Легендарная лента «Новый Вавилон» Козинцева, Трауберга и Шостаковича предстала образцом уникального жанра – киносимфонии.
юный Сергей Герасимов в роли журналиста-демократа. Дирижирует Владимир Юровский. Фото Сергея Бирюкова
Теперь я знаю, что такое жанр киносимфонии и почему история отвела ему всего пару десятков лет жизни. Откуда (в огромной степени) пошло современное авторское кино и видеоарт. И какое великое искусство мы имели на рубеже 1920-х – 1930-х годов, когда вместе работали композитор Дмитрий Шостакович, режиссеры Леонид Трауберг и Григорий Козинцев. Поклон за это – Владимиру Юровскому, вместе с двадцатью музыкантами своего ГАСО исполнившему (другой глагол не подберу) полную версию немого фильма 1929 года «Новый Вавилон» со специально написанной к нему музыкой Шостаковича. Это случилось в рамках трехдневного, уже несколько лет как ставшего традиционным, фестиваля «Истории с оркестром», придуманного Юровским для Московской филармонии.
Конечно, показ «Нового Вавилона» – не открытие Америки: это классика революционного (во всех смыслах) искусства. Не только советского – мирового. С другой стороны, если про «Броненосец Потемкин» вы прочтете, что этот фильм неоднократно включали в список ста, либо пятидесяти, либо даже двенадцати лучших картин всех времен и народов, то про «Вавилон» ничего подобного найти не удалось. Так сказать, рядовая великая картина.
Тамара Макарова в роли танцовщицы кабаре. Дирижирует Владимир Юровский. Фото Сергея Бирюкова
Но рядовая ли? По моим ощущениям (уточню, я прежде всего музыкальный, а не кинокритик), лента Трауберга и Козинцева ничуть не уступает эйзенштейновской по экспрессии, ритму, операторским находкам. А по игре актеров – питомцев знаменитого тогда ФЭКСа (Фабрики эксцентрического актера) – даже превосходит ее. Да уже одно то, что здесь можно увидеть красавца Сергея Герасимова (журналист-демократ), ренуаровскую кокетку Тамару Макарову (танцовщица кабаре), будущую Золушку – Янину Жеймо (молодая модистка), когда они еще были юными, но уже безумно яркими актерами, делает это кино исторической реликвией. А потрясающую в своей «некрасивой красоте» Елену Кузьмину (продавщица универмага «Новый Вавилон», которая становится защитницей революционного Парижа и с вызовом идет на расстрел в дни падения Коммуны), уверен, сегодня наперебой бы звали в самые продвинутые авангардные театральные труппы.
Ну а то, что к фильму, ко всем его 90 минутам, написана симфоническая партитура Шостаковича, поднимает это произведение на исключительное место. Дмитрию Дмитриевичу было тогда всего 23 года, но известности в мире он достиг едва ли меньшей, чем в свои 23 – Моцарт. А для культурной России, особенно для родного Ленинграда, он был просто всеобщей гордостью и любимцем. Это тот пик молодости, когда у гения уже пробились практически все ростки его зрелости, и опытному уху внятны прозрения в сочинениях, до которых еще полтора, или три, или почти пять десятилетий, вплоть до последней 15-й симфонии. В то же время это еще сознание веселого шалуна и драчуна, который не подозревает, какие испытания обрушатся на него через какие-нибудь шесть-семь лет (отмена премьеры Четвертой симфонии, статья «Сумбур вместо музыки», на тридцать лет «закрывшая» его оперу «Леди Макбет Мценского уезда», и пр.).
Тем поразительнее, что этот веселый Шостакович, получив заказ на симфоническое оформление полнометражного фильма Козинцева и Трауберга о любовной и социальной драме участников Парижской коммуны, создал громадное музыкальное полотно универсального смысла – трагическое, траурно-триумфальное, бытописательское, сатирическое – за 18 дней! По сути это один из штучных образцов уникального жанра киносимфонии – не просто таперского сопровождения немой ленты, но непрерывного симфонического комментария к ней: со сквозным развитием тем, их переосмыслением и преобразованием. Например, «Марсельеза» здесь – не пафосная революционная песня, а мишень для иронии, ведь, побывав «в руках» у самых разных французских режимов, в том числе того, который раздавил Парижскую коммуну, она утратила в глазах создателей фильма свою революционную сущность. А с каким мастерством композитор-иронист соединяет ее в контрапункте со знаменитым канканом Оффенбаха, открывая нам уши на то, что это, в общем-то, одна и та же музыка. Череда полек, вальсов, суровых маршей, пейзажных пианиссимо и драматичных тутти – даже без зрительного ряда эта партитура не отпускала бы внимание самого искушенного ценителя симфонизма ХХ века. А с ним она рождает художественное целое уникальной силы и масштаба.
Елена Кузьмина в главной роли героической продавщицы магазина. Дирижирует Владимир Юровский. Фото Сергея Бирюкова
Поражает и то, какая короткая жизнь была суждена вновь обретенному киносимфоническому жанру: он возник всего за 20 лет до «Нового Вавилона» в творчестве Сен-Санса, Ипполитова-Иванова и других композиторов начала ХХ века, сотрудничавших с кинематографом. А конец ему в начале 30-х положило распространение звукового кино. Которое, подарив кинематографу небывалые прежде возможности, как это часто бывает в истории искусства, безвозвратно отняло некоторые из них. Точно так же, как цветные фото и кино утеряли что-то важное в плане символичности художественного языка по сравнению с их черно-белыми предшественниками.
Разве что в современном видеоарте (ну и, конечно, в так называемом авторском кино) эта символичность, музыкальная ритмичность и способность через снайперски найденный штрих видеть громадное обобщение получили неожиданное продолжение. В некоторых работах Анны Ходорковской или Люси Матвеевой мне видятся импульсы той великой немой эпохи, «громаду лет прорвав», вошедшие в наши дни.
Честно признаюсь, не все в концерте гладко легло на восприятие. Например, очень содержательная беседа Владимира Юровского с киноведом Натальей Нусиновой все же показалась перетянутой: для жанра филармонического вечера 1 час 6 минут чистого искусствоведческого диспута многовато. Ведь после него еще надо было сохранить свежесть восприятия для самого полуторачасового показа.
А вот выпустить видео с этим уникальным 90-минутным исполнением было бы здорово. Кстати, оно потребовало, по рассказу Юровского, большой поисковой и аналитической работы. Надо было остановиться на одном из нескольких монтажных вариантов фильма (сохранившиеся в России, Франции, Америке и других странах копии отличаются по набору эпизодов, варьируясь в объеме от 1900 до 3200 метров). Точно определить скорость показа (в разных кусках фильма она колеблется от 16 до 18 кадров в секунду)… Наконец, ювелирная работа понадобилась для уверенной синхронизации МЕХАНИЧЕСКОГО показа ленты и ЖИВОГО исполнения музыки. Для чего, по признанию Юровского, ему пришлось выучить ленту буквально наизусть. Этого наверняка не делали дирижеры кинотеатров в конце 1920-х, и сложность стыковки зрелищного и музыкального ряда стала непреодолимой для большинства оркестров, приведя к довольно скорому снятию фильма с проката. И впоследствии именно из-за нее Шостакович не давал разрешение на показ ленты с живым музыкальным исполнением. Дмитрию Дмитриевичу как раз хотелось, чтобы музыкальную дорожку ЗАПИСАЛИ и СРАСТИЛИ с картиной, но пороху при его жизни ни у кого на это не хватило. Может быть, хватит сейчас?
P.S. Уже после опубликования статьи дирижер Сергей Скрипка сообщил ее автору, что Государственный оркестр кинематографии под его управлением несколько десятилетий назад вживую исполнял музыку «Нового Вавилона» одновременно с демонстрацией ленты.
«Сделал это ещё при живом Трауберге, – написал в письме Сергей Иванович. – Расшифровывал партитуры, укладывал их в 16-кадровый фильм (мне на Мосфильме на полтора месяца выделили аппаратную). Потом я ещё несколько раз играл это произведение со своим оркестром и с оркестром города Тампере».
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев