Теодор Курентзис и Патриция Копачинская предстали перфекционистами, но не академистами

 

Теодор Курентзис

Теодор Курентзис и его пермский оркестр musicAeterna принесли москвичам новую «ночную радость». По утверждаемой дирижером уже несколько лет традиции, в поздний час, не слишком удобный для большинства публики, но чем-то созвучный ему самому, гости вместе с молдавско-швейцарской скрипачкой Патрицией Копачинской исполнили в Большом зале консерватории программу «декадансной» австрийской музыки – Первую симфонию Густава Малера и Скрипичный концерт отпрыска малеровской традиции Альбана Берга.

Конечно, назвать первую симфоническую партитуру Малера и последнюю – Берга декадансом рискованно, их отделяет друг от друга почти 50 лет (1888 – 1935). Но родство натур и тяготение к вслушиванию в таинственное, столь характерное для искусства рубежа веков, безусловно делает соединение их опусов органичным.

Как органично и соединение усилий Теодора Курентзиса и Патриции Копачинской, которые стали тесно сотрудничать с прошлого года (записали Концерт Чайковского и «Свадебку» Стравинского, а премьеру нынешней программы исполнили на днях в Петербурге). Оба музыканта глубоки, притом экстравагантны порой на грани фола. Обоим свойствен перфекционизм, но претит академизм: наверное, именно отсюда – тяга Курентзиса к неканоническим ночным акциям. А вот Патриция, например, любит не только солировать, но и для разнообразия поработать в оркестре где-нибудь на последнем пульте: этакое музыкальное толстовство (помните – «их сиятельство изволит косить»?). Или, тоже в толстовском духе, выходит на сцену босиком, будто это не истыканный тысячами каблуков и виолончельных шпилей паркет, а летний луг в разнотравье.

Именно так вышла она и в субботу поздно вечером на сцену Большого зала: в роскошном белом концертном платье и без туфель, что особенно эффектно выглядело на фоне традиционного гамлетовского имиджа Теодора. Оба, черный король и белая королева, скромно присели в симметричных позах на подиум, как на завалинку – а оркестр стал им наигрывать, даже скорее нашептывать нехитрый тирольский лендлер. Словно ведомые этой звучащей на грани слышимости мелодией-призраком, Патриция и Теодор начали Концерт…

Скрипичный концерт Берга, имеющий посвящение «Памяти ангела» – одно из самых хрупко-прекрасных и трагических произведений ХХ века. А может, и музыки вообще. Берг отразил в нем образ безвременно скончавшейся 18-летней Манон Гропиус – дочери Альмы Малер и ее следующего, за Малером, избранника архитектора Вальтера Гропиуса. А в конце того же 1935 года умер сам, чем сделал эту партитуру двойным реквиемом… Кажется, Патриция с ее ангельским имиджем и идеально-проникновенной кантиленой сама перевоплотилась в девушку-видение. А оркестр плетением легко взлетающих и опадающих мотивов словно окутывал свою трепетную героиню таинственной вуалью.

Когда же из недр этого звукового волшебства родился другой, легко порхающий мелодический образ – так могла бы танцевать принцесса Греза, – стало ясно, зачем был нужен первый лендлер: именно эту народную тему взял Берг, неизмеримо утончив причудливыми хроматизмами и сблизив с томительными «ночными» интонациями вагнеровского «Тристана».

Сногсшибательное впечатление доставила оркестровая игра в заключительном разделе финальной второй части, где после бурного ее начала вдруг хор кларнетов с небесной чистотой воспроизвел тему хорала Баха Es ist genug из кантаты №60 O Ewigkeit Du Donnerwort , и скрипка Патриции легко и трогательно вплелась в этот полифонический венок берговской героине и самому композитору. Если б не странное лицедейское кокетничанье солистки с концертмейстером первых скрипок, отвлекавшее от слушания партитуры (что этими назойливыми кивками хотели мне сказать, грешен, не понял), исполнение можно было бы назвать образцом вкуса.

Конечно, после такого воспарения никакого биса, по крайней мере у этих исполнителей, демонстрирующих свою независимость от ожиданий публики (хотя на самом деле отлично управляющих ими), не могло быть. А после перерыва нас ждала Первая симфония Малера.

Курентзис уже играл ее в БЗК, есть даже видеозапись того исполнения. Не скажу, что мы услышали принципиально новую трактовку – да и зачем, та тоже была хороша. Может быть, особое настроение придало то, что musicAeterna с некоторых пор играет стоя, что, по мысли дирижера, наверное, символизирует более высокую степень ответственности и отдачи, приближая музыкальное исполнение к молитве в храме. Во всяком случае, «органные» звучания деревянных духовых во вступлении, переклички труб за сценой и валторн в зале, «птичье пение» флейт, гобоев и кларнетов в разработке и прочие звуковые эффекты – все это уже в первой части! – произвели впечатление литургии, которую служит сама природа. Во второй части эту идиллию подхватило головокружительное веселье народного праздника – а вот в ее среднем разделе, трио, мы услышали нежнейший и волшебнейший лендлер. Такой, от которого, наверное, не отказались бы ни Иоганн Штраус, ни даже его французский поклонник Равель. Да-да, лендлер – настоящий лейтмотив нынешней программы musicAeterna, в чем отразилась роль этого жанра во всей австрийской музыке.

В третьей части (которая ведь тоже ритуал – это пародийный похоронный марш, навеянный, как известно, гравюрой Жака Калло с изображением мышей, хоронящих кота) я впервые разобрал интонации еврейской фольклорной музыки. Даже странно, что раньше не улавливал их – в жалостном контрабасовом наигрыше, в кларнетовом пении, в слезном скрипичном глиссандо, в самом ритме фрейлекса, на который то и дело «сбиваются» музыканты (понятно, что в Австро-Венгрии это часто бывали евреи), забывая, что им надо грустить, а не веселиться. Спасибо Курентзису, так выпукло подавшему эту аллегорическую картину.

И наконец финал с его калейдоскопом революционных маршей (лет за 20 до волны реальных европейских революций) и сокровеннейших лирических исповедей на фоне все той же спокойно длящейсвою жизнь природы…

Зал, объединивший, как всегда у Курентзиса, и филармонических завсегдатаев, и художественную элиту иного свойства (я, например, сидел поблизости от известного арт-менеджера Ольги Свибловой), неистовствовал. И дирижер, после долгих оваций-уговоров при приглушенном свете выдал десерт – погрузил всех в сладчайшую нирвану Адажиетто из Пятой симфонии Малера.

Все права защищены. Копирование запрещено