Что является предметом гордости исполнителя-виртуоза? Конечно, технические приемы, которые сложно исполнять – а звучат они очень эффектно, производя неизгладимое впечатление на публику. Можно сказать, что именно здесь проходит та опасная грань, за которой искусство утрачивает свою глубинную сущность и превращается в некое подобие спорта, но поистине велик тот музыкант, который сумеет вовремя остановиться, не перейдя ее, но продемонстрировав свою технику во всей красе. В вокальной музыке категория виртуозности весьма близко соприкасается с понятием колоратуры. Что такое колоратура, и почему она на протяжении веков имеет такое колоссальное значение для певцов? Ведь даже один из женских голосов носит название «колоратурное сопрано».

Словом «колоратура» или «фиоритура» обозначают мелизмы и пассажи, украшающие вокальную партию (различие между этими терминами – впрочем, не принципиальное – заключается в том, что слово фиоритура иногда употребляется (хотя и сравнительно редко) по отношению к инструментальной музыке, а колоратура – только к вокальной). Оба этих слова имеют итальянское происхождение, и первое происходит от слова «coloro» («окрашивать» или «приукрашивать»), а второе буквально означает «цветение». Речь идет о тех приемах музыкальной орнаментики, которыми «приукрашивают» и «расцвечивают» мелодическую линию. Подобные приемы присутствовали еще в тех вокальных жанрах многоголосной музыки, которые родились и развивались в Средневековье и в эпоху Ренессанса: мотет, шансон, мадригал и другие. Уже в то время у колоратур находились противники, утверждавшие, что они мешают восприятию текста. Никто не призывал полностью отказаться от колоратур, но ими старались не злоупотреблять – в каждом фрагменте музыкального произведения их старались использовать только в одном из голосов. Особенно осторожно подходили в этом плане к басовому голосу, составляющему прочную основу музыкальной ткани.

С рождением оперы такая практика пришла и в этот жанр – и здесь для «украшательства» раскрылся еще более широкий простор: ведь в опере на первый план выступил солирующий певец! Правда, термин «колоратура» вошел в обиход не сразу – например, употреблялось слово «диминуция», что в переводе с французского языка означает «размельчение». Применительно к музыке это подразумевает «раздробление» основных звуков, составляющих мелодию, на группы более мелких длительностей, причем зачастую эта «почетная обязанность» возлагалась на самого исполнителя. Правда, некоторые композиторы все-таки выписывали колоратуры – так поступил, например, Стефано Ланди в опере «Смерть Орфея» – но все же чаще всего их импровизировали певцы (как правило, в среднем разделе арий da capo), причем делали это решительно все – от кастратов до басов, но со временем установилась традиция связывать колоратуры преимущественно с высокими голосами.

Разумеется, не обходилось и без преувеличений: импровизация колоратур превращалась в самоцель, в способ демонстрации техники, чуть ли не в трюкачество, заслоняющее собою образное содержание произведения. Вероятно, это вызывало недовольство композиторов, но ничего поделать было нельзя – «королями» были певцы. Они довольно долго продолжали изощряться в импровизации колоратур, пока в XIX столетии Джоаккино Россини не «навел порядок» в этой области. Знаменитый итальянский композитор в своих операх начал точно выписывать все мелизматические украшения – и теперь исполнители должны были не импровизировать их, а точно выполнять указания композитора. Не всем современникам это пришлось по душе – известны случаи, когда Россини во время репетиций требовал, чтобы певцы исполняли его музыку, а не свою собственную (например, импровизация фиоритур Аделиной Патти в арии Розины из «Севильского цирюльника» привела композитора в такое негодование, что он не мог успокоиться несколько дней). Впрочем, певцы могли не стараться, измышляя что-то свое – в вокальных партиях, написанных Россини, вполне достаточно колоратур, сложных для исполнения и завораживающих публику своим блеском.

Когда композиторы «брали в свои руки» колоратуры, оказывалось, что их можно использовать не только ради украшения и «спортивного интереса», но и для выражения чувств героев. Вспомним «Лючию де Ламмермур» Гаэтано Доницетти – именно вокальные сложности передают предельное, нездоровое возбуждение героини в сцене безумия. Появляется колоратуры и в русской опере – именно они делают такими загадочными и ирреальными образы Снегурочки и Волховы в операх Николая Андреевича Римского-Корсакова.

И все-таки колоратура ассоциируется прежде всего с итальянской оперой – во Франции, в Германии и Австрии ее использовали несравненно реже, хотя и там мы можем встретить некоторые образцы («Лакме» Лео Делиба во Франции, «Волшебная флейта» Вольфганга Амадея Моцарта в Австрии). Но кто абсолютно отвергал колоратуры, так это Рихард Вагнер, рассматривавший их как нечто «недраматическое». Под его влиянием колоратура уходит из оперы – но возвращается в стилизациях под музыку былых времен (например, в партии Цербинетты в «Ариадне на Наксосе» Рихарда Штрауса). И даже в ХХ веке не были забыты выразительные возможности колоратуры – достаточно вспомнить «Лулу» Альбана Берга. А публику блестящее исполнение колоратур сегодня восхищает не меньше, чем в XVII или  XIX веке.

Все права защищены. Копирование запрещено.