Украшением XIV Международного фестиваля-школы современного искусства «Территория» стал антивоенный спектакль-манифест Акрама Хана «Xenos» на сцене МАМТа. Слово «xenos» с греческого переводится как «чужестранец» или «чужой». Гражданин Великобритании, выходец из семьи эмигрантов из Бангладеш Акрам Хан приурочил эту работу к 100-летию со дня окончания Первой мировой войны, посвятив ее памяти сипаев, более полутора миллионов которых были поставлены колониальной Индией в качестве пушечного мяса для воюющей Англии. 45-летний танцовщик и хореограф Акрам Хан знаменит тем, что классический индийский катхак он скрестил с современным танцем, создав неповторимый авторский пластический стиль: в нем и поставлен «Xenos».
Акрам Хан в команде со сценаристом Рут Литтл, сценографом Миреллой Вайнгартен и художником по свету Майклом Халлсом создали длящийся чуть более часа исповедальный опус-монолог, очень человечный и мощный по эмоциональному воздействию спектакль с пронзительным звучанием тем смерти, бесконечности жизни и времени и осмысливающий аспекты человеческой памяти. Соавтор-соратник хореографа Винченцо Ламанья собрал в гомогенный поток индийскую музыку и европейскую. А пять исполнителей (вокал, перкуссия/вокал, контрабас/вокал, скрипка и баритон-саксофон) появляются в общем полумраке происходящего высоко над планшетом сцены, будто поющие ангелы в небесах.
Со сцены крутым подъемом устремлена ввысь плоскость (в начале спектакля опутанная канатами, в финале засыпанная пеплом) как земляная насыпь со стороны окопа или траншеи. У ее подножия расположились два музыканта, выстукивающие ритмическую композицию на мридангамах (традиционный барабан – один из восьми священных музыкальных инструментов в Индии) и погруженные в исполняемые ими карнатические песнопения, передающиеся из рода в род в вокальной манере коннакол. На авансцене разбросаны уютные атрибуты-символы мирной жизни: подушки, стулья, чемодан, качели, граммофон. С колосников на все отрешенно взирают фонари – глаза времени. В спектакле с началом войны, нарушая законы гравитации, наверх канатами безвозвратно утягиваются эти предметы налаженного быта, дабы быть поглощенными жерлом брани.
Акрам Хан появляется внезапно, врываясь в действие и падая на сцену, весь обвитый канатом. В коллективном образе человека, брошенного солдатом на поля сражений. Возможно, тут воевал и танцовщик. Канаты, впивающиеся в тело новобранца, будто путы войны, а бубенцы на ногах кажутся бременем каторжника. Канат станет кабелем связиста-окопника, а домашний граммофон превратится в громкоговоритель и некое сопло прожектора, патрульно высвечивающего безжизненную пустыню после боя. Война пробуждает в человеке звериные инстинкты: в полуживотной пластике героя бьется неровный пульс крадущегося или загнанного зверька, будто пытающегося высвободиться из капкана. И он беззащитен перед смертью.
Спектакль в прямом смысле двухуровневый. Сверху на гребне насыпи действие иллюстративно (с пантомимой событий и судьбами персонажей) и метафорично одновременно. Внизу у рампы – реальное измерение, танец Акрама Хана, его сиюминутное личностное выражение своих эмоций, чувств, переживаний и сопереживаний своему персонажу и конкретным человеческим историям.
Первое соло на авансцене с дробью голых пяток, декоративностью катхаковских кистей, с ферматами замираний и с танцевальными кругами, преобразующимися в протяженные спирали, – отчаянный крик утратившего мирную жизнь. В «расстрельном» эпизоде на вершине окопа как на лезвии бритвы персонаж Акрама Хана под ритуальность музыки «проживает» тысячи смертей: подкошенный пулей он падает навзничь, цепляется за канаты, сползая вниз и неуклонно взбираясь на верх бруствера. В финале под моцартовскую реквиемную «Lacrimosa», аранжированно стонущую, пронизанную монотонным гулом и с органно-хоральным звучанием, весь перемазанный в земле герой, хватаясь за голову, в неистовых кружениях и падениях на колени яростного напряженного соло ожесточенно передает ломку потрясения телесного и душевного. В вихре вращений, во взрывных синкопах он будто пытается сбросить оболочку военной реальности.
С завидным темпераментом Акрам Хан умеет завладеть сценой, он подчиняет всех своему воздействию. Ему дано любое сценическое проявление обратить во вдохновенное действо и пластическое откровение. Его финальный монолог «на истребление» на самом деле – танец жизни, исполненный страдания. Своими драматическим красноречием рук, смерчевыми шене с пульсирующей ритмичностью, гибким выразительным корпусом Акрам Хан умело превращает пластику в повествование. Тело говорит правду. Тело как архив. Персонаж по имени Чужой, как видится, взывает к мирозданию, к небесам, к людям: «Это не война, это конец света… Я убивал. Я был убит. Не достаточно ли?» (Эти слова звучат в начале и в конце спектакля). И скатывающиеся с вершины окопа на авансцену мириады шишек-микровселенных кажутся миллионами жизней, похищенных войной и пришедших им на смену.
В «Xenos» заключен конкретный протест против любой агрессии, воззвание к миру, могучий витальный посыл. Не патетичный, но очень гуманный. Актуальное послание человечеству.
Фото Jean Louis Fernandez
Пока нет комментариев