Международный фестиваль-школа современного искусства «Территория» представил «Медею» Саймона Стоуна

 

MEDEA_©_Sanne Peper

В современном мире колхидская принцесса Медея носит имя Анна, а сын царя Ясон зовется Лукасом.  У них два сына — и это отдельная головная боль, а соперница Медеи вместо вычурного имени Креусы носит простое Клара.  В постановке режиссера Саймона Стоуна античный миф балансирует между своей вечностью и сиюминутностью  современных криминальных новостей.

Анна-Медея – уважаемый врач, авторитетный специалист, она немолода, и не блещет стройностью.  Лукас-Ясон –  известный фармацевт и уважаемый член общества, он располнел и носит очки. И, как и положено, в таких случаях мужчине, по-прежнему думает,  что мачо.
Креуса- Клара (Эва Хейнен)  – дочь главврача. Она стройна, упруга и соблазнительна в каждом движении.  И Анна безошибочно все поймет  по бегающим глазам мужа. Сначала она будет  жадно ловить его взгляд: «я скучала»… потом  – ждать опровержения-любви: «я располнела» и лишь после задаст короткий вопрос, открывающий для нее дверь в  безумие: «тебе было хорошо с ней?»  И несколько  человек начнут  методично распинать себя и друг друга в белоснежном  распахнутом пространстве.

MEDEA_©_Sanne Peper

Режиссер перемещает еврипидовский сюжет  в современные реалии.   На сцене  будут и документальные съемки, и крупные планы, и ноутбуки, и отвязные и нагловатые дети главных героев, и джинсы и телефоны. Белые стены и пол послушно превращаются во все, что нужно – от стерильно вымытого дома до больничной палаты. Экран держит крупные планы: видны глаза и морщины, изломы бровей и улыбки. Крупно, беспощадно и физиологично.

В этой версии античного мифа вся тяжесть перенесена на Медею. Это ее путь медленного и последовательного распада прослеживает режиссер. Не зря почти все сцены выстроены с ее участием, активным или пассивным. Что бы ни происходило на сцене, героиня Марике Хебинк все время присутствует где-то на периферии.

MEDEA_©_Sanne Peper

Современная реинкарнация Ясона –  в исполнении Леона Ворберга —  в отличие от своего мифического собрата брутален исключительно дома. В остальном  – трусоват и нервен.  Не то, чтобы он потерял голову от Клары, но молодое тело лучше увядающего, а дерзкий взгляд лучше умоляющего. И потом – она  дочь директора клиники, а это сулит большие плюсы. Он ужаснется безумию жены, честно пострадает и  попытается склеить, по его мнению, всего лишь треснувший, мир, а потом предоставит ей возможность жить со всем этим в одиночестве.  Он по своему понятен – в конце концов, он честно пытается наладить все обратно, в конце концов, он не виноват в зове плоти и еще сотни оправданий. Он любит детей и жену как умеет, как может и, правда, не видит проблемы в наличии молодой любовницы. Лукас искренне не понимает, почему все стало вдруг так сложно.  Понимание, как и положено в античной трагедии, настигнет Лукаса  в  самом конце. И оно будет очень простым: в мире Медеи нет понятия прощения. В любви и в  ненависти она может быть только целиком. Полностью и до конца.

MEDEA_©_Sanne Peper

Саймон Стоун исследует механизм не преступления: его, скорее, занимает возможность зафиксировать все этапы взрыва и последующей катастрофы.  Крупным планом – без лишних деталей,  современными словами рассказывается одна из тысячи тысяч историй – о женщине, которая отомстила мужу за измену, о женщине, покончившей жизнь самоубийством от невыносимости жизни, о женщине, убившей собственных детей. Все чем каждый день полна криминальная хроника. Частный – хоть и  леденящий кровь случай благодаря актерам и режиссеру превращается в  отражение могучего мифа, архетипическую историю  любви как смерти.

MEDEA_©_Sanne Peper

Душевные страдания  Анны мутируют в физические до такой степени, что саму физическую боль она почти не распознает.  Медея раздавит в руках стекло, порежется. Но кричать будет от того, что эта боль не смогла перекрыть внутреннюю муку. Анна и Лукас предпримут отчаянную попытку отыграть все назад:  сцена родов на сцене, когда Лукас будет крепко держать и одновременно дышать с рожающей женой, а она зайдется криком, пытаясь снова воспроизвести великий акт рождения в мир нового существа – их новой жизни, где не было кошмара. Но ребенок окажется фантомным, и Анна-Медея окончательно поймет, что ничего изменить нельзя.

MEDEA_©_Sanne Peper

В спектакле нет убийства как акта, в белом пространстве начнет медленно сыпаться пепел, постепенно вырастая  некрасивой контрастной горкой. На  этом пепелище уже не Анна, но совсем Медея последний раз прокричит Лукасу-Ясону  всю свою боль, стыд, ужас, ненависть, любовь, а затем выберет огонь, как очищение и медленно засыплет пеплом тела детей.   Это репетиция собственного ухода, ведь она совершает противоестественную вещь, и  боль, помноженная на боль,  дает, наконец, критическую массу.   Белое пространство  совершает последнюю метаморфозу и вспыхивает слепящим светом небытия и покоя.   Есть душевные травмы, несовместимые с жизнью в этом мире. А по ту сторону хотя бы не больно.

Фото предоставлены пресс-службой

фестиваля-школы современного искусства «Территория»

 

Все права защищены. Копирование запрещено.