Третьяковка показывает Москву в графике ХХ века на выставке «Город и люди»

Москва сильно отличается от многих мировых столиц, да и от российских городов, своей будто нарочитой эклектичностью, причудливым смешением старого и нового. Хотя жители поневоле свыклись с фактом соседства уютных усадеб, небольших купеческих домов и довольно компактных старых фабрик с огромными строениями эпохи модернизма, даже москвичи, нет-нет да и удивляются контрастам родной Первопрестольной. Процесс сложения такого дисгармоничного облика города, его превращения в не слишком дружелюбный человеку мегаполис, местами подавляющий и приезжих, и самих москвичей, довольно четко отразила выставка «Город и люди. Москва в графике ХХ века». Сознательно или невольно кураторы так расставили акценты, можно гадать; но не хотелось бы обойти вниманием эту скромную, небольшую – всего-то 80 графических листов, – однако весьма выразительную экспозицию. Едва ли не последний отголосок случившегося осенью пышного празднования очередной «круглой» даты в истории Москвы – 870-летия с момента ее основания, она вскоре завершает свою работу в Новой Третьяковке (так теперь называется раздел ГТГ «Искусство ХХ века», расположенный по адресу: Крымский Вал, 10).

«Третьяковская галерея». Сигорский В.Н. Крымский мост. 1958. Бумага, гуашь. 33,7 х 59,5.

Посвященная образу столицы выставка «Город и люди. Москва в графике ХХ века» включена в серию показов избранного из богатейшей коллекции графики, хранящейся в запасниках Третьяковской галереи. Неожиданно интригой здесь становится противостояние старого и нового; потребность художников запечатлеть революционную Москву в процессе перестройки, интерес к новизне наталкивается на желание сохранить «уходящую натуру», и самое печальное, что, каково оно было в 1920-х и 1930-х, таким осталось и сегодня. Возможно, администрация галереи, устроившая к 870-летию столицы целую серию торжественных показов артефактов из собрания ГТГ, протянув стройную линию от «Сохраненных святынь Москвы ушедшей» через «Москву сквозь века» почти до конца ХХ столетия, стремилась дать панораму города, где если и есть проблемы, то лежат они вне сферы культуры и искусства. Но даже если кому-то в уютных кабинетах и хотелось показать цветущий и всегда веселый город, сами художники будто воспротивились возвращению в наш арт-ландшафт «искусства лакировки». Настроение возникает такое, что в этих залах впору проводить выездное заседание движения «Архнадзор» – а ведь градозащитники едва ли не каждый день бьют тревогу.

«Третьяковская галерея». Куприн А.В. Фили. Кутузовская церковь. 1921. Бумага, графитный карандаш, гуашь. 53,4 х 48.

Экспозиция в Новой Третьяковке вобрала в себя рисунки, акварели, гравюры мастеров, работавших в период с 1920-х до 1980-х годов. Многие произведения демонстрируются впервые, впрочем, как и всегда на подобных выставках, позволяющих приоткрыть завесу тайны над огромным и очень качественным собранием отечественной графики ХХ века, которое Третьяковка просто не в силах показать целиком. Сейчас многих тревожит или, напротив, радует перспектива передачи Третьяковке соседней части здания на Крымском Валу, которую занимает Центральный дом художника. Как бы ни грустили нынешние художники по поводу утраты привычной выставочной площадки, правда, давно превратившейся в «сарай» для демонстрации далеко не лучших произведений, думаю, даже их должна утешать надежда на то, что теперь, возможно, главный музей отечественного искусства получит больше пространства для показа своей колоссальной коллекции, которой давно уже тесно в прежних стенах.

Именно графика – наиболее «оперативный» и в то же время непарадный, камерный и свободный вид изобразительного искусства – лучше всего способна передать многие детали и нюансы, исчезающие в больших картинах. Рисовальщикам, среди которых были безусловные классики, как Владимир Фаворский, удалось полнее всего отразить трансформации, которые претерпевали города России на протяжении ХХ века, когда тенденции разрушительные существовали наряду с созидательными. Среди авторов «портрета Москвы» в ГТГ много и живописцев: Аристарх Лентулов, Александр Куприн, Николай Чернышёв или Алексей Кравченко тоже не расставались с блокнотом, карандашом, тушью, акварельными красками, постоянно делая наброски, сегодня имеющие статус самостоятельных произведений искусства.

«Третьяковская галерея». Лебедева Т.А. МОГЭС ночью. 1932. Бумага, акварель. 31,7 х 44,2.

В созданном множеством «почерков» образе Москвы начала 1920-х годов памятники старины, зарисованные то наскоро, то с большим тщанием, соседствуют с видами улиц и городских панорам в целых графических циклах. Вернувшая себе роль столицы Белокаменная была городом полуразрушенным и перенаселенным, а жизнь простых людей – беспокойной и хаотичной. Графика, более всего приближенная к повседневности, уловила сумбур человеческого муравейника. В серии Антонины Софроновой «Типы улиц» ясно зафиксирован быт москвичей той эпохи. Суете и мелким страстям противостоит гордая старинная архитектура, как «Кутузовская церковь» в Филях на гуаши Куприна, будто стремящаяся заслонить человека от невзгод, вернуть ему былое достоинство, укрепить и возвысить его дух.

Начало 1930-х годов ознаменовалось вторжением темы новой Москвы: строились широкие магистрали, вытеснявшие памятники старины вроде Красных ворот, возводились мосты, как любимый художниками Крымский. На многих рисунках возникали новшества в облике столицы, различные стадии возведения известных сооружений: радиобашни Шухова (1922), мавзолея Ленина (1924–1929), метро или гиганта гостиницы «Москва», запечатленной в офорте Зои Куликовой «Строительство Охотного ряда». Привлекавшие внимание всей страны масштабные проекты – например, кинотеатр «Ударник» или Центральный парк культуры и отдыха, с 1932 года носивший имя Максима Горького, формировали облик советской Москвы, расчерченной то по линейке модернистов и конструктивистов, то на вкус адептов ложного классицизма. Но у художников эти сооружения нередко обретали эмоциональную окраску, представали существами с особой энергетикой, если не монстрами: они ощетиниваются лесами в процессе стройки, как здание Совета труда и обороны, позже – Госплана (в наши дни там заседает Госдума), ослепляют прохожих ночными огнями, как МОГЭС, перед которым возвышается легендарный Дом на набережной.

«Третьяковская галерея». Маврина Т.А. Кадаши. Москва. 1944. Бумага светло-серая, тушь, перо, акварель, белила. 20,3 х 14,3.

Великолепные мастера Николай Кузьмин, Даниил Даран, Татьяна Лебедева умели передать учащенный ритм столичной жизни через динамику рисунка и драматичный контраст света и тени. Изображая возведение первой линии метро, Борис Зенкевич отважился показать нечеловеческую тяжесть труда метростроевцев, пусть и способного превратить страшные, пугавшие пассажиров подземелья в мир доселе невиданной красоты.

По традиции немало места отведено военной поре. С тревогой, но и стойкостью осенью 1941-го прифронтовой город всматривается в небо, усеянное заградительными аэростатами, на рисунке Александра Дейнеки «Площадь Свердлова» из серии «Москва военная». К слову, в суровых реалиях обороны мастера искусств вновь стали черпать вдохновение в прошлом столицы, видя в героических испытаниях основу ее духовной «крепости». Впрочем, умели они находить и поводы для оптимизма: например, небольшая акварель Татьяны Мавриной «Кадаши. Москва», написанная ясным зимним днем 1944 года, пронизана присущим этой художнице праздничным восприятием окружающего мира.

«Третьяковская галерея». Куликова З.В. Строительство охотного ряда. Бумага, офорт. 68,8 х 63,2 Размер изображения: 52,2 х 35,7.

Особый старомосковский уют ищут и культивируют авторы зарисовок послевоенной столицы – так Борис Чернышёв, Ксения Купецио, Василий Сигорский фиксируют возвращение к мирной жизни. В изображениях любимых горожанами заповедных мест, улиц и площадей Москвы, то оживленных и многолюдных, то полных тишины и умиротворения, современники авторов находили радость и отдохновение. Однако вскоре Москва вновь забурлила и стала обновляться, что не преминули заметить мастера эпохи оттепели. После вынужденной передышки город возобновил неуклонный рост, шагнул за прежние границы, обрел уже не только здания, но и целые кварталы геометрических очертаний. В поле зрения как мастеров старой формации, так и художников новой волны все чаще оказывались новые районы и толпы жителей, жаждущих перемен. Но к концу 1960-х «оттепель» с ее дыханием весны переросла в очередные «заморозки», а социальная эйфория исчезла, и лишь на спектаклях и художественных показах авторам удавалось найти по-прежнему оживленное московское многолюдье.

Разобщение коснулось и людей, и самого города: не так давно еще единая, в 1970-е годы Москва превратилась в конгломерат механически соединенных «черемушек» и «бирюлевых», неизбежно теряя свою целостность и в глазах художников. Стали редкостью панорамы, дающие собирательный образ города – но именно такой вдруг возник в 1980-е у Бориса Рыбченкова, наделившего живой душой микрорайон брежневских девятиэтажек: на свет бесчисленных окон в туманной дали движутся люди, протаптывая тропинки по снежной «целине». Правда, и Москва в массовой застройке поздних советских лет теперь воспринимается как бесценная «уходящая натура», и ее не хочется терять: все-таки она более теплая и человечная, чем обступающие ее теперь полчища безликих и нечеловечески громадных, оторванных от живой ткани города новостроек эпохи «реновации».

Выставка «Город и люди. Москва в графике ХХ века»

11 октября 2017 – 28 января 2018

Новая Третьяковка. Крымский Вал, 10, залы 21–22

Иллюстрации предоставлены Третьяковской галереей.

Все права защищены. Копирование запрещено.