Людмила Монастырская – оперная певца (сопрано), солистка Национальной оперы Украины. Окончила Национальную музыкальную академию Украины имени П. И. Чайковского. В 2010 году дебютировала в Берлинской опере, и с тех пор работает со многими зарубежными оперными театрами. Вот и наша беседа состоялась в Лондоне, в Ковент-Гардене, перед выступлением певицы в опере «Набукко» Дж. Верди.
МС: Вы уже знаете, чем будете заняты в ближайшие годы?
ЛМ: Все расписано уже до начала 2019 года. Два последующих сезона – 2016–2017 и 2017–2018 – включают три новые партии, которые я ещё не исполняла до этого времени: Елизавета в «Доне Карлосе» Верди, Норма в «Норме» Беллини и Манон в «Манон Леско» Пуччини.
МС: А где?
ЛМ: «Дон Карлос» – в берлинской Дойче Опер в следующем сезоне, через сезон – «Норма» в Хьюстоне (США) и «Манон Леско» в театре «Лисео» (Барселона).
МС: Это уже знакомые для вас сцены?
ЛМ: В Хьюстоне я уже пела – «Аиду» в 2013 году и «Тоску» в 2015 году на открытии сезона. В «Лисео» (там, где будет «Манон Леско») в прошлом году с Пласидо Доминго мы исполняли “I due Foscari”, ранний Верди. Это была концертная версия. В Дойче Опер Берлин я уже спела много спектаклей, в том числе «Макбет», «Набукко», «Тоска». Я выступаю там достаточно часто, практически каждый сезон, иногда два–три раза в сезон.
МС: Какая-то есть любимая сцена?
ЛМ: Любимая сцена для меня, я вообще всем говорю это без исключения, кстати, – это Ковент-Гарден. Он для меня как второй театр, потому что всё-таки основное место работы – в Киеве, дома, чему я очень рада, потому что моя семья там живёт, дети, родители. Театр у нас репертуарный, и есть возможность, приезжая на родину, именно в плане творчества попеть то, что бы я хотела. А вторым театром я для себя считаю Ковент-Гарден, потому что здесь я приняла участие в шести постановках. Опять же коллектив очень сплоченный, они очень ценят тех, кто уже здесь работает давно, уважают и хорошо относятся. В Метрополитен-опере мне тоже очень комфортно. Я к чему это говорю? В этих топовых, больших театрах создаётся максимум условий для певцов. Организация на высшем уровне, что для меня приоритетно: репетиции, перерывы – всё по часам, всё очень определённо и чётко, и это даёт результат. Вот это очень важно. Ну и сама атмосфера психологически очень комфортна. Так что, пожалуй, что Ковент-Гарден и Метрополитен-опера. Другие европейские театры тоже прекрасны: в Дойче Опер тоже очень приятно работать, в Вене в этом сезоне я спела «Аиду», мне очень понравилось. Хьюстон, опять же, тоже как ещё один дом.
МС: То есть хорошо везде?
ЛМ: Везде, да. Не могу сказать, что где-то плохо. Мы приезжаем и отрабатываем свой контракт, наше дело – хорошо и качественно спеть роль. Конечно, если мы здоровы, потому что мы же все живые, и всё равно бывает такое, что очень редко, но отменяешь выступление. Вот как у меня в Киеве случилось, к сожалению: отменила свой сольный концерт и три спектакля. Очень жаль, потому что зрители очень ждали этого, на концерт уже давно были куплены билеты, он анонсирован был год тому назад. Но пришлось отменить, потому что очень сильно болела, два месяца никак не могла выздороветь. Так что бывают разные обстоятельства.
МС: Кроме новых постановок что вы ещё будете петь?
ЛМ: Предстоит масса всяких выступлений. Сейчас после Лондона еду в Париж, в Опера Бастий, на четыре спектакля «Аиды». Это для меня тоже дебют, потому что в Париже я ещё не пела до этого. В следующем сезоне, уже с сентября начиная, в Париже будет «Тоска» – восемь спектаклей с моим участием. После этого я лечу сразу в Нью-Йорк, там у меня «Аида» и «Набукко». После Нью-Йорка будет несколько недель перерыва.
МС: Вы регулярно поёте Пуччини?
ЛМ: Да, в моем репертуаре «Турандот» и «Тоска».
МС: А Верди – ваш любимый композитор?
ЛМ: Да. Верди наилучшим образом у меня получается, можно так сказать, легко ложится как-то.
Знаете, честно вам скажу, недавно я послушала одного своего коллегу, с которым мы не одну постановку отработали. Он сам из Украины, но живет в Европе, не буду называть, в какой стране, очень известный ведущий певец, но на мой субъективный взгляд как раз русская музыка, хотя он сам русскоязычный, у него получается не так хорошо, как тот же Верди, Беллини, Доницетти или Вагнер. Он поет всё – богатый репертуар. Но даже несмотря на то, что человек говорит по-русски, как раз русская музыка не всегда ему удаётся. Потому что в пении это совсем по-другому.
МС: По вашему мнению, это касается именно русской музыки?
ЛМ: Да, она очень сложная, русскую музыку очень сложно петь.
МС: Дело в языке?
ЛМ: Да, мало того, что это очень глубокая музыка, надо ещё понимать смысл. Но как это ни парадоксально, даже русскоязычные певцы не всегда доносят то, что нужно, то, что заложено в тексте.
МС: А вы поёте русский репертуар?
ЛМ: Да, пела и пою. В декабре у меня был вечер русского романса в Киеве, в том числе я пела всеми нами любимые «Хризантемы», и «Только раз бывает в жизни встреча», и «Ночь светла», и «Калитка», и «Не уходи». Весь набор, который я обожаю. И мама моя – русский филолог, она приучала меня с самого детства к слову, к литературе, просто обращала внимание на текст, то есть прививала уважение к слову как таковому. Я обожаю русскую музыку. Очень уважаю Диму Хворостовского, с которым мы тоже творчески соприкасались в работе: в «Бале-маскараде» пели вместе в Royal Opera House. Он, на мой взгляд, эталонно исполняет русский романс, потрясающе. Я считаю, что просто что-то фантастическое есть в его исполнении, в частности для меня как для коллеги. В том, как он исполняет, буквально в каждом слове, в каждой фразе есть то, что и должно быть в русском романсе, вообще в русской музыке. Из русской музыки я пела Иоланту в «Иоланте», Татьяну в «Евгении Онегине», Лизу в «Пиковой даме». Как-то получилось, что Чайковский больше, ну и камерная музыка.
МС: Выходит, Верди вам ближе?
ЛМ: Не то, чтобы ближе. Сама музыкальная мелодика фразы тоже с текстом связана. Наверное, итальянский язык даётся мне достаточно просто. Я исполняла оперы Верди, написанные им в разные периоды, и могу сказать, что это тоже представляет некую сложность. Ранний Верди, как известно, нелёгок для исполнения. Так что что-то может получаться, а что-то не очень.
МС: А немецкоязычные композиторы?
ЛМ: Всему своё время, я думаю. Чтобы начать петь немецкоязычную музыку, надо очень хорошо изучить ту эпоху, в которой писал композитор, то, что им двигало. Вообще нужно начать заниматься немецким языком больше, потому что я не говорю на немецком.
МС: Вам интересен Вагнер?
ЛМ: Да, конечно. Потрясающий композитор, это совершенно нечто новое. Я думаю, что обязательно буду петь Вагнера.
МС: В одном интервью вам задавали вопрос про Ла Скала, где однажды «забукали» Чечилию Бартоли, и вы ответили, что вам не важно, «забукают» вас или нет зрители, которые приходят в театр с партитурой и выискивают огрехи, вам гораздо важнее хорошо подготовиться и правильно спеть.
ЛМ: Да, безусловно. Что касается исполнения, тут я стараюсь не разделять площадки. Качественное исполнение и ответственное отношение к работе – именно это важно.
МС: А профессиональную критику вы читаете?
ЛМ: Иногда читаю, но я просто пришла к выводу, особенно в последнее время, что не всегда эти критики настолько профессиональны и образованны, чтобы иметь право так писать о выступлении и давать свои суждения. Часто пишут необоснованно. Если что-то, по мнению критика, плохо, то часто не объясняется почему. Но если это мнение обосновано, то это полезно почитать, чтобы в будущем учесть в работе. Я постоянно стараюсь учиться, развиваться. Может быть, некоторым что-то действительно режет слух: тот же итальянский язык не родной для меня и, может быть, что-то не устраивает в произношении, ещё какие-то нюансы. Но, как говорится, на вкус и цвет… Даже в плане тембра кому-то нравится лирическое сопрано, кому-то – драматическое, кому-то – меццо-сопрано, а кому-то – лёгкие колоратурные голоса. Так же как одним могут нравиться басы, а другим – тенора.
МС: Вы занимаетесь с коучем?
ЛМ: Да, занимаюсь частным образом. У меня есть коуч из Ла Скала, который приезжает в Киев. Но, кроме того, у нас обязательно работают коучи на каждой новой постановке, подсказывают правильное произношение. Они смотрят, как ты уже сам над этим поработал, получилось это, не получилось или получилось наполовину. Какие-то недочёты всё равно будут. Такого нет, чтобы всё удавалось идеально у всех. Слушая старинные записи, понимаешь, что даже у тех же итальянцев могут быть какие-то нюансы.
МС: Важна ли работа с коучами?
ЛМ: Безусловно, да. С коучами по языку и по стилю. Над той же «Аидой» я работала очень долго, именно когда пела её в Ла Скала в постановке Франко Дзеффирелли. Над арией из первого действия «Ritorna vincitor!» мы работали очень долго, и хотя до этого я пела её просто какое-то невероятное количество раз, я во всё это окунулась, как в первый раз. Это было интересно и, в общем-то, сложно, потому что тут уже объясняли сами итальянцы, как и что делать в этой партии согласно певческой традиции. Например, в каком-то месте не берётся дыхание, хотя тебе неудобно, тебе бы хотелось там взять, но нельзя. Или в арии у Нила, допустим, если залиговано пять нот, их и надо спеть пять, а не четыре, как тебе хотелось бы, потому что на пятую у тебя не хватает дыхания. Примерно так. Вот такие нюансики есть очень важные, которые, кстати, потом некоторые профессиональные критики замечают и отмечают, сделала я это или нет. Это я как раз могу понять, когда хвалят или ругают по делу, профессионально. А когда просто пишут, что плохо… Иногда такое бывает, поэтому надо просто делать своё дело, как говорится, а там уже остаётся надеяться на лучшее.
МС: А любимый композитор всё-таки Верди?
ЛМ: (Смеется.) Ну почему? Пуччини мне тоже нравится. И «Норма» Беллини. Опять же я пою Сантуццу в «Сельской чести» Масканьи периодически, вот в Метрополитен её исполняла в этом сезоне, и в Австрии на Зальцбургском фестивале в прошлом сезоне с Йонасом Кауфманом. Разные композиторы. Это зависит от наполнения, от того, что несёт музыкальный материал, от текста, от самого характера персонажа. Пожалуй, очень важно для меня, что представляет собой моя героиня, кто это, почему она это делает, что ею движет, что мотивирует. Вот это важно. И потом, всё это в звуке же должно быть. В опере так же, как и в любом романе, рассказе, есть действие, какое-то развитие образа. Если исполнять одним звуком от начала до конца все, положим, четыре арии – это скучно. Зритель уйдёт после первого действия или второго максимум, и всё. Или не придёт – и правильно сделает. (Смеётся.)
МС: Сейчас много стало постановок так называемой режиссёрской оперы, с чем вы тоже…
ЛМ: Столкнулась неоднократно, и даже ни два, ни три раза, а намного больше. На одной из таких постановок я очень сильно упала и травмировала себе колено. Я еле допела свой спектакль.
МС: Неужели вы не страхуетесь? А если что-то случится?
ЛМ: Нет, конечно, страховка существует, но как раз на тот конкретный период, когда это произошло, этого не было. Я не хочу в это углубляться, было и было. И, кстати, неоднократно. Как раз до этого случая на «Тоске» что-то подобное было тоже. Я это говорю к тому, что сейчас такое не редкость, особенно в Германии. Совершенно безумные постановки, для солиста это просто испытание какое-то, просто подвиг надо совершить. А спектакль-то не один, их там три, четыре, пять, шесть.
МС: Вы можете отказаться на основании того, что постановка вам не подходит?
ЛМ: Если контракт подписан, ты уже приехал и, более того, твой период занят, ты уже не можешь в это время ничего поставить, потому что всё заранее планируется. Театр не так быстро может найти замену, даже если тебе что-то не понравилось. Такое безвыходное положение тоже случается.
МС: Получается, вы подписываете контракт, ещё не зная, что за постановка будет?
ЛМ: И такое бывает, да. Сейчас уже стараюсь очень интересоваться этим, сейчас у меня есть такая возможность, чтобы новые постановки какие-то выбирать, высказывать пожелания, узнавать, может ли театр себе позволить поставить спектакль с учётом мнения твоего или твоих коллег. Есть надежда, что какого-то безумия тебя не ждёт по приезде. Конечно, чем дальше, тем больше каких-то возможностей в этом смысле появляется. Это меня очень радует, на самом деле.
МС: Но это уже ваш статус?
ЛМ: Наверное, со временем певец какой-то статус приобретает, с каждым годом, с каждым сезоном. Я говорю это и о своих коллегах, безусловно.
МС: А ваше личное отношение к режиссёрской опере?
ЛМ: Я не против, если это несёт смысл, если, например, костюм не мешает двигаться. Когда движение мешает пению, это уже некачественное исполнение. И всякие такого рода нюансы, они как звенья одной цепи. Если выпадает одно звено, то цепи уже не будет, соответственно, не будет качественного спектакля. Вот опять же вращающаяся сцена: можно её умно, грамотно как-то использовать, чтобы это не мешало певцу. Во время пения ты сконцентрирован на тексте и на том, чтобы качественно спеть всё, что в нотах. А если при этом что-то вращается, что-то кружится, это усложняет задачу, и не всегда в нужную сторону.
МС: А есть какие-то арии, которые вы очень хотели бы спеть? К чему стремитесь?
ЛМ: У меня есть такая возможность – петь в Киеве. У нас прекрасный симфонический национальный оркестр, и с ним я сделала в прошлом году концерт, в котором я исполняю то, что не пою в спектаклях. То есть мы специально готовим эту программу, и всё это я для себя пишу, прокручиваю, просматриваю, что у меня получается из того, что бы я хотела в будущем спеть. Если у меня что-то не совсем получается, не моё, то не стоит этого делать.
МС: Получается, что это позволяет вам проверить, как музыка ложится на голос, как вы чувствуете произведение?
ЛМ: Да, хорошо, что есть эта возможность записать себя, прослушать, потом сделать какие-то выводы, покритиковать и забыть. Что бы я хотела включить в репертуар? Маддалену в «Андре Шенье» Джордано, Адриану в «Адриане Лекуврёр» Чилеа, из Верди – «Трубадур», «Дон Карлос», «Эрнани», «Сила судьбы» (Леонору я пела уже, но хотелось бы петь её чаще). Я считаю, что у меня работы достаточно, хотя бы справиться с тем, что есть.
МС: А есть театры, которым вы можете предложить сделать постановку специально для вас?
ЛМ: Ну, как раз киевский театр этим занимается. «Тоску», может быть, восстановят, «Силу судьбы» поставят. Ещё в Киеве был в репертуаре шикарный спектакль – «Джоконда» Понкьелли, и я бы очень хотела, чтобы его тоже восстановили. Партия Джоконды просто невероятная по своей сложности. Опера идет редко, так как шесть драматических голосов надо найти – баритон, тенор, бас, две меццо и сопрано, а это не так просто.
Что ещё? У меня много планов, но это всё не так просто осуществить, потому что обычно так не бывает, что высказал свое желание – и тебе сразу же, с распростёртыми объятиями поставили спектакль. Это же зависит и от того, какими возможностями театр обладает, какие там исполнители, какой уровень. Может быть, там определённый дирижёр, с которым бы хотелось спеть или нет.
МС: У вас есть «ваш» дирижёр?
ЛМ: Я очень уважаю и очень благодарна Антонио Паппано, с которым мы готовили здесь, в Ковент-Гарден, партию леди Макбет. Он мне очень помог, раскрыл глаза на многие вещи, он потрясающий коуч и оперный пианист, кроме того что дирижёр. Он просто невероятно занимается с певцами, в правильном русле, даёт им какие-то вещи, которые остаются как багаж на всю жизнь, и так правильно всё объясняет, показывает, что это невозможно забыть. Кого ещё я бы выделила? Кристиан Тилеман, с которым мы делали в Зальцбурге «Сельскую честь», – тоже прекрасный дирижёр, потом Фабио Луизи, с которым я пела «Аиду», Марко Армильято (с ним я работала в Метрополитен-опере), Даниэль Баренбойм, с которым я пела в Берлинской опере, Даниэль Орен (мы работали вместе в Лондоне и Париже) и, безусловно, Зубин Мета, с которым я пела «Аиду» и «Силу судьбы». Ещё Валерий Гергиев, с которым я тоже работала, он меня приглашал на «Тоску» и «Макбет» в Мариинку, – шикарный дирижёр.
МС: Пару лет тому назад я была на вашем концерте в Большом зале консерватории в Москве. Помните?
ЛМ: Конечно, помню. Я очень благодарна организаторам, что меня пригласили. Я с удовольствием спела в этом славном зале, где выступали и выступают выдающиеся исполнители. Это была огромная честь петь, стоять на этой сцене уже просто. И отдельное спасибо, огромнейшая благодарность маэстро Плетнёву, потому что это тончайший музыкант, я считаю. Просто было огромным удовольствием уже даже на репетициях с ним соприкоснуться, поработать, ощутить единое дыхание, что очень важно, первостепенно, когда на сцене какая-то вибрация передаётся от дирижёра к исполнителю. Это очень ценно, потому что на самом деле мы всегда соблюдаем субординацию. Дирижёр – это всегда дирижёр, это выше. Но если говорить о спектакле, допустим, то мы, то есть дирижёр и солист, работаем на одно дело, мы должны качественно музыку донести до зрителя, то есть тут не должно быть каких-то лидеров типа «Я тут вот такой, а ты себе там как хочешь, так и барахтайся». У нас было с Плетнёвым тогда вот это единство, которое и должно быть в идеале, к которому все стремятся. Я очень благодарна ему, и если будет ещё возможность поработать вместе, я с удовольствием приеду, потому что это глубоко творческий человек.
МС: Вы говорите, он хорошо чувствует певцов?
ЛМ: Да, безусловно. Складывалось ощущение, что мы дышали с ним в одном темпоритме. Его руки и моё дыхание – это настолько было тонко. Эти его ауфтакты, вообще его руки – это что-то невероятное, на мой взгляд. Есть, знаете, дирижёры, которые выходят на сцену «отбыть» спектакль или концерт. Просто помахал себе что-то там на три четверти или шесть восьмых и поставил галочку. А с Плетнёвым не так: тут просто ежесекундно как будто паришь внутри этого произведения, это что-то гораздо выше, и не на одну ступеньку. Я образами говорю, потому что мы же творческие люди, мы так это всё и чувствуем, на уровне ассоциативных вещей. И публика в Москве потрясающая просто. Я даже не ожидала такого приёма.
МС: У вас лежит душа больше к оперному репертуару?
ЛМ: Больше к оперному, если честно. Но с большим удовольствием пою камерные концерты, просто не всегда есть время их подготовить. А это важно – качественно подготовить, потому что это пишется. Если не тобой, то кем-то ещё обязательно выставится в интернет.
МС: В Большой театр вас ещё не приглашали?
ЛМ: В Большой меня приглашали на «Чародейку». Это было, по-моему, пару сезонов назад, если не ошибаюсь. Но как раз был июнь, когда я обычно работаю, например, в Дойче Опер Берлин. Когда контракт подписан заранее, ты же не можешь уже так просто его расторгнуть. У меня случалось именно с Дойче Опер, что приходилось отказывать один-два раза, третий раз уже просто некрасиво отказать. Надо уважать, что театр тебя приглашает, ценит. А в Большой звали как раз в конце сезона.
МС: Хотели бы там спеть?
ЛМ: Спела бы с удовольствием, было бы свободное время.
МС: У вас есть на сцене постоянные партнёры, с которыми вам комфортно петь?
ЛМ: Есть несколько партнёров, с которыми комфортно петь. В основном мои партнёры – это тенора, сопрано с тенором обычно взаимодействует на сцене. Йонас Кауфман, конечно же, потрясающий партнёр на сцене. Из таких шикарных голосов ещё могу Фабио Сартори отметить, мы с ним пели в Вене «Аиду», он пел Радамеса, а я Аиду. Кто ещё? Роберто Аланья тоже, безусловно, Марко Берти, с которым мы работали в «Аиде» в Нью-Йорке и Париже, прекрасный тенор Алексей Долгов, с ним мы делали «Тоску» в Хьюстоне. Много теноров достойных, очень много, но выдающихся, может быть, два-три человека. Интересно, что чем гениальнее певец, тем он проще вообще в жизни, в своём поведении и более внимателен на сцене к партнёрше.
Из баритонов могу отметить Саймона Кинлисайда, с которым мы работали в «Макбете», Георгия Гагнидзе, Амброджо Маэстри, Желько Лучича, Димитрия Платаниаса, с которым мы «Тоску» вместе исполняли во Франкфурте и сейчас работаем в «Набукко», Анджея Доббера, с ним я пела в Ла Скала и Хьюстоне, Марко Вратонью, с которым я исполняла «Тоску» в Метрополитен-опере. Прекрасные коллеги, прекрасные партнёры на сцене.
Из меццо-сопрано могу отметить Олю Бородину. С ней я никого не могу сравнить, поскольку это и как человек, и как певица – харизматичная личность, полностью самодостаточная. Это одна из моих коллег, которых я очень уважаю и ценю, прекрасный человек и прекрасная певица. Могу отметить Аниту Рачвелишвили, с которой мы делали «Реквием» Верди в Зальцбурге, Екатерину Семенчук, она сейчас поёт в Ковент-Гардене Азучену в «Трубадуре», Катерину Губанову, с который мы тоже пели «Аиду» в Вене. Кто ещё? Марианна Корнетти, мы пели с ней и Дмитрием Хворостовским в «Бале-маскараде», Долора Заджик, с которой мы исполняли «Аиду» в Хьюстоне. Достаточно много прекрасных меццо-сопрано.
Из басов могу отметить Рене Папе, с которым я пела в «Макбете» в Берлинской государственной опере, Ильдара Абдразакова, с ним пели вместе «Реквием» Верди в Зальцбурге, Дмитрия Белосельского, с которым я пересекалась на нескольких постановках. Кто ещё из молодых? Раймонд Ачето, мы в «Макбете» вместе работали, он пел Банко, Джон Райди тоже, хороший голос. Невозможно всех перечислить.
МС: Скажите, а возможно дружить с певцами?
ЛМ: Думаю, да. Но не со всеми. Я вам скажу не очень приятную вещь, что иногда зависть имеет место даже между разными типами голосов, как это ни парадоксально. Это правда. Это уже проверено не раз. На поклонах это видно сразу. Допустим, какому-нибудь баритону, басу или меццо-сопрано может не нравиться, когда тебе аплодируют сильнее. Или наоборот, сопрано завидует тенору. (Смеется.) Это вполне естественно. Оперные певцы, в общем-то, честолюбивые тщеславные люди.
МС: А как вы определяете?
ЛМ: Лично я вижу выражение лиц. Это может выражаться в отношении к тебе где-то там в кулуарах, за кулисами или между представлениями. Если это искренние люди, независтливые, они только порадуются успеху, лишний раз улыбнутся, поприветствуют, а когда это какие-то очень зацикленные на себе, не в меру себялюбивые певцы, к сожалению, бывает по-другому. Я думаю, что в любой профессии, в любой области это имеет место, и особенно в творческой, как у нас. Люди все ранимые, чувствительные.
МС: Русскоговорящих певцов часто встречаете?
ЛМ: Очень часто.
Ж: А это как-то объединяет людей?
ЛМ: Мне лично всегда приятно с кем-то пообщаться на русском. В любом из театров, например, встречаешь украинцев. Как я уже говорила в одном из интервью, В Латинской Америке, в Чили, я пела «Аттилу», это ранний Верди, с баритоном Виталием Билым, мы и сейчас будем, кстати, «Аиду» вместе петь. И оказалось, что мы земляки. Я из Черкасской области сама, я не из Киева. Он тоже, оказалось, из Черкасской области, учился в Одессе, работал в Москве десять лет в Новой Опере, ну и так получилось, что встретились в Латинской Америке. Так что лично я с удовольствием общаюсь с русскоязычными певцами. Бывает, что с одними и теми же людьми встречаешься в другой стране, на другой постановке, и там мы в кафе где-то можем встретиться, пообщаться. Это жизнь.
МС: Если стоит вопрос о контракте, то получить его возможно только через агента?
ЛМ: В моём случае занимаются этим мои агенты. Я ещё не в том статусе, чтобы разговаривать напрямую с театрами.
МС: Ещё или уже?
ЛМ: Наверное, еще. Напрямую, может быть, Пласидо Доминго уже имеет такую возможность и статус, чтобы диктовать свои условия, и под него подстраивается любая организация, любой театр, оркестр и так далее. Я считаю, лучше, чтобы менеджеры занимались оргвопросами, потому что ты же сам себя не будешь расхваливать, какая ты хорошая и как ты должна дорого стоить. (Смеётся.) Для этого и существует такая работа – менеджер, за это он имеет свой процент.
МС: Мне кажется, что театры хорошо знают исполнителей, и если певец нравится, то и контракт получить проще.
ЛМ: Есть приоритет. Допустим, если в театре уже знают исполнителя, его хотят и пригласить на следующую постановку, только его видят в этой роли. Тогда, конечно же, обращаются к агенту, свободен ли певец на данный период. Очень хорошо, если свободен. В этом случае составляется контракт, где оговариваются условия: что за спектакль, кто режиссёр, дирижёр, партнёры, количество спектаклей, гонорар и так далее. А певец имеет выбор – соглашаться или нет.
МС: Пожить дома хочется?
ЛМ: Да, конечно. (Улыбается.)
МС: Постоянные переезды…
ЛМ: В последние годы бывает так, что из Европы летишь в Америку, из Японии – в Европу и дальше в Латинскую Америку, без перерыва работаешь, с одной постановки сразу едешь на другую, потом на третью. Хочется, конечно, дома побольше посидеть, хотя бы 10–15 дней, летом. Слава богу, у меня в этом году свободный август. Может быть, как-то с детьми проведу время.
МС: Сложно, да?
ЛМ: Безусловно, перелёты эти все…
МС: Квартиры постоянно меняете?
ЛМ: Апартаменты. На длительное время певцы снимают апартаменты: одна спальня и кухня-студия, что-то примерно такое, недалеко от театра, чтобы было близко ходить на репетиции. Чисто психологически это непросто.
МС: Людмила, а вы счастливый человек?
ЛМ: Я счастлива, конечно. Я счастлива уже потому, что я мама, у меня взрослые дети, я их очень люблю и «надеюсь, что это взаимно», как в песне. (Смеётся.) Родители у меня прекрасные, брат. И прекрасная работа, от которой я получаю огромное удовольствие. Конечно же, я счастлива. У меня есть очень многие вещи для счастья.
МС: Даже какие-то издержки, например, что не так часто с семьей видитесь, всё же компенсируются работой, в которой вы счастливы?
ЛМ: Наверное, в моём случае я могу сказать, что да. Каждый певец вам по-разному скажет. Мне тоже, конечно, хотелось бы больше проводить времени с детьми, вообще с семьёй, с близкими людьми – друзьями, коллегами, которые в том же Киеве живут. Как-то побольше всё-таки общения хотелось бы. С другой стороны, я благодарна судьбе, что так сложилось, потому что я могу нормально жить, и моя семья имеет эту возможность.
Беседу вела Ирина Ширинян
Пока нет комментариев