В прошедшую пятницу в БЗК прошёл концерт, в котором будущие конкурсанты играли свои программы первого тура, примеривая их к роялю и залу, рассчитывая силы, выстраивая звуковой баланс для предстоящих ответственных июньских выступлений.
В тот же день я побывала на концерте Элисо Вирсаладзе, исполнявшей произведения Брамса в соседнем зале, но главным предметом интереса стали для меня конкурсанты. В процессе прослушивания за исполнением начинаешь видеть интересную личность, и возникает желание спросить музыкантов о многом. Побеседовать удалось только с двумя музыкантами из троих. Они оба в тот момент ещё не вышли из состояния вдохновения после погружения в мир возвышенных чувств и правды, с которой соприкасаются все, кто получает удовольствие от своей игры.
Я спрашивала их спонтанно, задавала блиц-вопросы – те, которые первыми приходили в голову. Последнему из игравших тем вечером неожиданно для себя самой задала вопрос о кино:
– Что вы предпочитаете – юмор или «расчлененку»?
Музыкант ответил:
– Юмор с «расчлененкой».
Окружившие нас слушатели дружно посмеялись и, в завершение забавного интервью, поаплодировали.
Я тут же вспомнила Breaking Bad и музыкальный «пирожок»:
Пришел Бетховену по почте
Какой-то странный коробок.
Подписан был:
«Тебе нужнее. Дарю. Ван Гог».
Я расспрашивала музыканта о спорте, занятиях и отдыхе, путешествиях, соперничестве в музыке и о кинорежиссёрах. Я узнала, что он не пьёт, ему очень нравится заниматься, сам процесс, его любимое кино – французское, а горы он любит больше, чем море. Ещё он не любит исполнять джаз и не согласился бы играть джазовый концерт ни за какие коврижки. Сегодня не согласился бы, интересно, как будет через десять лет.
Думать о конкурсантах как о соперниках он не стал бы. Многие из них, по его мнению, уже сложившиеся яркие артисты, а участия достойны все. Иногда он задумывался и задерживался с ответом, он вообще очень основателен, как мне показалось, и очень чист. Такие ясные глаза… Я не мучила настойчивостью в ожидании ответов и шла дальше. Совсем не обязательно помнить после концерта, кто именно твой любимый французский режиссёр или какого композитора тебе сегодня приятнее играть. Хотя, играть он любит любых композиторов – он всеяден. В конкретику этого вопроса мы не углублялись. Выступления – это далеко не всегда удовольствие, но волнение он испытывает всегда – об этом исполнитель рассказал смеясь. Об отдыхе с друзьями он тоже вспоминал со смехом.
Я подумала, если этот чистый искренний человечек может так хорошо шутить, значит, силён и может стать Победителем – но, конечно, не только поэтому. Любой из претендентов вполне победить… Хотя будет, конечно, один Лев, всех львов сильнее. Но этот скромный юноша, Константин Емельянов с юными блоковскими кудрявыми волосами, высокий и одухотворённый, отвечая на мои вопросы, неожиданно открываясь и так же неожиданно уходя от слишком подробных вопросов, произвёл впечатление очень вдумчивого музыканта, когда играл. Он не побоялся взять слишком медленный (по нынешним высоко виртуозным и техничным временам) темп в «Кампанелле» Листа, но отлично справился со звуковой подачей. Разумеется, технику он тоже показал, чуть позже, как раз когда все уже слегка попривыкли и разлеглись спокойно в заданном поначалу метре. Произведение прозвучало неожиданно прозрачно, живо и очень свежо, как следующий этюд. «Времена года» в его исполнении были прекрасно-философскими, соответствующими духу музыки Чайковского и истинно русскими – с полями и небом. И Бетховен – тоже Бетховен, что уже само по себе радостно.
Радостно. Мы живём в то время, когда Бетховена, бывает, играют, как Дебюсси или Шопена, а Моцарта – как Бетховена или Листа, или всё, что угодно – по-импрессионистски: смазанный фон, прозрачная, ясная мелодия, и это неудивительно. Многим это кажется новаторством и «революционерством». Поиск новых форм выражения в режиссерской опере, например, бьёт все рекорды. Мы только что посмотрели премьеру «Евгения Онегина» и чуть ранее «Русалку» в Большом. Разумное кажется скучным, логичное – несовременным. Недалеко от этих тем уходит и модный андеграунд. Таково время!
В искусстве тронуть глубоко становится все труднее. Многие пианисты тоже добрались до той границы, за которой можно надевать свои пёстрые одежды на творения великих композиторов. Виртуозы «золотого века», те блистательные творцы, которые одновременно были и крупными исполнителями, придерживались правил своего века. Великие – Скрябин, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович, Стравинский и даже почти современный Свиридов – исполняли не только свои произведения. Они играли композиторов австрийской и венгерской, немецкой и итальянской школ, придерживаясь традиций и глубинных знаний о времени и эпохах. Теперь таких композиторов нет. И некоторые из пианистов, оставшихся в одиночестве без великих композиторов-современников и одновременно исполнителей, пробуют свои силы в разнообразии трактовок. Их чувства и желания прорываются в новые, неведомые и иногда чуждые гармонии пространства.
Но нам всем сегодня повезло: я говорила в этот вечер с личностями, очень уважительно отнесшимися к авторскому замыслу, уже до нас ставшему вечным божественным миром Красоты и Гармонии. Этих личностей наше время не довело до абсурдизма. Они показались мне крепкими ребятами, очень умными, со стержнем, и очень разными: один больше философ и мечтатель, другой – уже человек будущего, стремительно несущийся и стремительно мыслящий, находящий в выступлении только удовольствие и соединение с миром высших идей, всегда входящий в творческий раж на сцене. Хотя конечно, конкурс – дело очень волнительное для любого. Тем более, когда речь идет о музыкантах.
С Алексеем Мельниковым, который вышел на сцену в этот вечер первым, мы тоже говорили предельно кратко, но ёмко. Из увлечений он выбрал шахматы, из напитков – виски, самым трудным на сегодня из сыгранных им трёх рахманиновских фортепианных концертов считает Третий, и самой интересной медленной частью из известных ему, невероятных по своей красоте медленных частей, тоже считает часть из этого рахманиновского творения, хотя второй концерт Шостаковича – в уме. Из русской музыки на первое место ставит музыку Рахманинова, Чайковского, Шостаковича, Прокофьева, Скрябина.
Он блистательно играл сонату Бетховена: напористо, мощно, неотвратимо. И его Чайковский был не просто пьесой из «Времён года»: так мыслят зрелые мастера, так просто говорят мудрецы, знающие всё, ни с кем не вступающие в спор и никому ничего не доказывающие. Его Мелодия слышала всю ткань гармоний, ценила безмерно каждую ноту вне себя самой.
Из десяти скрябинских сонат третью Алексей выбрал, как любимую больше остальных, но из тональных – вторую и пятую, а из атональных – седьмую, «Белую мессу» (играть ему доводилось вторую и четвёртую). Отвечая на мои вопросы, сёрфинг отверг бесповоротно и моментально, впрочем, как и плавание. Он любит футбол и играл бы больше, если бы не травмы ног. Ещё он любит итальянское кино (сразу же назвал «Семейный портрет в интерьере» Висконти и последний антониониевский фильм «Профессия: репортёр» с Николсоном).
Для пианиста Алексея Мельникова отдых – это тоже музыка, но в этом случае скорее симфоническая, чем фортепианная, например, симфонии Малера. Правда, сейчас ему не до отдыха: занимается он практически постоянно, здесь точного времени определить невозможно. За его плечами уже множество международных конкурсов, есть и победы.
Какие главные слова я могу сказать о нём после этого краткого разговора? Открыт, честен, свободен… мужчина! За ним будущее, каким бы оно ни было. На мой последний вопрос о том, на что он однозначно не согласится, ответил «Не продам душу дьяволу». И да, он очень красив – хотя это сейчас совсем не так важно. Важнее, будет ли он красив в будущем, когда его душой будут сделаны все главные выборы.
Все права защищены. Копирование запрещено.
Пока нет комментариев