Музыка Ханса Вернера Хенце ожидаемо стала поводом для большого оригинального балета и неожиданно напомнила о величии Стравинского и других отечественных композиторов.
В Большом театре поставили балет Ханса Вернера Хенце «Ундина». Редчайший для российской сцены случай обращения к музыке одного из самых плодовитых немецких композиторов ХХ века. И очень удачное приобретение в афише ГАБТа: зрелищный, богатый контрастами, пространственно-живописный спектакль, на взгляд обозревателя «Музыкальных сезонов», будет пользоваться успехом у публики. Даже несмотря на отдельные, порой курьезные «зазубрины».
Воздержусь от написания рецензии в полном смысле слова – если честно, то видел генеральную репетицию, а по ней судить о спектакле не совсем корректно. Да я и не балетный, а музыкальный критик. Но мне не показалось, что Екатерина Крысанова (Ундина), Игорь Цвирко (Беглец) и прочие исполнители танцевали, что называется, в полноги. По-моему, исполнение велось на достаточно высоком градусе отдачи, ни секунды не было скучно наблюдать за разнообразными пластическими комбинациями – столкновениями групп-клинов (девушки и юноши), игрой юноши с целой шеренгой девушек, изобретательными дуэтами… Частый мотив – внезапное разлучение героя и героини прозрачной, но непреодолимой стенкой, за которой манящая фигурка Ундины пропадала в загадочной темноте. Может даже, этот прием был слишком част и создавал ощущение назойливого дежавю. Но тут мы вступаем в область драматургии, а она в этом балете довольно проблемна и требует, возможно, не одного просмотра, чтобы в ней разобраться.
Дело в том, что хореографу Вячеславу Самодурову, он же автор нового либретто, не захотелось следовать сюжету лондонской постановки 1958 года – мировой премьеры «Ундины» Хенце. Там действовал любовный треугольник, герои носили вполне человеческие имена, т.е.история представала в традиционном романтическом флере. Современного екатеринбургского мастера повлекло в совсем другую сторону – символистской притчи, где много загадочного, подсознательного, не до конца проявленного.
Какие-то осколки изначального сюжета здесь различимы – блуждания героя в неприютных дебрях, попадание героини на корабль с моряками, мотив рокового поцелуя Ундины, который принесет юноше смерть. Есть и традиционный дивертисмент в последнем действии, этакие танцы рыбок и «рыбунов» в условном чертоге царя морского…
Но героев здесь, как уже, видимо, понял читатель, всего два. Земная девушка, боровшаяся с Ундиной за любовь рыцаря, вынесена за скобки, вся драма притяжения-отталкивания – между Ним и Ней, которых непреодолимо тянет друг другу, но и быть вместе они не могут, потому что принадлежат к разным мирам.
Спектакль удивительным образом соединяет условность оформления с увлекательной живописностью. Здесь почти нет декораций – но как же впечатляют эти смены теплого «земного» зеленого фона холодным «водяным» синим, как завораживают колыхания паруса-задника, за которым, кажется, вот-вот откроется совершенно невообразимая бездна (сценограф Энтони Макилуэйн, художник по свету Саймон Беннисон, костюмы Елены Зайцевой).
И как естественно это все ложится на музыку! Она у Хенце – живая, образная, контрастная. Виртуозно использующая краски оркестра. Временами же – удивительно «русская»! Понимаю, что творить во второй половине ХХ века и пройти мимо влияния Стравинского или Прокофьева трудно любому композитору, работающему не в сериальной, или алеаторической, или минималистской манере, а в достаточно традиционных формах. Но у Хенце, порой казалось, можно текстуально, с точностью до страниц указать: вот этот фрагмент навеян колыханием деревянных духовых из начала второй части «Весны священной», этот – «хромым» ритмом финала великого балета Стравинского, а этот – рояльными синкопами из первой части «Симфонии в трех движениях» Игоря Федоровича. Временами слышались параллели даже с совсем уж «нашенской» музыкой Арама Хачатуряна.
Может быть, дирижер Павел Клиничев специально подчеркнул эти… ну почти заимствования? Может, будь на его месте немецкий маэстро, он бы сыграл это в иной манере?
Так или иначе, а кроме ярких зрелищных впечатлений я получил от новой работы ГАБТа еще один положительный импульс – мне вольно или невольно напомнили о мощном «русском следе» в искусстве нашего времени. Уже из-за одного этого «Ундину» стоило ставить в России.
Сергей Бирюков
Пока нет комментариев