Часть вторая
(часть первая: https://musicseasons.org/bulgakovu-i-ne-snilos-ili-teatralnyj-roman-2017/)
Приказ, которого не было
…Театральная общественность ликовала. Нечасто ведь, особенно в последнее время, сложные ситуации получают в Министерстве культуры конструктивное разрешение. И тут нежданная новость: на совещании у министра принято предложение Комиссии СТД о возвращении к статус-кво и, соответственно, отмене приказов о сокращении должности главного режиссера Камерного музыкального театра и увольнении занимавшего ее Михаила Кислярова. С ликованием, однако, поторопились: официального приказа так и не последовало. А «Независимой газете», сообщившей об этом своим читателям, несколько дней спустя пришлось давать официальное опровержение: дескать, вопрос обсуждался, но ничего пока не решено. Судя по просочившейся инсайдерской информации, в министерских коридорах возобладала точка зрения, что надо дождаться Рождественского (которому вскоре предстояло получать орден в Кремле, и кто знает, что он там мог бы сказать). Спектакль «В ожидании Годо» продолжался. А маэстро, когда приехал, от обсуждения ситуации с кем бы то ни было воздержался…
Главного режиссера в должности не восстановили, и в театр по-прежнему не пускали. Потребовалось вмешательство замминистра, чтобы ему дали возможность провести репетиции своего же «Холстомера», которому предстояло отправиться в Польшу на оперный фестиваль в Быдгощ (где этот спектакль надо было оперативно приспособить к принципиально иному театральному пространству). Между тем, Комиссия СТД продолжала работу по изучению ситуации в театре и вскоре передала в министерство свои предложения по ее урегулированию. Одновременно Комиссии пришлось отвечать и на абсурдные обвинения в адрес Кислярова, содержавшиеся в письме на имя министра.
Все против одного?
То, что происходило до сей поры, полностью укладывалось в категории «самодурство» и «головотяпство». Теперь же был запущен механизм изощренной интриги, использующей весьма нечистоплотные методы. И главный кукловод в ней отнюдь не директор. Последнему привычно действовать в стиле «слон в посудной лавке», но по части интриг он – лишь инструмент в чужих руках. В чьих именно? Немного терпения.
Известно, что лучший способ защиты – нападение. И директор пытается представить дело так, будто Кисляров сам виноват во всем: дескать, вот если бы он молчал и не выносил «сор из избы», все как-нибудь само бы и рассосалось. А он, видите ли, пошел в Министерство культуры…
Михаил Кисляров: За пределы театра все вынес сам директор, который в первые же дни стал давать комментарии по телефону. Я сидел в тот момент в его кабинете, и был поражен, что он так вот сразу нарушает наши договоренности. Уже позднее меня вызвал заместитель министра Александр Журавский, желавший понять, что происходит. Потом он отдельно вызвал Михайлова…
Сцена из спектакля «Четыре самодура»
Алексей Мочалов – Маурицио, Герман Юкавский – Лунардо. Постановка Михаила Кислярова
В те апрельские дни, когда казалось, что здравый смысл вот-вот победит, в театре была разыграна инсценировка под названием «труппа против возвращения главного режиссера». От имени труппы выступали несколько человек, у которых по-видимому имелись к нему личные счеты. В какой-то момент решили даже созвать пресс-конференцию, дабы озвучить «позицию труппы», но почти сразу же ее и отменили. Похоже, по существу сказать было особенно-то и нечего, да и выступать с открытым забралом не хотелось. Вот подметные письма – другое дело.
«Как это – подметные? – так и слышу я возмущенные голоса организаторов. – Все ведь подписано». Вопрос, что именно подписано. И каким способом собирались подписи.
Писем, собственно, два (автор статьи располагает их копиями – как и почти всех прочих документов, связанных с этой историей). В одном – общие фразы в защиту Рождественского от неких «наветов и агрессии» со стороны Кислярова и в поддержку действий директора. В другом – ворох нелепых измышлений уже в адрес самого Кислярова. Под первым – шесть подписей, под вторым – ни одной. Отдельно идут листы с подписями солистов, артистов оркестра, постановочной части…
МК: Многие, я знаю, отказались подписывать. Но я не берусь осуждать тех, кто не устоял. Представляете, когда человеку говорят: «У тебя контракт в июле заканчивается»… И он понимает, что если не поставит сейчас свою подпись, то вероятнее всего окажется на улице. Некоторые мне потом говорили: «А я не подписывал. Это за меня подписали. Меня вообще в тот день в театре не было». И многие – думаю, большинство – просто не знали, что они подписывают. Но даже с помощью угроз, уговоров и обмана лишь около половины солистов удалось заставить подписать.
Конечно, со стороны дирекции использовать артистов в таких вот играх – подлость. Тем более что изначально мы договорились с директором не втягивать труппу в конфликт. И кстати, после 7 февраля, когда труппа узнала о моем предстоящем увольнении, большинство артистов выражало мне поддержку в личных и телефонных разговорах, в переписке. А теперь чиновникам дело представляют так, будто труппа не хочет со мной работать. Но ведь это – ложь, что лишний раз подтверждают и майские репетиции перед «Холстомером» на польских гастролях. Потому что все артисты, включая и «активистов», работали с энтузиазмом, выполняли то, что я просил, и никакого напряжения между нами не ощущалось. Многие потом подходили и говорили, что надеются на мое возвращение. Даже некоторые «подписанты»…
Сцена из спектакля «Холстомер»
Алексей Морозов – Старый Холстомер (справа). Постановка Михаила Кислярова
ДМ: Случались ли у вас прежде конфликты с труппой?
МК: Конфликт у меня был только с одним человеком, который поступил некрасиво. Но мы с ним это уже выяснили, пожали друг другу руки. Больше никаких конфликтов не было, если не считать того первого, на «Холстомере», когда вся труппа восстала: «Не будем здесь скакать, бегать, прыгать – мы солисты». Но это был переломный момент в театре, когда я все-таки заставил их делать то, что нужно, и теперь они утверждают, что ничего такого не было. Все очень любят этот спектакль, но тогда только ленивый не ходил к директору и не жаловался…
Труппа за эти семь лет очень выросла качественно, обновилась процентов на 80. И мне удалось ее почти полностью занять, найти для каждого свою нишу. Удалось также раскрепостить артистов. Сейчас ведь «гитисят» в театре не так много, почти ни у кого из молодого пополнения нет театрального образования, но они уже заражены этой бациллой театра. И у меня был творческий контакт практически со всеми артистами. Хотя, конечно, как и в любом театре, есть недовольные тем, что их не заняли в том или ином спектакле…
ДМ: Но ведь постоянно кто-нибудь выступал против участия солистов в хоре…
МК: Да, этот вопрос поднимался периодически то одним, то другим солистом в кабинете директора… Нежелание петь в хоре, в общем, понятно, и вряд ли оно когда-нибудь исчезнет. Но – я все время это подчеркиваю, и не для того, чтобы им как-то польстить – когда они выходят в хоре, от них глаз отвести невозможно. Дело не только в том, что, по школе Покровского, я каждому пытаюсь дать индивидуальный рисунок, но еще и в том, что они – артисты, получающие удовольствие просто от каждого выхода на сцену. И глобально этот вопрос не поднимался. Кроме того, ведь те, у кого большое количество ведущих партий, в хоре заняты по минимуму. Ну, а те, у кого их меньше – соответственно, больше.
Домыслы и факты
Утверждение, будто Кисляров позволял себе грубые и агрессивные высказывания в адрес музыкального руководителя и труппы, не выдерживает проверки. Достаточно просмотреть и прослушать его интервью за последние месяцы, где все ровно наоборот: неизменное уважение к Рождественскому, любовь к артистам – даже тем из них, кто осознанно участвовал в этой недостойной кампании…
Другие обвинения опровергнуть столь же нетрудно, что и было сделано Комиссией по музыкальному театру СТД, возглавляемой Дмитрием Бертманом. «Проанализировав ситуацию, члены Комиссии СТД РФ пришли к однозначному заключению, что факты, изложенные в письме, не соответствуют действительности», – говорится в заявлении (под которым стоят также подписи Маквалы Касрашвили, Георгия Исаакяна, Александра Тителя, Евгения Бражника, Григория Спектора и других), и далее по пунктам.
У Кислярова, как утверждали авторы письма, якобы нет специального образования. На самом деле их три: актерское, балетмейстерское и режиссерское. Последнее Кисляров получил постфактум: сначала Покровский пригласил его преподавать на своем курсе в ГИТИСе, потом дал поставить спектакль в КМТ, и уже потом предложил поступить к нему на Высшие режиссерские курсы.
Что касается первого увольнения из театра десять лет назад, то для того, чтобы распознать подтасовку, требуется детальное знакомство с тогдашним контекстом. Многие – особенно из числа тех, кто пришел в театр позднее, легко «покупаются» на измышления, будто Кисляров был уволен самим Покровским.
ДМ: Я много слышал об этой истории от разных людей, но хотелось бы услышать подробности из ваших уст.
МК: Когда Борису Александровичу было уже за 90, он мало появлялся в театре по состоянию здоровья, почти не видел, и постепенно художественную политику театра стал брать в свои руки директор Оссовский. Все, что он пытался делать за спиной Покровского, противоречило принципам Камерного театра. Это возмущало многих, в том числе, конечно, меня и дирижеров Агронского и Левина, которые работали в театре практически с момента его основания. Мы втроем поехали к Борису Александровичу, рассказали о ситуации и предложили создать коллегию из режиссеров и дирижеров, чтобы вместе обсуждать художественные проблемы, не отдавая их на откуп директору. Покровский воспринял эту идею с радостью, его буквально до слез тронуло наше желание удержать Камерный театр от превращения в полную свою противоположность, он сказал, что полностью доверяет нам…
С этого и начался мой конфликт с директором. Он был хитер, опытен, и по одному нашу компанию разбивал. Сначала перетащил в свой лагерь Агронского, потом уволил Левина, а потом сфабриковал мне прогул. Всем было ясно, что это сфабриковано: меня знают, как трудоголика, который не то что не пропускает ни одной репетиции, но еще и настаивает на дополнительных… Почти вся труппа написала тогда обращение к директору в мою защиту, но ничего не помогло, и я был уволен по статье. А инициатором этого сфабрикованного дела был Анатолий Корыстин – артист оркестра, библиотекарь и председатель профкома. Он был настоящим «серым кардиналом» при Оссовском, вмешивался в репертуарную политику, приглашения режиссеров и распределение ролей, придумывал все интриги и механизм их реализации.
ДМ: Да, персонаж еще тот. Я много слышал о его мрачной роли в эпоху Покровского еще до того, как сам начал работать в театре. Кто-то из «стариков», помнится, назвал его за глаза: «наш камерный Яго». Не могу, кстати, отделаться от ощущения, что, судя по стилю и почерку, именно он и есть главный автор всех этих писем и «подписной кампании».
МК: Так и есть, я знаю это доподлинно. Естественно, он не мог с радостью встретить мое возвращение в театр, да еще в качестве главного режиссера, и все семь лет искал и находил возможности вредить не только мне, но и художественному процессу, интриговал, сеял рознь в коллективе, манипулировал тем же Михайловым, подталкивая на самые дикие и неблаговидные поступки. Более того: в последнее время Корыстин сумел найти рычаги влияния даже и на Геннадия Николаевича…
Сцена из спектакля «Век DSCH» (в редакции 2016 года – «Мракобесы. Симфония отчаяния»)
Алексей Мочалов – Федулов, Герман Юкавский – Поэт. Постановка Михаила Кислярова
Не по уставу…
ДМ: После публикации первой части этого материала мне в комментариях указали на то, что предположение относительно того, что директор может уволить музыкального руководителя противоречит уставу театра, который, как выяснилось, есть на сайте (в редакции 2011 года). Оказалось, что все-таки может, но – с согласия Минкульта. А дальше обнаружилась очень любопытная вещь: в уставе вообще не предусмотрен главный режиссер (и главный дирижер). Зато говорится, что должность музыкального руководителя только еще «может быть введена – в целях обеспечения творческой деятельности». То есть, до ее введения творческая деятельность как бы и не обеспечивалась? А дальше идут предполагаемые обязанности музрука. Мне показалось, что значительная часть их – явно не про Рождественского, но многое из этого делали вы…
МК: В июне 2011 года сложилась интересная ситуация. Михайлов получил предписание от министерства срочно ввести в штатное расписание должность музыкального руководителя, но под кого именно ему не сказали. Мы это узнали позднее, когда министерство дало отбой. А тогда Михайлов стал срочно вносить изменения в прежний устав, оставшийся от Оссовского, и просто переписал на музыкального руководителя все то, что входило в обязанности художественного руководителя. Как вы знаете, после смерти Покровского было принято решение, что этот пост символически остается за ним, а должностные обязанности художественного руководителя разделили между главным режиссером и главным дирижером. Устав изменили уже конкретно под музыкального руководителя, но четкого разграничения полномочий сделано не было, а внести в устав эти должности Михайлов, видимо, просто забыл, что в дальнейшем и позволило сравнительно легко от них избавиться.
ДМ: И теперь директор утверждает, что вы, дескать, не смогли найти общего языка с Рождественским, не стали ему настоящим соратником…
МК: С Геннадием Николаевичем мы сделали вместе в Камерном театре шесть спектаклей, и у нас не было никаких недоразумений.
ДМ: Однако в театре говорят о неком конфликте из-за спектакля «Давайте создадим оперу»…
МК: Я сказал, что у меня не было конфликтов лично с Геннадием Николаевичем. К этому спектаклю он отношения не имел и в театре в период его выпуска не появлялся. Ему напели, что я, мол, сильно переставил спектакль Покровского. Но это – не спектакль Покровского (хотя понятно, что, как и ко всякому спектаклю КМТ, он прикладывал к нему руку). Сегодня тот давний спектакль морально устарел – прежде всего, с точки зрения драматургии. Для сегодняшней аудитории многое надо было делать заново. Все это передали Рождественскому и инцидент вроде бы себя исчерпал. С Геннадием Николаевичем мы встретились после этого уже только на последних репетициях «Орфея», и опять-таки обошлось без конфликтов. Правда, Рождественский приехал перед самой премьерой, неважно себя почувствовал и, продирижировав пару раз на прогонах, в день премьеры за пульт не вышел… В тот раз мы почти что и не общались. Но должен заметить, что в последние год-полтора он вообще практически не общался не только со мной, но и с директором, а о том, что происходит в театре, узнавал почти исключительно от Корыстина. Это во многом и подготовило почву для того, что произошло в феврале.
Сцена из спектакля «Блудный сын». Постановка Михаила Кислярова
Вместо заключения
В начале июня директор своим приказом ввел должность художественного руководителя оперной труппы и назначил на нее Ольгу Иванову. Впрочем, никаких особых попыток руководить творческим процессом со стороны Ивановой за прошедшие полтора месяца не наблюдалось. В продолжающемся вакууме уже директор пытается «рулить» творческим процессом, назначает на роли, снимает с ролей и так далее.
А тем временем из театра просачиваются тревожные вести: спектакли практически не репетируются, артисты все чаще не выполняют режиссерских мизансцен, световая партитура спектаклей размывается, хоровые сцены идут в усеченном составе… Это касается, заметим, спектаклей не только Кислярова, но и самого Покровского: последний «Нос», как рассказывают очевидцы, прошел крайне неряшливо, с большим количеством накладок. И если нынешняя ситуация творческого безвластия продлится еще хотя бы полгода, процесс разложения творческого организма будет уже не остановить.
О Михаиле Кислярове, как и практически о каждом неординарном режиссере, могут быть разные мнения. У него непростой характер – а у кого из его коллег простой? Его спектакли могут быть лучше или хуже, кому-то могут нравиться, кому-то – нет. Но вряд ли кто-нибудь решится отрицать, что он всегда держал труппу и техническую часть в форме и тонусе. Замечательный сценограф Виктор Вольский, совместно с Кисляровым сделавший более десятка спектаклей, особо выделяет его целеустремленность, одержимость и фантастическую работоспособность, требовательность и ответственность. Эти его качества неоспоримы, и к ним можно добавить еще много других – в первую очередь, богатство фантазии. Однако едва ли не самое важное заключается в том, что Кисляров – главный режиссер по призванию, то есть человек, который не просто ставит спектакли, но строит театр. Отдавая ему всего себя, но и очень многого требуя от других. Возможно, этого-то и не могут ему простить некоторые люди, желающие для себя более спокойного и комфортного существования. И их, наверное, тоже можно понять…
А директор, судя по всему, решил взять на вооружение коронный номер обанкротившихся политиков: создание «образа врага». Об этом красноречиво свидетельствует внеплановое собрание, прошедшее за пару дней до закрытия сезона, на котором речь директора превратилась едва ли не в сплошную «пятиминутку ненависти». Похоже, что все плохое в театре отныне будет приписываться исключительно проискам Кислярова, а все хорошее, если таковое случится, – объясняться его отсутствием…
Показательно, однако, что в то время как с театрального амвона директор клеймил и проклинал Кислярова, сезон закрылся двумя его спектаклями – «Три Пинто» и «Холстомер». Ну, а дальше – тишина. Надолго ли? Как говорится, цыплят по осени считают…
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев