной кульминации весь зал в едином порыве, казалось, был готов вскочить со своих мест, такой колоссальной энергией всех наполнило это выдающееся исполнение.

Bravo, маэстро Павел Коган, bravi tutti, Московский государственный  академический симфонический оркестр!

 

Все права защищены. Копирование запрещено.