18 июня, Сразу 3 открытия — бедное жюри, от души сочувствую…

День. Андрей Гугнин. Россия

Наконец-то конкурсант озаботился стилем исполнения баховской музыки. Ля-бемоль мажор из I тома Андрей Гугнин играл в  оправданной для данного мини-цикла (прелюдия и фуга)  клавесинной манере, выделяя дополнительным временем особенно выразительные интонации, как это и следует делать.  Ура!

В «Авроре», опять же, наконец, в нотном  тексте была бездна смыслов.   И тогда уже можно соглашаться с трактовкой или нет, можно спорить о том, обязательно ли соблюдать предписанную Бетховеном в начале финала педаль, объединяющую тонику и доминанту, а потом — доминанту и тонику, или  необязательно, потому что современные инструменты гуще звучат, и такая педаль невозможна. Многие считают, что бетховенская педаль здесь концептуальна,  и нужно стараться употребить всё своё звуковое мастерство, чтобы эта педаль не превратила фактуру в одну большую кляксу. Но если это не получается, как у Гаджиева, который играл слишком плотно для такой педали, то лучше, как Гугнин, её  подчищать. А вот Кунц на позапрошлом конкурсе играл на одной педали, и было очень здорово, создавалась нужная звуковая атмосфера.  Кстати, именно благодаря этим начальным тактам соната в России получила своё название «Аврора», а так, в мире, её называют  «Waldsteinsonate», потому что она посвящена многолетнему другу и покровителю Бетховена Фердинанду фон Вальдштайну. Как всегда, Гугнин играл интересно, хотя подмазывал больше обычного, и в «Дикой охоте» ему лучше было бы играть попроще, в цельном движении, а то стремительность сбивалась, и получалось недостаточно дико:).

Играл на Стейнвее.

Александр Гаджиев. Италия

Вот этот исполнитель решил Прелюдию и фугу Ми мажор из II тома в органном, видимо, ключе  Это возможно, так как в «Хорошо темперированном клавире» есть мини-циклы, в отношении которых ясно, что они изначально предназначены для клавесина, домашнего органа, или клавикорда. Есть и такие, где это неочевидно. Тогда приходится смотреть или на прелюдию, или на фугу, где это яснее, а и та, и другая должны исполняться на одном инструменте. А. Б. Любимов, кстати,  уверен, что до — мажорный мини-цикл из первого тома предназначался для клавикорда, инструмента, динамически гибкого, а не для клавесина, где прелюдия звучала бы слишком однообразно. Конечно, играли на том, что у кого было, но авторскую «ориентацию» часто можно точно проследить и соответственно  этому  в наше время брать педаль, а также  выбирать штрихи.

По-моему, исполнитель решил, что мир устроен очень просто и всё можно разложить по полочкам. И в «Авроре» на полочках всё было в порядке, разве что октавы не давались в руки. Только получалось как-то очень дидактически, особенно, когда чересчур маркировались отдельные  интонации или альтерации.  В Интродукции Adagio molto даже Стейнвей не спас звучание, разве что в верхнем регистре поддержал. Финал, как я уже писала выше, был сыгран на авторской педали, но  звуковые приёмы выверены не были, и клякса — таки получилась.

Репетиции — конёк этого пианиста, поэтому  Трансцендентный этюд «Мазепа» вышел отлично. Мне кажется, этюд был сделан когда-то раньше,  равно как и Этюд — картина С. Рахманинова, соч. 39 № 5, где драматургия была отлично выстроена, реприза правой рукой начата в правильной динамике, чтобы дать левой провести тему, и все  мелодии в верхнем регистре звучали очень красиво. Эти две вещи были проработаны тщательней, чем остальная программа.

Алексей Мельников. Россия.

Бах. ХТК, I том, си-бемоль минор. Хороший, музыкальный парень, но играет Баха, совершенно не понимая, о чём это.  Россия сильно запоздала с просвещением в области барочной музыки, но, ведь, Факультет исторического и современного исполнительского искусства в Московской консерватории был основан не вчера, а в 1997 году, уж давно есть возможность что-то узнать об этой эпохе из концертов факультета и общения, например.

«Осення песня» получилась чрезвычайно проникновенной, а в «Аппасcионате» мы получили удовольствие от  благородного, в меру плотного, звучания, достаточно глубокого чувства и внимания к «говорящим» интонациям. Название сонате тоже не было дано самим автором. Впервые оно встречается на титульном листе нот, изданных в Гамбурге в 1838-м году. В финале, сыгранном драматично и виртуозно, длинное арпеджио по уменьшённому септаккорду на пианиссимо в предъикте к репризе затронуло струны в душе больше, чем у предыдущих исполнителей, но, всё же, не вышло так, как у Ань Таньсю (см. отчёт о первом дне тура).

Первый этюд Шопена Мельников сыграл на уровне, молодец.

Трепетность в исполнении Этюда — картины С. Рахманинова, соч. 33 № 2, До мажор, всех подкупила. Этюд получился замечательным.

Филипп Копачевский. Россия.

Очень талантливый и неординарный музыкант. Зря  за Ямаху сел — сильно проигрывал по звуку конкурсантам этого дня, выбравшим Стейнвей. Видимо, марка ему не очень подходит.  И как-то не заморачивался особенностями стиля в Гайдне. Играл, более или менее похоже на то, что должно быть, но, например, подчёркнуто акцентировал морденты на второй ноте нисходящей секундовой интонации, что резало слух, хотя в целом исполнение было очень музыкальным. Первый этюд Шопена Копачесвский сыграл практически одной левой, что непонятно при его технической оснащённости, с блеском проявившейся  в вариациях Шестого этюда из листовского цикла «6 больших этюдов по Паганини», сыгранных феерически.   Пьесы Чайковского из «Времён года» были совершенно восхитительны.

Антон Яшкин. Россия. Открытие первое.

Не в Бахе, Си-бемоль мажор, II том, где, несмотря на то, что было несколько вполне барочных штрихов, дух этой музыки, всё же не присутствовал, музыкальный язык был не тот.

Но  уже от «Аппассионаты» начало дух захватывать. Драматизм, логика развития, проходящий через всё существо исполнителя мощный творческий импульс, не только феноменальными пальцами, но и сердцем  проигранные  интонации — весь комплекс выразительных средств  привел к настоящему эмоциональному потрясению. В Аndante con moto звучало всё написанное Бетховеном. Найдены были  соотношения, в которых каждой ноте было дано своё место в звуковой иерархии, что сделало звучание  объёмным и стройным. Свой вклад в выразительность внесли подголоски, которые обычно бледной тенью скользят где-то на периферии. Стремительный, цельный, с продуманным динамическим планом, финал держал слушателей в напряжении до последней ноты.

Этюд-картину  фа-диез минор, соч. 39,  С. Рахманинова сыграть бы Антону до сонаты, но хронологически не полагается. А после такого финала пьеса Рахманинова игралась чуть быстрее нужного темпа, и правая рука не очень успевала всё выразительно проиграть. Чуть бы себя сдержать и задача была бы решена без проблем для  Яшкина, с его, похоже, неограниченными пианистическими возможностями. Эмоциональный масштаб музыки Рахманинова, нерв этого этюда, модуляции, колокола, кикиморы  —  всё это исполнителю удалось передать, но не в такой полной мере, как он мог бы. Драматичная левая была великолепна как важнейшая часть музыкальной ткани произведения.

«Русское скерцо» П. И. Чайковского может стать эталоном исполнения, как крайних частей, так и середины. А уж этюд «Мазепа» был совсем запредельным, что, впрочем, не кажется пределом для творческих возможностей Антона Яшкина. Будем с нетерпением ждать его выхода на втором туре! Играл на Стейнвее.

18 июня. Вечер.

Открытие второе.

Александр Канторов. Ударение на последнем слоге, ибо он  — представитель Франции. Тоже  Стейнвей.

И. С. Бах. Ми-бемоль мажор, I том. Очень живое и интересное исполнение. Жанровое. Всё время между голосами что-то происходило, и очень стильно происходило.

Потом была листовская «Метель», и не просто метель, а трансцендентная вьюга, безусловно, символическая. Подъём в предъикте был не просто из басового регистра, а из мрачных глубин то ли подсознания, то ли мистической  бездны.

Трагично, мощно, цельно. Очень сильное переживание, такая редкость в наше время.

И следом — ясный, лёгкий Восьмой этюд Шопена, с гладкими переходами в арпеджио и скользящими гаммами. Стало понятно, что пианист в совершенстве владеет искусством «рукоположения»: его рука имеет тот вес, который нужен для решения данной музыкальной задачи, и границы возможностей Канторова здесь очень широки.  Беглости пальцев это мастерство не отменяет. Мастерство плюс большой талант и сила личности.

Соната была бетховенской, № 2, Ля мажор. Снова другой звук, другое «рукоположение», другой стиль исполнения. В Adagio appassionato звучали абсолютно реальные шаги, именно такими и должно ходить наше alter egо, неотступной тенью:). Обаятельное Скерцо и грациозный финал,  в соответствии с указанием  Бетховена продолжали удивлять новым фортепианным звучанием. «Размышление» Чайковского — опять сильное музыкальное впечатление. И довершил его ре-мажорный Этюд-картина С. Рахманинова, соч. 39.

Арсений Тарасевич — Николаев. Россия.

Не повезло без сомнения талантливому парню, завсегдатаю концертной сцены. Его манера игры невыгодно отличалась камерностью от его предшественника, а в программе было аж 3 совпадения. И публика, конечно, сравнивала и «Метель», и ре-мажорный Этюд — картину, и даже «Размышление», хотя это произведение Арсений сыграл очень хорошо, но не так выразительно, как Канторов. Соната Моцарта Си-бемоль мажор, К 333 тоже особенного впечатления не произвела, то ли на фоне, то ли сама по себе. Казалась неким макетом сонаты, а не  самой сонатой. Даже не знаю, чем обернётся для Тарасевича — Николаева это выступление.

Алим Бейсембаев. Казахстан.

Решил играть на Фациоли. Звонкий инструмент, и мне даже показалось, что он — чуть длиннее остальных роялей на сцене. Это давало бы ему преимущество в силе звука, но я совсем не уверена, что длиннее.

Звук пустоват, но точно, что очень звонкий. Однако для Алима в этом таилась опасность: он, мне кажется, не мог как следует наладить сцепление пальца с клавишей,  так как хотел избежать случайной резкости в звуке, и промахивался мимо нужных клавиш несколько раз на ровном месте. В остальном звучание разносилось хорошо, но было каким-то чёрно-белым, без особых тембров. Но у меня нет намерения клеймить рояль фирмы Фациоли, хотя я и думаю, что Лубянцев бы лучше выступил на рояле другой марки на позапрошлом конкурсе. Лично я на Фациоли не играла, а без этого утверждать что-либо неправильно.

Всё, что можно было сыграть несколько отстранённо и на пианиссимо, например «Ноктюрн» Фа мажор, соч 10, Чайковского или начало Largo e mesto в Седьмой сонате Бетховена, у Бейсембаева получалось очень красиво, с философскими нотками, но прибавление в звуке придавало и резкости. А между тем, активного включения в исполнении не хватало. В «Метели» (опять двадцать пять:) ) пианист свободно себя не чувствовал, подмазывал, несмотря на хорошую, в принципе, технику.

И,. наконец, открытие третье: Фудзита Мао, Япония.

Просто чудо какое-то. Очень юн и, как показалось, очень скромен, а играет невероятно. Не хуже, а то и лучше Канторова владеет «рукоположением», меняет наполненность звука, тембры, добавляет воздушности в Моцарте и играет  направленным,  концентрированным, сильным звуком кульминации в фа-минорном этюде Листа («Трансцендентном») и ля-минорном из 25 опуса Шопена.

В «Думке» был самый настоящий Чайковский! Разный, такой, какой отразился в этом сочинении. И звуковая перспектива была: серебряные бубенчики чудесным воспоминанием  звенели и манили  в отдалении, а тема «думателя» была на первом плане.

После Этюда-картины соч. 39 № 5 все повскакивали с мест, неистово хлопали и восторженно орали. И, дейстивтельно, исполнение было грандиозным, двумя равноправными руками, с творческой силой необыкновенной. Серединка была подобна «оку тайфуна»: спокойная, красоты замечательной, с замедлением при переходе на низкую седьмую ступень. У нас так серединку не играют. Ждём Мао во втором туре!

 

Все права защищены. Копирование запрещено.