Первая оперная премьера фестиваля «Звёзды белых ночей» в Мариинском театре – «Записки сумасшедшего» Юрия Буцко на сцене Концертного зала. В действительности первое исполнение оперы (без оркестра, под рояль) состоялось ещё в феврале 2017 г. в камерном зале Прокофьева. Остальные премьеры «Белых ночей увидят свет только в дни фестиваля. За что же часовая моноопера почти забытого автора удостоилась дополнительного внимания?
Юрий Буцко (1938–2015) не стал знаменитым оперным композитором; сегодня чаще исполняются его хоровые или симфонические сочинения, хотя слово «часто» при его имени не слишком уместно. Между тем Буцко – автор музыки к легендарному «Гамлету» Театра на Таганке с Владимиром Высоцким, а также многочисленных работ для театра и кино, хотя он признавался, что театр не любит, а кино боится. Впрочем, страх для него не был отделим от пиетета. В интервью, взятом в последние годы жизни, Буцко с выражением заворожённого ужаса рассказывает о Гоголе, из текста повести которого он скомпилировал текст «Записок сумасшедшего» в 1962 году, ещё учась в Московской консерватории. «Записки» стали первой русской монооперой – студент оказался на одной волне с западным музыкальным миром, незадолго до того услышавшим «Человеческий голос» Пуленка. Такая дерзость вызвала скандал, и Буцко чуть было не распрощался с альма-матер, но был прощён.
Жанр, где Буцко стал первопроходцем, в Советском Союзе прижился, и сегодня Мариинский театр, регулярно извлекая из небытия малоизвестный советский репертуар (в афише то и дело появляются на один вечер концертные исполнения таких названий, как «Овод» Антонио Спадавеккиа или «Зори здесь тихие» Кирилла Молчанова), не забывает и о монооперах. В абонемент «Шесть маленьких опер для взрослых» в этом году включены четыре премьеры в этом жанре: «Дневник Анны Франк» и «Письма Ван Гога» Григория Фрида, «Ожидание» Микаэла Таривердиева и собственно «Записки».
Советские произведения Мариинский театр в основном отдаёт на откуп Академии молодых оперных певцов. Не стали исключением и «Записки сумасшедшего». На роль Аксентия Ивановича Поприщина взят солист академии Дмитрий Гарбовский, дирижировал Заурбек Гугкаев, много работающий с Молодёжной программой.
Музыка «Записок сумасшедшего» старательно выводит слушателя из зоны комфорта: изнуряет остинатными ритмами, дразнит резкими скачками мелодий, колет диссонансами, бьёт динамическими акцентами. Оркестр Гугкаева звучит холодно и ломко; как сольные пассажи инструментов выскакивают из неплотной общей ткани, так и безумные мысли Поприщина у Гоголя и Буцко прорываются сквозь мелочные дневниковые подробности. Тембр голоса солиста, скорее басовый, чем баритональный, создаёт дополнительный сюрреалистический пласт: такой голос в опере традиционно ассоциируется с благородными героями и правителями или архизлодеями, но всегда с людьми здравыми. Терять рассудок по закону жанра должны хрупкие женщины. Всего несколько знаковых образов мужчин-безумцев созданы для низких голосов, зато среди них – Борис Годунов, Набукко и Воццек. От тенора скорее ждёшь, что он потеряет почву под ногами, и Герман с Отелло готовы это подтвердить. Но когда слабеет разум баритона, рушатся основы оперной конвенциональности, и слушатель, воспитанный в романтической традиции, не может этого не ощущать.
Буцко традиции нарушает – зато их обыгрывает постановщик, молодой драматический режиссёр Глеб Черепанов. Хрестоматийного «маленького человека» Гоголя он рифмует с хрестоматийной оперной историей о том, что «паяц – человек», начиная действие своего спектакля с того, что Поприщин наносит завершающие штрихи на свой клоунский грим и выходит на арену. Мизансцена знаковая – и Vesti la giubba начинает звучать в голове помимо воли. Но Черепанов исследует не проблему «маленького человека» и не проблему безумия. Для него они – повод поговорить о театре в целом. Поющему Поприщину он придаёт двух немых актёров, добавляя к опере куда более древний (по меркам истории театра) жанр пантомимы. Несмешной абсурд «Записок сумасшедшего» подчёркнут никого уже не смешащим, но традиционно комедийным травестийным переодеванием – один из мимов изображает то служанку, то возлюбленную героя. Под конец оба они в виде санитаров одевают Поприщина в смирительную рубашку; на их лицах бумажные смайлики – маски комедии и трагедии адаптированы к эпохе мессенджеров. А заканчивается спектакль, когда герой сложен в сундук для реквизита с вердиктом: «Списать в утиль». Он и должен быть списан, размалёванный паяц, за которым мы за весь спектакль не увидели ни живого человека, ни работающей абстракции – списан, по-видимому, вместе со всем, что в театре есть устаревшего.
Вот только интересно, что конструктивное видится Черепанову на месте утиля, особенно в опере? В этой постановке либретто его явно интересовало больше, чем партитура, где он, по большей части, пытается в явном виде реагировать на громкие сигналы, но и то и другое стало только поводом для рассуждений о театре в целом. Впрочем, Черепанов практически дебютант в музыкальном театре – за его плечами только «Опера нищих» в этом сезоне в Ярославле. Он ещё успеет достать из сундука что-то свое, не рефлексируя о том, что и это когда-то будет списано в утиль.
Фото с сайта Мариинского театра
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев