Беседа с Алексеем Карабановым — заслуженным артист России, капитаном 1-го ранга , художественным руководителем и главным дирижером Центрального концертного образцового оркестра имени Н. А. Римского-Корсакова ВМФ России. (Краткий вариант текста (из-за ограничения места) опубликован в газете Труд. Мы даем беседу целиком)

 

Послезавтра, в день ВМФ, дирижер Алексей Карабанов с главным военно-морским оркестром России прошагает по Сенатской площади

Алексей Алексеевич Карабанов Фото с сайта centralnavyband.ru

Центральный концертный образцовый оркестр Военно-морского флота имени Николая Андреевича Римского-Корсакова… Уже название звучит, как торжественные фанфары. А звучание самого оркестра – настоящий праздник: сужу по свежим впечатлениям от программы, которой коллективу доверили завершить концертный сезон Большого зала Московской консерватории. Там были не только марши, но и большие симфонические композиции, и классическая балетная музыка, вплоть до знаменитого «Вальса цветов». А послезавтра оркестр пройдет торжественным маршем по Сенатской площади Санкт-Петербурга во время парада в ознаменование Дня ВМФ, традиционно отмечаемого в последнее воскресенье июля. Каким трудом достигается такой творческий диапазон? Каковы традиции военно-морской музыки в России? Как Петр Ильич Чайковским угодил в «фальсификаторы истории», а руководителю оркестра Алексею Карабанову довелось побывать самим Иоганном Штраусом? Об этом и многом другом – наш разговор.

 

– Алексей Алексеевич, простите за банальность вопроса, но «виновата» ваша нерядовая специальность: как и когда пришла мысль стать военным дирижером?

– Военных музыкантов до меня в семье не было. Но еще мальчишкой мне захотелось играть на кларнете. Пошел в музыкальную школу, послушали меня – и выписали счет на 4 рубля 80 коп: месячная плата за обучение. Приняли, значит! Принес бумажку маме, она от удивления рот раскрыла… После неполных четырех лет обучения поступил в музыкальное училище к Исааку Григорьевичу Рогинскому, выдающемуся кларнетисту Мариинского театра. Исаак Григорьевич преподал мне и первую дирижерскую заповедь: главное – не мешать оркестру… Решение идти в военные дирижеры пришло на третьем курсе. Это на меня такое впечатление произвели парады военных оркестров на Невском в День Победы, особенно – игра оркестр штаба Ленинградского округа под управлением потрясающего музыканта Владимира Назаровича Бычкова. Он поднял коллектив до космических высот и среди своих коллег котировался так же, как Евгений Александрович Мравинский среди симфонистов.

– И вы поступили в Ленинградскую консерваторию?

– В Московскую. Как ни странно, военно-морской факультет, прообраз которого появился  в Петербурге еще трудами Римского-Корсакова, при Хрущеве в 1957 году в ходе сокращения армии на 1 200 тысяч человек закрыли.  И с тех пор не восстановили, что особенно нелепо, ведь речь о морской столице России. Так что выбора у меня не было… Московский факультет тоже менял свой статус, одно время он гордо назывался «Московская военная консерватория», потом стал Институтом военных дирижеров и вошел в состав Военного университета. В организационном плане это, наверное, и лучше, но знаете, меня греет, что в дипломе у меня записано дорогое и любимое имя Московской консерватории.

Здесь я оказался в классе Георгия Петровича Алявдина. Того самого, что когда-то в 1950-х – 60-х возглавлял оркестр, которым имею честь теперь руководить. Он был дирижером как раз ленинградской выучки, учеником совсем молодого тогда Ильи Александровича Мусина, который впоследствии воспитал Валерия Гергиева и других наших выдающихся дирижеров. Георгий Петрович учил нас благородной округлости звучания, которая традиционно отличает морские оркестры. Когда впоследствии я стал общаться с зарубежными коллективами – английскими, американскими, – то заметил эту разницу и среди них. Сухопутные оркестры звучат резче, звонче, флотские – мягче, гармоничнее. Такая традиция.

– С каких времен прослеживается история русской военной музыки – с петровских?

– Петр в каком-то смысле, наоборот, убил нашу национальную музыку. В стрелецких полках до него игрались самобытные мелодии, мы об этом знаем по перечислению имевшихся музыкальных инструментов, но сами мотивы погибли, потому что он все это жестко заменил голландской музыкой. От которой тоже почти ничего не осталось – кроме упоминаний и обрывков устной традиции. Тогда довольно небрежно велась документация, мы порой сталкиваемся с отсутствием важнейших бумаг по государственному устройству России, что уж говорить о нотах. Самые ранние достоверные памятники  относятся уже к концу екатерининского времени. Среди них марши Преображенского и Семеновского полков. Всего у нас было 33 гвардейских полка, и все эти марши наш оркестр записал на двойном альбоме к 200-летию российской гвардии. Еще один важный памятник – полонез Осипа Козловского «Гром победы, раздавайся». Хотя Павел, не любивший матушку и ненавидевший все екатерининское, официально отменил его, в обиходе произведение продолжало исполняться еще более ста лет – помните, даже Киса Воробьянинов в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова его поет. Да и если внимательно прислушаться к песне Александрова «Священная война», вы тоже, особенно в припеве, услышите интонации старинного полонеза.

– Очевидно, не случайно ваш оркестр носит имя Римского-Корсакова?

– Конечно, создал ли кто-то более яркие музыкальные образы моря, чем в его «Садко» или «Шехеразаде»? Их автор был не только великим композитором, но и кадровым морским офицером. Об основанной им школе военных капельмейстеров я уже говорил. Николай Андреевич добился, чтобы обучение в ней было бесплатным, т.е. оплачивалось Военно-морским флотом. Я, получив после консерватории назначение в Оркестр Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского, застал в Ленинграде еще некоторых «морфаковцев» – выпускников выросшего из этой школы факультета, расформированного в 1957 году. Вот они – как раз из тех, кто донес до нас этот благородный «морской» звук …

– А есть на море специфические музыкальные сигналы?

– Да, например, сигнал вечерней зари, привезенный Петром из Голландии. Там она называется тап-ту, буквально – «закрой кран». Моряки гуляли в припортовых кабачках, и надо было дать знать продавцам: хватит наливать служивым пива, пора им возвращаться на корабли. В павловские времена композитор Бортнянский придал этому сигналу красивое оркестровое и гармоническое обрамление. В сочетании с молитвой и гимном, роль которого тогда выполнял «Коль славен» (кстати, тоже Бортнянского), это составляло вечерний воинский ритуал. Потом гимны менялись, но вечерняя заря оставалась неизменной вплоть до революции 1917 года. Главный советский специалист по военной музыке Семен Чернецкий написал по ее шаблону «Красную зарю». А старинная русская музыка, как это ни удивительно, сохранилась в Германии, поскольку Николай Первый подарил прусскому королю Вильгельму Третьему (впоследствии императору объединенной Германии) право исполнять и издавать эти ноты. Когда в 1998 году уходил на пенсию Гельмут Коль, звучала как раз эта пьеса, у немцев называемая «Гроссенцапфенштрайх».

– Выходит, страны «дружили музыкой»?

– Такие музыкальные обмены между государствами – вещь традиционная. Было принято, чтобы монарх брал шефство над элитным воинским формированием дружественной страны. Например, австрийский император являлся шефом Кексгольмского полка (Кексгольм – это нынешний Приозерск Ленинградской области), и маршем там служил гимн Австрии – знаменитая «Песня немцев» Гайдна, которая с распадом Австро-Венгрии в ХХ веке была «подхвачена» Германией и поныне является ее гимном. Многое наша армия перенимала во время зарубежных походов – например, популярный Егерский марш, взятый у пруссаков в 1813-1814 годах.

– В чем состоит служба вашего оркестра?

– Наша главная задача – выступления перед военными моряками для поддержания воинского и патриотического духа. Плюс участие в Параде Победы, в церемониях Главного штаба ВМФ, в фестивале «Спасская башня», который за 11 лет стал, по общему признанию, лучшим смотром военной музыки в мире. Я бывал на всех главных военно-оркестровых праздниках, и поверьте, так красиво, как у нас (учтите и место – Красную площадь), нигде больше они не проходят. Русские патронов не жалеют!

– На флоты с гастролями выезжаете?

– Когда есть возможность – с радостью. Участвовали в открытии и закрытии всеармейских игр «Армия-2015» в Каспийске. Недавно выступали в Архангельске на праздник кораблестроителей. Но в советское время таких поездок было больше, пока эта программа в полной мере не восстановлена.

– Как обстоят дела с гастролями на Западе?

– После присоединения Крыма приглашений убыло, но они есть. В сентябре этого года должны ехать в Антверпен на фестиваль военных оркестров, посвященный годовщине освобождения города от фашистов. Там будут американцы, французы – весь второй фронт. То, что они не мыслят этого праздника без нас, геополитически важно. И мы готовим для них специальную, подчеркиваю, советскую программу, а лозунгом выбрали тот, что висел над рабочим креслом адмирала Макарова: «Помни войну!»

– Как обычно принимают?

– Самая восторженная публика – французы. И музыку они знают великолепно, реагируют на тончайшие нюансы. Очень знающая публика – немецкая. Испанцы разбираются хуже – наверное, таковы последствия франкистской изоляции страны. Но тамошнее правительство делает важную вещь: приглашают русские оркестры и устраивают концерты прямо в деревушках. Наши коллективы ведь и лучше большинства западных, и стоят дешевле. Чаще всего выступления проходят в церквях, все желающие в них не помещаются, тогда открывают двери, и музыка разносится над всем городком.

– Известны истории, когда нашим коллективам приходилось сталкиваться с антироссийскими провокациями.

– С нами такого никогда не было. Во Франции ли, в Англии – всюду люди говорят, что в русских оркестрах их привлекает особая задушевность. Не верьте рассказам о всеобщей русофобии. Вот случай: идем мы по лондонскому парку, видим – лужайка, на ее середине ротонда, и там оркестр играет… «Яблочко»! Подхожу к дирижеру, благодарю, представляюсь. Он: у нас это очень популярная мелодия!.. Кстати, зарубежные коллеги обычно охотно делятся нотами, аранжировками. Я такие партитуры называю трофейными, у нас из них уже громадная библиотека скопилась.

Дирижер Алексей Карабанов похож на Иоганна Штрауса не только усами, но и «святой к музыке любовью». Фото с сайта centralnavyband.ru

– Велик ли поток желающих попасть в ваш оркестр?

– Не буду кривить душой и говорить, что прямо так вот бегут к нам. Но ситуация стабильно хорошая. Надо ведь учитывать, насколько духовая музыка – тяжелый физический труд, особенно парады, когда надо по шесть часов без отдыха стоять или маршировать с инструментами. В оркестре примерно поровну военнослужащих и гражданских. Военнослужащие получают чуть больше – зато у них и срочные вызовы по приказу, вплоть до вылета в Хмеймим, например…. Привлекательна для оркестрантов и военная ипотека, которую оплачивает Министерство обороны.

– На концерте в оркестре я видел только мужчин.

– Плохо смотрели. А первая флейтистка? И не только она. В санкт-петербургском Адмиралтейском оркестре, которым я 22 года руководил до назначения в 2007-м в Центральный, сейчас отличная тромбонистка. Если придет такая же талантливая девушка к нам, буду только рад.

– Пишут для вас современные композиторы?

– Мы играли очень красивую Восточную фантазию для кларнета  оркестром Геннадия Чернова. У замечательного петербургского композитора Владислава Панченко есть изумительная по драматизму оратория «Океан» на тексты сказов Бориса Шергина для баса, сопрано, хора и оркестра. Он ее написал в 1996 году к 300-летию флота, а два года назад, к 75-летию нашего оркестра, мы ее  исполнили с хором  Московского университета.

– Когда вы вышли мне навстречу из артистической Большого зала консерватории, я обомлел: Иоганн Штраус! Только в русской форме капитана первого ранга. Это вы специально под короля вальсов такие усы отрастили?

– Нет, усы появились еще до увлечения Штраусом. А увлечение серьезное: сейчас его музыки в репертуаре нашего оркестра – на шесть часов, и каждый год добавляется что-то новое. Что до сходства, не один вы его заметили. У режиссера Владимира Бортко в фильме «Идиот» есть сцена в Павловске, где играет оркестр, которым, как известно, с 1856 по 1865 годы руководил прославленный венский маэстро. Так Штраус там – это ваш покорный слуга. И грим не понадобился, только бакенбарды налепили.

– Кроме своего родного, случается и с другими оркестрами выступать?

– А как же, в том числе с симфоническими – БСО Владимира Федосеева, мариинцами… С ведущими военными оркестрами Швеции, Германии… Из германских оркестров номер один (они там все по номерам) – это коллектив люфтваффе.

– Что вы с ними играли – «Все выше, и выше, и выше»? Немцы ведь еще при Гитлере позаимствовали наш авиационный марш.

– Нет, берите «еще выше» – «Славянский марш» Чайковского, его же увертюру «1812 год». Помню, немцы на репетиции играли увертюру как-то индифферентно. Я попытался поднять их дух: ну, представьте, вы сидите в окопах, и на вас наступают немецкие войска!.. В ответ гробовая тишина. Я: извините, французские… Подействовало – заиграли с огнем, не захотели позорить Германию.

– На «Боже, царя храни», которое там цитируется в конце, не вставали?

– Это же не их гимн. Но, между прочим, Чайковский с этими гимнами всех запутал, можно сказать, историю сфальсифицировал. В России в начале XIX века гимном была общая для 27 европейских стран музыка Жана-Батиста Люлли (изначально это гимн французского короля Людовика XVI), сегодня сохраненная только англичанами. «Боже, царя храни» Алексея Львова появилось только в 1833 году. И у французов совсем не «Марсельеза» тогда являлась государственным символом, Наполеон ее отменил в 1804 году, а гимном она вновь стала только в 1871-м. Петр Ильич взял те мелодии, смысл которых был ясен в его время. И сочинил такую музыку, что ее дух стал сильнее буквы истории.

– В вашей семье кто-то пошел по вашим музыкантским стопам?

– Нет. Мы купили сыну скрипку, но ему больше понравилось играть на гитаре – сначала классику, потом рок-н-ролл, хард-рок… И сейчас для души музицирует, гавайскую гитару освоил. А вот профессию выбрал совершенно не связанную с музыкой. Но на все мои концерты приходит, он же с детства к ним привык. Репертуар знает очень хорошо, я по его реакции могу судить, удался концерт, или есть к чему придраться…