Руководитель крупнейшего оперного фестиваля в мире о русском присутствии в Зальцбурге, тонкостях составления фестивальных программ и отношениях со спонсорами
Интендант летнего Зальцбургского фестиваля Маркус Хинтерхойзер Julia Stix / Salzburger Festspiele
Летний Зальцбургский фестиваль – крупнейшее событие в мире оперы и классической музыки: он длится шесть недель, в этом году зрители смогут увидеть около 220 спектаклей и концертов. Программа фестиваля 2017 г. была сформирована новым интендантом: Маркус Хинтерхойзер, начинавший свою карьеру при интенданте-реформаторе Жераре Мортье в 1990-е гг., возвратился в Зальцбург, оставив ради этого пост артистического директора второго крупнейшего в Австрии фестиваля – Wiener Festwochen (Венские фестивальные недели). И уже успел снискать все возможные похвалы за умно составленную программу, за прицельно точный отбор авторов, постановщиков и исполнителей – сложное и тонкое искусство, требующее глубокого знания европейского музыкального и театрального контекста. Хинтерхойзеру удалось найти для Зальцбурга почти идеальный баланс между искусством для интеллектуалов и искусством для масс. О сложностях формирования программ, о русских дебютантах и новых художественных перспективах фестиваля его руководитель рассказал «Ведомостям».
– По общему мнению, вам удалось составить чрезвычайно удачную программу после нескольких лет безвременья и междуцарствия на фестивале. Но более всего изумляет, как вам удается так точно угадывать, каких артистов, постановщиков, певцов стоит позвать на этот оперный проект, а каких – на другой. К примеру, вы пригласили в Зальцбург режиссера Питера Селларса – после долгого, очень долгого перерыва, затянувшегося на 17 лет, – и предложили ему поставить оперу «Милосердие Тита» Моцарта, т. е. материал, который идеально резонирует с личностью и эстетикой Селларса. А вот Андреасу Кригенбургу, мастеру социального театра, напротив, предложили поставить «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, полную крови и боли. Как происходит выбор?
– Безусловно, нужно очень многое знать об артистах, их бэкграунде, эстетике, чтобы понять, какой материал будет для них интересен, что может их воспламенить. И конечно же, это всегда мой субъективный выбор – не важно, оркестра ли, артиста или оперного названия: выбор не бывает и не может быть объективным. То есть здесь мои знания артистической среды и моя интуиция работают вместе: это всегда сочетание моего личного вкуса, эстетических пристрастий и, конечно, знаний о музыке и о музыкантах. При составлении такой сложной, многоуровневой программы, которую мы ежегодно представляем в Зальцбурге, нужно учитывать сотни факторов. Тут все взаимосвязано – финансовые и эстетические соображения. И это хорошо, что оперная программа нынешнего года состоит из таких разноплановых сочинений, как «Милосердие Тита» Моцарта, «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, «Аида» Верди, «Воццек» Берга, «Лир» Раймана, «Ариодант» Генделя. На каждый такой проект мы стараемся собрать артистическую команду, т. е. создать созвездие, чтобы все гармонично сосуществовали друг с другом. Но все равно конечный результат непредсказуем. Невозможно предсказать успех или неуспех постановки заранее. Несомненно, что Питер Селларс – выдающийся режиссер и что Теодор Курентзис – один из выдающихся дирижеров нашего времени. И вся их команда – хор и оркестр MusicAeterna – работали здесь, на фестивале, с полной отдачей, интенсивно и упорно. И было очень интересно наблюдать, как тяжело ставилась «Леди Макбет». С каким трудом постановщик и певцы нащупывали свой путь к опере Шостаковича. Я видел много постановок Андреаса Кригенбурга и думаю, что он интуитивно чувствует природу музыкального. Я бы сказал, что он, несомненно, обладает интуитивным интеллектом – и это его выручает.
– Ваш предшественник Александр Перейра проработал на фестивале недолго. Но даже за такой краткий срок он, на мой взгляд, успел наделать массу ошибок, хотя он человек, безусловно, опытный и… как бы это сказать, деловой. Так почему же он раз за разом так катастрофически промахивался с выбором постановщиков и певцов?
– Я не могу ответить на этот вопрос. Но я глубоко чувствую, что Зальцбургский фестиваль создан и существует как фестиваль искусства. Да, на нем всегда выступают супермегазвезды, и часто именно они делают кассу. Не подумайте, что я плохо отношусь к звездам, – нормально отношусь. И все-таки Зальцбургский фестиваль не должен становиться фестивалем звезд – он должен оставаться фестивалем искусства, фестивалем, открывающим новые горизонты, фестивалем открытий. Важной культурной институцией, глубоко исследующей время и инициирующей острые дискуссии об актуальных проблемах нашего времени. Поэтому я никогда не стану придумывать постановку в расчете на звезд. Моя задача – подтвердить статус фестиваля, на котором во главу угла ставится искусство и познание, а не развлечение.
– Мне кажется, что ваши идеи во многом созвучны идеям Жерара Мортье. Вы бы хотели превратить Зальцбургский фестиваль в фестиваль единомышленников? Первые шаги в этом направлении, насколько могу судить, уже сделаны: на фестивале дебютировал Теодор Курентзис со своим пермским оркестром, вернулся Селларс…
– Ну, не только; я бы многих хотел включить в этот ближний круг. И Мариса Янсонса, которого я знаю много лет, и Уильяма Кентриджа, с которым мы делали проект на Wiener Festwochen: я пригласил его оформить «Зимний путь» Шуберта (этот проект был показан и в Москве в 2014 г. в программе фестиваля NET, сам Маркус Хинтерхойзер был за роялем. – «Ведомости»), и мы очень сблизились с ним тогда. Он настоящий гений, я считаю. То, как он поставил и оформил «Воццека», просто потрясает.
– И вы выбрали для постановки «Воццека» еще одного русского дирижера – Владимира Юровского.
– Полагаю, Юровскому давно надо было выступать на Зальцбургском фестивале: представьте, ведь это его дебют здесь. Двойной дебют – как музыкального руководителя постановки и как дирижера, впервые вставшего за пульт Венских филармоников: он никогда раньше с ними не работал. Это же безумно интересно – обновлять фестиваль, вливать в него новую кровь, приглашать новых людей.
– Недавно вам вручили премию имени Жерара Мортье в Граце. Вы считаете себя его преемником?
– Я был очень близок с Мортье в 90-е, когда он доверил мне формирование программ современной музыки – цикл концертов, объединенных названием Zeitfluss – «Поток времени». Почти 10 лет я работал бок о бок с Мортье и, конечно, много общался с ним. Мы часто говорили о том, что такое фестиваль: каким он может быть, каким он будет, каким он должен быть. О том, что фестиваль – это нечто большее, чем просто набор опер и концертов. Это ведь не только контент – это выражение некоего отношения: к времени, к обществу, к человеку. Это некое совместное видение будущего. Все это имеет гораздо больший смысл, чем мы привыкли думать. Анахронизм – думать, что фестиваль – это механическая сумма событий. Фестиваль – это целостность, транслирующая некую важную для общества идею. И мы должны бывать там, где великие произведения искусства дают нам возможность читать мир, интерпретировать знаки окружающей нас действительности и в конечном итоге лучше понимать мир вместе. В этом году глобальная идея, вокруг которой выстроена программа, – это то, как устроены механизмы власти. Как они функционируют, какие у них имеются инструменты влияния и подавления. И в этом смысле сюжет оперы «Милосердие Тита» хорош тем, что вскрывает эти механизмы власти: власть и прощение в постановке Селларса взаимосвязаны. Я имею в виду, что некоторые художественные произведения, должным образом прочитанные и поставленные, часто открывают нам путь к актуальной политической дискуссии. И я постарался в оперной программе фестиваля репрезентировать различные аспекты этой темы – темы власти. Моцарт представляет в своей предпоследней опере очень глубокие политические размышления, исследуя в «Тите» природу власти и границы власти. В своем «Лире» Ариберт Райман изучает силу власти и безумие власти. Страсть Леди Макбет, преступление из-за страсти Воццека очевидно порождены социальным неравенством, которое в свою очередь порождает неконтролируемую агрессию – и тогда высвобождается масса негативной энергии. В каждой из этих опер мы находим очень много проблем, исключительно важных для нашего времени. Проблема беженцев, проблема «иного», которую ясно артикулировали и Селларс в «Милосердии Тита», и Ширин Нешат в «Аиде», – это проблема, так или иначе затронувшая всех нас.
– В этом году эмблема фестиваля – стремительно раскручивающаяся вверх спираль красной ленты со стреловидным наконечником. Что означает этот символ – это так вы представляете себе развитие фестиваля? Вперед и выше?
– Надеюсь, конечно, что так и будет. Просто мы решили, что фестивалю нужен какой-то энергичный символ высокой работы, союза людей. И мы выбрали этот эскиз Луизы Буржуа. Лично для меня эта красная спираль, уходящая в бесконечность, – символ бессонницы. Потому что если вы занимаетесь составлением программ такого огромного фестиваля, как Зальцбургский, бессонница вам обеспечена. Ты работаешь день и ночь, и в конце концов день и ночь сливаются.
– Да, понимаю, это тяжелая работа. Шесть недель длится фестиваль, события идут одновременно на 5–6 площадках. Но я бы хотела еще поговорить с вами о циклах концертов современной музыки в рамках фестиваля. Вы составляли такие циклы в 2005–2010 гг., будучи куратором концертных программ на фестивале. Тогда появились ставшие знаменитыми циклы «Континент»: «Континент Шелси», «Континент Вареза», «Континент Шаррино», «Континент Рима». Это была богатая идея – концентрированно, в 5–6 концертах объемно и разнопланово представить творчество того или иного выдающегося композитора ХХ в. Но сейчас «Континент» исчез из программы. Почему? Вы ищете новый ракурс подачи современной музыки?
– Почему исчез? В этом году мы представили на фестивале цикл «Время с Гризе», посвященный французскому спектралисту Жерару Гризе и его окружению. Это практически такой же цикл по структуре; только с другим названием. И, честно говоря, я мечтаю о времени, когда меня не будут больше спрашивать о моем отношении к современной музыке. Это будет весьма обнадеживающий и ободряющий момент для меня. Это абсолютно нормально для меня – играть современную музыку, слушать ее, включать в программы фестиваля. Мы должны наконец осознать, что то, что мы имеем в виду под понятием «современная музыка», является неотъемлемой частью художественного процесса. И не забывайте, пожалуйста, что на фестивале проходит за шесть недель около 220 представлений – спектаклей и концертов. И чтобы как-то ориентироваться в этом, нужна система навигации, каковую функцию как раз и исполняют тематические циклы, в которые сгруппированы концерты. Не только концерты современной музыки, а вообще – все концерты.
– Как вообще возникает замысел программы, ее темы, девиз, концепция? Мне представляется, что формирование программы большого фестиваля сродни музыкальной композиции: все части связаны между собой и влияют друг на друга, в течении фестиваля прослеживается внутренняя логика…
– Нет, я так не считаю. Мой опыт в этом смысле говорит мне, что скорее фестиваль можно сравнить с большой выставочной экспозицией: с различными возможностями, разными языками и грамматиками – так, что каждый может найти в этой экспозиции что-то интересное для себя. В конечном итоге должна сложиться некая целостность.
– Но ведь в фестивальной программе очень важен контекст: все ее части, все представленные произведения, стоящие или висящие рядом, создают некий новый, дополнительный смысл.
– Ощущаете ли вы чье-либо давление – не важно, административное ли, финансовое либо политическое или даже продиктованное чисто техническими возможностями залов, – при формировании программы фестиваля? Может ли быть такое, чтобы директор фестиваля, Хельга Рабл-Штадлер, к примеру, сказала вам: «О нет, это слишком дорого, давайте не будем этого делать»?
– Нет, никогда. Конечно, все мы ощущаем в какой-то мере глобальный финансовый прессинг: денег всегда не хватает. Бюджет фестиваля, хотя он может со стороны показаться громадным, отнюдь не безразмерный, и нам иногда приходится ужаться в одном месте, чтобы добавить в другом (в 2015/16 финансовом году совокупные доходы фестиваля составили 62,5 млн евро, из них государственные органы обеспечили 12,81 млн евро, спонсоры – 10,96 млн евро, а продажа билетов – 28,35 млн евро; концерты и спектакли фестиваля посетило 259 018 зрителей, было продано 96% билетов. – «Ведомости»). Хорошо то, что бюджет фестиваля не статичен, но гибок: мы имеем возможность перекидывать деньги с одного проекта на другой. Мы давно научились делать так, чтобы одни проекты, очевидно невыгодные в финансовом отношении, были поддержаны и подпитаны из других источников. Скажем, нас очень выручает Большой фестивальный зал на 2200 мест; как правило, оперные спектакли и концерты, которые там идут, окупаются. Излишки же могут быть направлены на другие проекты. Так что в конечном счете все зависит от публики: будет ли она покупать билеты или нет.
– У вас сложились хорошие отношения со спонсорами фестиваля?
– Да, вполне. Эти отношения складывались на фестивале годами и десятилетиями, и система взаимоотношений со спонсорами весьма точно отрегулирована и настроена. Я имею в виду, что структура Зальцбургского фестиваля выстроена прочно и эффективно. И все же мы чрезвычайно зависим от продажи билетов. И поэтому – да, нам нужны спонсоры, и я не вижу здесь ничего постыдного.
– Имеют ли спонсоры право или возможность так или иначе влиять на художественную политику фестиваля – прямо или косвенно?
– Нет, никогда. Могу утверждать это с полной ответственностью, я ведь не первый год работаю на фестивале. Никогда еще спонсоры не просили о чем-то или о ком-то, никогда не влияли на формирование программ. Мы поддерживаем отношения со спонсорами, они дают нам деньги – это просто сделка. Мы ожидаем получить от них что-то, но это никоим образом не связано с программой.
– А какая у вас система – все спонсорские деньги складываются в общий мешок и затем распределяются по проектам, по мере надобности, или каждый спонсор выбирает понравившийся проект и направляет деньги конкретно на него?
– У нас на фестивале приняты разные формы и виды спонсорства. Есть генеральные спонсоры, национальные спонсоры – они дают деньги на фестиваль в целом. Есть спонсоры, заинтересованные в поддержке каких-то оперных проектов, или одиночных концертов, или определенных оркестров, или театральных постановок.
– Нет, конечно. Поверьте, главные причины для приглашения на Зальцбургский фестиваль всегда художественные. Оркестр и хор MusicAeterna прекрасно выступили на фестивале, это стало открытием для зальцбургской публики.
– То есть сначала созрело решение пригласить Курентзиса и его оркестр, а потом вы начали искать спонсоров под этот конкретный проект?
– Именно так все и было. Когда дело касается Зальцбургского фестиваля, как правило, найти спонсоров не так уж сложно.
– Чем вы объясните столь сильное и весомое русское присутствие на фестивале?
– Многие были поражены и удивлены тем, что дебютанты – Курентзис и его оркестр и хор – открывали оперную программу фестиваля. И многие благодарные слушатели не только поражались, но и активно помогали нам в этом. К тому же Зальцбургский фестиваль всегда представляет некое весомое и значимое политическое заявление. Сегодня сложилась непростая ситуация в отношениях между Европой и Россией, между Америкой и Россией. И это действительно тревожит всех. Я очень рассчитывал, что если представить в Зальцбурге русских музыкантов, оркестры, русскую музыку – а ведь в программе очень важное место заняла в этом году музыка Шостаковича, – то это будет такой культурно-политический жест. И я рад, что русские музыканты – не только Курентзис и Юровский, не только Анна Нетребко, но и пианисты Даниил Трифонов, Евгений Кисин, Григорий Соколов – так горячо здесь приветствуются и имеют такой большой успех. Это просто чудесно.
– Да, в Зальцбурге традиционно всегда выступают русские пианисты – и мы очень гордимся отечественной пианистической школой.
– И гордитесь по праву.
– В каком-то смысле и вы сами являетесь представителем русской пианистической школы. Ведь вы учились у Елизаветы Леонской и Олега Майзенберга?
– Ну нет, это чересчур; я не претендую на такое высокое звание. Но я считаю, что до сих пор в мире не появилось лучшей пианистической школы, чем русская. И дело не только в исполнительских школах. Я считаю русскую культуру одной из величайших в мире: литература, живопись, музыка, Чайковский, Достоевский – это все абсолютно великолепно. Вся русская культура полна чудес. А сколько замечательных русских дирижеров мы знаем! Нужно быть совершенным глупцом, чтобы игнорировать такое богатство; и я по-настоящему горд тем, что у меня была возможность пригласить на фестиваль так много русских музыкантов.
vedomosti.ru
Пока нет комментариев