В институте «Стрелка» 28 июля завершился четвертый Strelka Film Festival by Okko, представивший лауреатов и номинантов недавних Канн, Локарно, Торонто и Трайбека. Музыкальные сезоны побывали на двух показах – ирландско-американского триллера «Виварий» и драмы «Прекращение» филиппинца Лава Диаса.

 

Монохромный опус Лава Диаса идет почти пять часов, а стилизованный под картины Рене Магритта «Виварий» Лоркана Финнегана, всего лишь полтора. Не смотря на столь очевидные различия, оба фильма развивают схожие лейтмотивы, не столько повествовательно, сколько репрезентативно описывая картину мира с определенного ракурса. В обоих случаях, мы наблюдаем за герметичной реальностью, видоизмененной некими силами, с целью репрессировать личность, ограничив ее даже в самых базовых психофизиологических проявлениях. При этом, как и в любой антиутопии, имеется в виду дух именно нашего времени.

«Виварий» сюрреалистичен, его нарратив построен через иносказание и сатиру. Лав Диас же оперирует масштабными метафорами, но придерживается реалистичной манеры повествования. Герои «Вивария» — молодые атеисты, многие персонажи «Прекращения» одержимы духовными поисками. К этой, и другим параллелям, мы еще вернемся, а пока поговорим о фильмах по отдельности.

  1. «Виварий» (Vivarium)

Виварий – это помещение, в котором проводят научные эксперименты над животными, а также первая из череды антропологических метафор в одноименном фильме режиссёра Лоркана Финнегана, на создание которого, среди прочего его вдохновил документальный фильм о кукушках. Герои «Вивария» — молодая пара Джемма и Том, подумывали съехаться, когда им подвернулось объявление о продаже участка в новом элитном жилом комплексе. Территория «абсолютного счастья» оказывается неким квази-пространством, лабиринтом без выхода. Симметричные улицы и дворики, абсолютно одинаковые дома, с идеальным интерьером пастельных тонов, облака, которые похожи… на облака.

Кажется о чем-то подобном мечтал в начале «Бойцовского клуба», герой Нортона, будучи еще «икея-боем». Но вот только дому из «Вивария» языками пламени не навредить.  Отчаявшись сбежать и разрушить свою «мечту», Том и Джемма пытаются заняться терраформированием. Но исследовать оказывается нечего –  пустота и стерильные поверхности, отсутствие запахов и вкусов в еде, которая каждый день материализуется в коробке перед домом… Однажды в такой коробке герои обнаруживают ребенка.

«Виварий» — фильм предельно лаконичный: в актерах, репликах, событиях, деталях. Поэтому, когда что-то всё-таки случается, это всегда не просто так. В недавних «Паразитах» элементом нарратива стал неприятный запах обывателя – в «Виварии» же наоборот, обоняние доставляет героям последние радости жизни, полной изъянов и такой естественно-природой.

Режиссёр не торопится объяснять происходящее. Ясно, что мы наблюдаем своеобразную изнанку современности, парадоксально жестокое искажение фантазии о зоне комфорта. Герои напоминают ту самую рыбку, которая вдруг узнала, что есть мир за пределами аквариума, и пытается проломить стекло плавниками. Таким образом «Виварий» — это интенсивное погружение в онтологический симулякр, смутно напоминающее настроение некоторых сцен из «Синего бархата».

Однако сюжет фильма вполне своеобразен, и детализирован так, чтобы раз за разом, давать надежду в очертаниях, говоря по Делезовски, складок. Действо не столько интригует, сколько «давит в зародыше». Интуиция фрустрируется в тупиковых прото-детективных и псевдо-мистических витках, а токсичная в своей абсурдности образность создает иллюзию движения времени через множественные точки невозврата.

В итоге, все вопросы сводятся к героям и их поведению – Джемма пытается воспитывать симулякрового ребенка, а Том копает (тоннель, колодец, могилу?) во дворе. И когда суггестивность отрицательной образности, доводится до логичного, с точки зрения жанра, логики и вообще всего человеческого, конца, мы всё-таки получаем один Ответ.

Этот фильм, сам по себе, симметричная и сбалансированная конструкция, все-таки выделяет из вакуума нечто мирское – это музыка, удовольствие от курения, опять же запахи. Отстранённость повествования иллюзорна. Также как и индифферентность любой зоны комфорта. Если абсолютен порядок, это лишь значит, что хаос централизован персонально в субъекте. Поэтому человеку необходимо быть жестоким даже тогда, когда природа равнодушна (а значит обезличена). Вот и выходит, что нужно изобретать  жестокость борьбы за выживание заново для познания окружающего мира.

 

  1. «Прекращение» Лав Диас

2034 год. Вся Юго-Восточная Азия погрузилась во тьму после глобального катаклизма. И так уж совпало, что  в Филиппинах будущего и в жизнях людей тоже давно уже все мрачно, после того как в стране воцарился жестокий диктатор Нирвано Наварра.

Лав Диас широко известен в фестивальной среде, как повелитель хронотопа и поэт безвременья – его невероятно длинные (до 12 часов) фильмы, имеют свойство ритмически поглощать закономерности зрительских перцепций развернутой образностью и масштабными художественными свершениями.

Однако, в своем самом последнем фильме, Лав Диас, решив воспеть борьбу страны с диктатором, избегает поэтических, или концептуальных пересечений в созданной им вселенной. Камера режиссёра всегда статична – а те, кто находятся внутри, иногда лениво перемещаются, чтобы скрыться от серебряного дождя и спрятаться тени, — но чаще всего, замирают в определенной позе и обмениваются репликами. Таким образом картинка практически замирает, а режиссёр, вовсе не разрабатывая глубинную мизансцену (в отличие от своих предыдущих фильма), если чего и добивается, так ее полного омертвения.

В итоге, в фильме отсутствует динамика как таковая – нет даже ритма течения реки или космического времени. Мы скорее рассматриваем альбом графики, в котором некоторые рисунки нравятся нам чуть больше, другие меньше.

 

Пожалуй, впервые, Лав Диас не осваивает хронометраж. Интересные образы и лейтмотивы, как например, жизнь лесбийского окружения диктатора, рок-концерт, сеансы психоанализа, которые проходит бывшая учительница истории, а ныне гетера, ее же увлечение распиванием свежей крови, — все эти сцены расположены как-бы на расстоянии нескольких страниц друг от друга. И в памяти на них приходится сознательно загибать уголки, поскольку никаких поэтических ассоциаций между ними не возникает.

Еще один необычный момент для фильмов Диаса – сравнительно резкий монтаж. Раньше он мог держать один план до 20 минут, —  и тогда, медитативная интенция образа, добиралась до сознания зрителя, как волна прилива, слизывающая с песка случайный мусор сущего.

Теперь же мы в четкой, но полностью лишенной ритма последовательности следим за утомительно подробным бытом угнетенных и угнетающих. Выражен этот быт в череде клише, абсурдной иронии (диктатор, разумеется, сумасшедший, и любит расхаживать дома в женской одежде и т.п.), и длинных, топорных, риторических общих местах.

Возвращаясь к тому, что объединяет «Виварий» и «Прекращение», как два вектора кино-мысли, интересно, что мимоходом молодые герои ирландского фильма, признаются в своем атеизме. Даже трансцендентность «Ничто» их не затрагивает.  У Диаса же напротив, священник ведет борьбу против режима, а христианский символизм четко индуцирован в сюжет. Однако интересно заметить, что природа зла в «Виварии» фундаментальна в своей иррациональности, а Диас, как мы уже заметили, показывает своего диктатора олухом царя небесного.

С точки зрения культурной идентичности, таким образом, Финнеган более последователен – ирландская антикатолическая, но все еще апофатичная в своем средневековом значении, традиция, выражена в фильме с предельной ясностью.

Герои «Вивария» пассивны, все их движения рудиментарны, и бессмысленны, как попытки рыбки выбраться из аквариума силой плавников. В фильме Лава Диаса мы же наблюдаем дидактичные «поиски себя», попытки обретения «национальной идентичности», через религию, пафос заботы о другом. Однако ка бы заметил Витгенштейн, такие вещи нужно не проговаривать (иначе они станут бессмыслицей), а показывать. Топос «заботы» важен и в «Виварии». Но Джемма не может установить с ребенком из коробки контакт, поскольку он отличается от нее еще предикативно – он представляет собой иную форму реальности.

«Когда ждешь, ничего не происходит» – так говорили герои Беккета, ждущие Годо. Когда мы наблюдаем хронику каких-то важных событий, сложно поверить в то, что они действительно таковы, как бы ни громка была прокламация. Реальность меняется, когда мы этого не замечаем. И, пожалуй, именно эта, феноменологическая динамика, наличествует в «Виварии», который показывает, и отсутствует в «Прекращении», которое, отказываясь от восточной созерцательности, просто говорит. И именно феноменологически, процессы видоизменения форм существования, скрытые от глаза и от интуиции, умещаются в художественное произведение, способное дышать, чувствовать и влиять, пусть и даже в противоречие своему содержанию.

 

Все права защищены. Копирование запрещено.