Алексей Никольский / РИА Новости

Конечно, очень приятно, что на этом месте появился парк с концертным залом, а не какие-нибудь бизнес-центры и элитные ЖК. А такое вполне было возможно, не так ли? Я долго не мог определить для себя, хорошее ли это решение властей — открывать очередную масштабную концертную площадку, когда в Москве есть и Консерватория, и Филармония, и Дом музыки. Посетив новый концертный зал, решил, что это хорошо. Культура — то, чем нужно гордиться и что нужно поддерживать. Больше залов — больше возможностей в плане проведения концертов, придумывания новых программ, приглашения звёзд. Власть одной рукой закрывает дом звукозаписи на Малой Никитской, а другой — открывает концертный зал с прекрасной современной акустикой. Я не хочу сказать, что эти два события связаны, но их совпадение по времени весьма примечательно. И как относиться к этому совпадению я всё ещё не понимаю.

Открытие зала растеклось на два дня. Первый день — для «богов»: Гергиев/Нетребко/Мацуев и другие, всё как всегда. Второй день — для обычных людей. Здесь царствовали Российский национальный оркестр, его дирижёр Михаил Плетнёв и три оперных певца.

Главное, на что обращала внимание и публика, и пресса, и музыканты — даже не столько сама музыка, сколько акустика. И она удовлетворила всех. Слышны все звуки, рождающиеся в пространстве: и музыка, и грохот двигающихся по сцене стульев, и храп старушек в зрительном зале. Первое исполненное произведение — «Рассвет на Москве-реке» из «Хованщины» Мусоргского — сразу показало главные достоинства этой акустики: «полное», «объёмное», богатое обертонами звучание инструментов с высоким регистром. Более или менее «прозрачная» фактура произведения только подчеркнула эту особенность. Но вот последний номер первого отделения — Увертюра к опере «Руслан и Людмила» Глинки — выявил по крайней мере один недостаток: если струнные инструменты низкого регистра играют в быстром темпе, то звучит «каша». Надо добавить, что в зале был слышен какой-то однотонный звуковой «фон», не знаю, чем вызванный. Обилием транслирующей аппаратуры? Зал был спроектирован японским мастером по имени Ясухита Тойота с учётом достижений современной науки и в целом, повторюсь, хорош, но не на все 100 процентов.

Ещё один вопрос, с которым мне никак не удаётся определиться, это излишне «академичная» программа концерта. С одной стороны, хотелось бы на открытии услышать что-то более разнообразное и праздничное, с другой — что плохого в том, что изначально задано «серьёзное» направление развитию этого зала?

В первом отделении, между уже названными произведениями, выступили оперные певцы. Ильдар Абдразаков исполнил арию Сусанина из соответствующей оперы Глинки и «Весь табор спит» из «Алеко» Рахманинова. У него прекрасный «тёплый» тембр, изумительное легато, хорошая, «плавная» техника, весьма «патетичное» наращивание звука в кульминации на слове «охладела» во второй арии, в общем, почти безупречное исполнение. Его сменила Красимира Стоянова, исполнившая Сцену письма Татьяны из «Евгения Онегина» Чайковского. Обращает на себя внимание мягкая, «лирическая» атака высоких звуков, что хорошо, и немного «открытое» звучание низких нот, что звучит не очень уместно. К тому же порой неожиданно «вылезают» гласные. Так, например, на словах «я никогда б не знала вас» первая гласная «и» прозвучала ярче, чем вся фраза. Но в целом и её исполнение, профессиональное и эмоциональное, производит хорошее впечатление. А вот третий певец, Франческо Мели, абсолютно разочаровал. Он совершенно одинаково исполнил Una furtiva lagrima из «Любовного напитка» Доницетти и Арию Хозе из «Кармен» Бизе, что уже неверно с точки зрения стиля. В среднем регистре он начинал петь нормально, но когда переходил в высокий, его голос превращался в трубу, словно он пел не Бизе и тем более не Доницетти, а какого-нибудь Отелло Верди или вообще что-то из Вагнера. При этом он пытался брать переходные и высокие звуки тихо, но ему это не удавалось, словно связки отказывались смыкаться. Если хотите, то я по своим ощущениям могу сравнить тембр Абдразакова с мякотью хурмы, Стояновой — банана, а Мели — с безжалостной саблей, способной не только изрубить любой фрукт в неприглядное месиво, но и освободить человека от головы.

Во втором отделении звучала Пятая симфония Чайковского. Для Плетнёва, на мой взгляд, характерна чересчур сдержанная, возможно даже «сухая» манера дирижирования, усугублённая здесь отношением к новому концертному залу как к только что приобретённой дорогой машине. Он не тот музыкант, который будет «рвать на себе рубашку», скорее нацепит на себя ещё пару накидок поверх. В первом отделении он вообще не смотрел на певцов и дирижировал так, как сам считал нужным. С Абдразаковым это ещё не привело к странностям звучания, за исключением совсем мелких и незаметных расхождений певца с оркестром, а вот в Сцене письма «конфликт» желания дирижёра растянуть музыку и намерения певицы спеть всё поскорее был очевиден, особенно там, где певица и оркестр поют фразы по очереди. Манера Риккардо Мути, изначально заявленного на данный концерт, прямо противоположна: там чувствуется распирающий изнутри южный огонь. Я не говорю, что «холодность» и «закрытость» — плохо, но лично меня подобные исполнения не убеждают.

Но главный «звуковой эффект» Зарядье подготовило к самому концу. Уже после концерта, когда я (не знаю насчёт отношения к этому других зрителей, поэтому пишу «за себя», но думаю, что многие со мной согласятся), «заряженный» прекрасной музыкой, вышел на улицу, меня оглушили звуки пьесы «К Элизе» Бетховена в современной обработке с бьющими по ушам басами. Очень много есть людей, которые, приходя в концертный зал, получают там весьма специфические эстетические впечатления, не выветривающиеся во время преодоления пути от кресла до выхода, а сохраняющиеся, как послевкусие, несколько часов, а возможно даже дней. Если по дороге домой им в уши попадут неприятные звуки — это не проблема концертного зала, но вот так прямо на выходе из здания «оглушать» их этими дискотечными «ритмами», на мой взгляд, крайне невежливо. Поэтому я очень советую кому-то как-то с кем-то договориться и в вечер после концерта этого не делать. Или поставить, хотя бы, «чистую» классику, без обработок.

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.