В Финской национальной опере драме Шостаковича придали космический масштаб
Юбилейный 2017 год, когда Финляндия отмечает 100-летие государственной независимости, Финская национальная опера открыла первой в стране постановкой музыкальной драмы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Жест символический, говорящий о том, что культурные связи с Россией, с русской музыкальной, прежде всего петербургской традицией – вектор для наших соседей стратегический. Благодаря любезности Министерства иностранных дел республики свидетелями события смогли стать и российские журналисты.
Выбор оперы Шостаковича для первой премьеры Года-100 кажется глубоко не случайным. Это – одно из главных произведений русской оперной школы последнего столетия. С одной стороны, оно хорошо известно в Финляндии благодаря неоднократным постановкам и гастрольным показам. С другой – в стране до сих пор ставилась только вторая редакция, «Катерина Измайлова», написанная почти через 30 лет после первой. Специалисты по сей день спорят, какая из них более цельна, многие объясняют сделанные Шостаковичем изменения исключительно компромиссом, желанием спасти для сцены произведение, разгромленное советской критикой в 1936 году. Истина, скорее всего, посредине, и своя органика есть в обеих версиях – в той, что создана 26-летним неукротимо фонтанирующим, победительно успешным гением, и в той, что выверена более чем 50-летним, жестоко перестрадавшим великим художником.
Однако, конечно, всегда особую ценность имеет первоисточник, и в этом смысле Финскую национальную оперу, обратившуюся наконец именно к «Леди Макбет…», а не к «Катерине Измайловой», можно понять.
«Леди Макбет…» – опера с большой режиссерской историей. Ее ставили и в натуралистическом ключе, воссоздавая застойный дух русской провинции XIX века, и показывали расширительный смысл драмы, перенося действие в какую-нибудь благополучную буржуазную дыру середины 1950-х… Принимая три года назад приглашение от затеявшего совместную постановку «Леди Макбет…» тройственного союза – Оперного театра Осло, Немецкой оперы в Берлине и Финской национальной оперы, – норвежский режиссер Оле Андерс Тандберг решил сделать спектакль по внешним признакам более близким пониманию северных европейцев. Его герои поселены на затерянном в море каменистом островке, единственное здание которого – рыбная фабрика, она же – дом для ее хозяина, для ее работников, для несчастной Катерины, оказавшейся замужем за никчемным хозяйским сыном, не любимой здесь никем и не любящей никого. Однако от того, что персонажи одеты в рыбацкие куртки, сапоги и спасжилеты современного вида, они не становятся норвежцами или финнами. Хотя бы потому, что носят русские имена и изъясняются по-русски (причем как! но об этом еще скажем). Однако и назвать их русскими будет не очень точно – они словно люди вне этноса, население некоей маленькой каменистой планеты, лишенной почвы, растительности, тепла, света, добра. Там есть только они – и рыба, дающая им возможность существовать. Именно существовать, а не жить во всей человеческой полноте этого понятия. Космичность происходящего удачно подчеркнута всей командой постановщиков – сценографом Эрлендом Биркенландом, художником по костюмам Марией Гебер, художником по свету Элен Руге, хореографом Жанетт Ланжер. Даже непрестанная работа сценического круга, который в последнее время у эстетов принято считать чуть ли не моветоном, здесь глубоко осмыслена: это вращение самой планеты, под конец, в сцене каторги, превращающейся в нечто вроде чистилища, где люди проходят через мучения почти обнаженными, оборванными, грязными…
Режиссура Тандберга скульптурно ясна, иногда ее демонстративная пирамидальность (хор по периметру, герои в центре) кажется почти школярской – но это работающий художественный прием: а как еще может быть организована жизнь на этом куске затерянного в черном космосе бесплодного камня, где и повернуться-то особо негде? Разве что с сексуальностью и фаллическими символами постановщик переборщил: у него чуть что – Катерину «пользуют», прибегая в качестве предмета насилия к одной, а то и нескольким сразу здоровенным рыбинам, которых здесь набросано не меньше, чем камней. И даже в полицейском участке, когда полиция долго-долго (видимо, от безделья) гладит брюки, эти игры со штанинами вызывают недвусмысленные ассоциации с шаловливым рукосуйством. Один раз это производит впечатление, другой уже кажется нарочитым, третий и далее – просто раздражает.
Вовсе не увязался для меня в общую картину сценический духовой оркестр, наряженный в шутовские юбки и колпаки. Да, у Шостаковича в партитуре предусмотрена медная банда, более того, Тандберг верно замечает в пояснениях к спектаклю, что ее резкий звук добавляется композитором ровно в тех местах, где речь заходит о самых фатальных вещах в этой вселенной зла – о сексе и смерти. Но почему тогда эти анти-ангелы выглядят как веселый школьный оркестр? Только потому, что режиссеру припомнилось, как он сам в детстве дудел на школьных праздниках в своей Норвегии (о чем он тоже пишет в буклете)? Или, возможно, он хотел подчеркнуть бездетность Катерины и вообще всего Катерининого мира, а школяры в таком случае – иронический «комментарий» к этому миру без будущего, обреченному на смерть? Однако ассоциация, на мой взгляд, не вполне ясна и не очень работает.
Впрочем, в оперном спектакле даже при самой большой режиссерской удаче или провале решающее качество – музыкальное исполнение. А вот в этом финны показали себя с самой лучшей стороны. Правда, на две главные роли все же позвали солистов из России, из московской Геликон-оперы. Это Светлана Создателева с ее мощным, богатым сопрано, передающим и смертельную силу страсти, и нерастраченный запас нежности. И это Алексей Косарев, отлично справившийся с гротескной, то нарочито слащавой, то жестко насмешливой партией Сергея. А как неотразимо харизматичны и сексуальны оба! Ничего удивительного, «Леди Макбет…» им прекрасно знакома еще с геликоновской постановки 2000 года. И оба участвовали в мировой премьере нынешней продукции в Осло в 2014 году. Не менее органичен украинско-польский баритон Александр Телига, спевший и сыгравший похотливого тирана Бориса Тимофеевича Измайлова. Кстати, россиянам он тоже хорошо знаком по этой партии в постановке Большого театра 2004 года (а также по Даланду в «Летучем голландце» там же).
Но остальные-то солисты – свои, финские! Однако проникновением в роли, в интонационный мир Шостаковича они ничем не уступают славянским собратьям. Это великолепный характерный тенор Мика Похьонен (Зиновий Борисович Измайлов), сопрано Паулийна Линносаари (кухарка Аксинья), баритон Хейкки Аалто (Квартальный), баритон Эса Рууттунен (Старый каторжник)… А каков Поп – бас Коит Соасепп! Роскошная вокальная и актерская работа. Просто не верится, что ее представил не русский артист (хоть и наряжен он в костюм лютеранского пастора – отличная метафора единообразия поповской натуры вне зависимости от конфессии). У большинства исполнителей даже акцент не очень заметен, и основная часть текста вполне доходит до слушательских ушей. Что на родной-то российской оперной сцене не так часто бывает, а уж на иностранной…
И еще одно радостное открытие – замечательная работа дирижера Олега Каэтани во главе великолепного оркестра Финской национальной оперы. Впрочем, мы были вправе ожидать ее от сына прославленного Игоря Маркевича, рожденного в Италии, учившегося у наших Кирилла Кондрашина и Ильи Мусина, записавшего со знаменитым Оркестром Верди все симфонии Шостаковича и имеющего много других заслуг перед мировой и русской музыкой. Каэтани – настоящий шостаковичевский маэстро по силе страсти, темпераменту, гротесковому куражу. «Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены»… А не так уж глух был сталинский рецензент 1936 года – есть и это в партитуре молодого Шостаковича! Другое дело, что есть и многое другое, о чем газета «Правда» сказала лишь вскользь – моменты настоящей лирики и проникновенного трагизма, особенно в обоих ариозо Катерины, в монологе Старого каторжника, в хоре каторжников (хормейстеры Марге Мехилане и Марко Озбич)… Всю эту громадную палитру состояний передает Каэтани. Разве что в какие-то моменты стоило бы выверить звуковой баланс – например, не «топить» так Задрипанного мужичонку (Роланд Лийв) в оркестровой массе, как это случилось в эпизоде обнаружения трупа, – или, допустим, уточнить темпы, добавить шостаковичевской злости в популярном «галопирующем» оркестровом антракте… Но, учитывая свежеиспеченность премьеры, это дело наживное.
Думаю, новая работа Финской национальной оперы будет иметь успех у публики. Ведь, как нам рассказал драматург (завлит) театра Юхани Койвисто, средняя раскупаемость спектаклей здесь – 90 процентов. А на столь ярко поставленную русскую оперу, мне кажется, было бы вполне реально приглашать и российских зрителей. Из того же Петербурга доехать до Хельсинки – три с половиной часа на поезде. Может быть, тогда цифра посещаемости вплотную приблизилась бы к заветным 100 процентам? Пока в дирекции об этом не думали, но, кажется, к высказанному российскими гостями премьеры предложению прислушались. А предъявить аудитории в юбилейном году будет что. Весной и осенью покажут новые оперы выдающего современного финского композитора-женщины Кайи Саариахо «Остается только звук» и молодого автора Себастьяна Хагерлунда «Осенняя соната». А 17 марта – новая постановка «Евгения Онегина». Неужели на нее русская публика не потянется?
Фотографии с сайта Финской национальной оперы
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев