Bel canto в переводе с итальянского означает «прекрасное пение». Но это ещё и определённый стиль оперной музыки, в котором всё подчинено раскрытию возможностей человеческого голоса как самого совершенного инструмента, созданного природой.
Творившие в первой трети XIX века, в самый расцвет эпохи романтизма, композиторы бельканто не стеснялись пафоса чувств и надуманных сюжетов своих произведений. Оперные либретто той поры, прочитанные отдельно, без музыки, подчас вызывают снисходительную улыбку. Но дивные мелодии Россини, Беллини, Доницетти искупают всё, заставляя новые поколения певцов покорять технические трудности бельканто, а слушателей – предвкушать встречу с миром красоты и совершенства.
Программа концерта на Новой сцене Большого театра «Романтизм. Бельканто» состояла из фрагментов опер итальянских «трёх богатырей», «трёх китов» этого жанра: Джоаккино Россини, Винченцо Беллини, Гаэтано Доницетти. Три таких разных современника и соперника, примирённые в истории одним словом – бельканто.
Идея хороша. Достойным оказалось и воплощение.
Из оркестровой ямы вёл романтический корабль сквозь рифы и течения отдельных номеров концерта итальянский маэстро Джакомо Сангрипанти. Молодой дирижёр знаком столичной публике со времени его дебюта в «Дон Карлосе» Верди на премьерной серии в декабре 2013 года. За прошедшие три сезона его рука окрепла, ансамблевое чутьё вокалистов стало свободней и тоньше. В аккомпанементах к ариям оркестр звучал благополучно. Но то ли репетиционного времени, как всегда, не хватило, то ли у Сагрипанти маловато пока харизматичности, чтобы увлечь за собой оркестр Большого театра, но обе увертюры Россини – начальная «Сорока-воровка» и открывшая второе отделение увертюра к «Вильгельму Теллю» – прозвучали лишь дежурным дополнением к основной программе.
Сцена, оформленная объёмно нарисованными тяжёлыми складками занавеса цвета морской волны с золотыми кистями, – удачное заимствование задника из тоже романтического балета «Марко Спада».
И под стать старинной театральной эстетике выходили поочерёдно наши дамы, стройны и хороши как на подбор, две сопрано и две меццо. Кавалеров представляли тенор и баритон.
По шесть вокальных номеров в каждом отделении концерта своеобразно делились по авторам: по две арии Россини, Беллини и Доницетти в первом отделении и только Доницетти, все шесть фрагментов, во втором. Чередование строилось по тематическому и голосовому контрасту.
О солистах, как водится, начну сверху вниз по партитурным строкам, от высоких женских голосов к мужским.
Венера Гимадиева
Примадонной вечера можно назвать Венеру Гимадиеву. Обе жемчужины Беллини достались ей. Ария Джульетты Oh quante volte из оперы «Капулети Монтекки» и огромная сцена, ария и кабалетта Эльвиры Qui la voce sua soave… Vien diletto из оперы «Пуритане». Очарование этой певицы – в гармонии её нежного трепетно-лирического сопрано и ангельского лица, в гибком построении фразы и проникновенном пиано. Элегически томные краски ближе Гимадиевой, чем упругие ритмы стретт и кабалетт. «И слушаешь, и таешь», глядя на тонкий стан в пышном бледно-розовом платье со шлейфом. Но была ещё и Лючия ди Ламмермур Доницетти от Гимадиевой во втором отделении. Лунным светом серебрился голос, повествуя о ночном призраке в арии Regnava nel silenzio, рассыпался брызгами фиоритур в кабалетте Quando rapito in estasi, победно венчая коду верхней нотой. Облегающий гипюр сине-фиолетового ночного цвета дополнял образ.
С такой почти идеальной Лючией трудно спорить. Но Нине Минасян это удалось. Другая знаменитая ария героини Il dolce suono… Ardon gl’incensi – по сути дуэт сопрано и флейты, хрустально сыгранное оркестровое соло Екатерины Гофман. Гранатовый тон платья певицы вдохновил на сравнение её тембра с ярко-розовым цветком райского запретного плода, а чёткие округлые ноты в пассажах – с зёрнами спелого граната. Более действенной, витальной даже в своей жертвенности увиделась Лючия в миниатюрной фигурке с точёными чертами Нины Минасян.
Обе выступившие меццо-сопрано различны практически во всём.
Оксана Волкова
Оксана Волкова в арии и кабалетте Леоноры O mon Fernand!.. Mon arrêt… из оперы «Фаворитка» Доницетти продемонстрировала зрелое техническое мастерство, очень идущий к её глубокому тёмному голосу изысканный французский язык и призывную стройную женственность, подчёркнутую роскошным чёрным туалетом.
Василиса Бержанская
Смело вышедшая следом Василиса Бержанская рискнула спеть редкого Россини. Заключительная сцена Армиды Se al mio crudel tormento из оперы «Армида» – настоящий марафон для певицы, протяжённый и выматывающий как обилием виртуозностей, так и накалом переживаний героини. Впечатление осталось неоднозначное. Для личного профессионального роста артистки Молодёжной оперной программы Бержанской такое исполнение – шаг вперёд. Всё было озвучено интонационно верно, без срывов, без потери задора. Самоотдача и кураж у Василисы, как всегда, подкупали. Строгое чёрное платье и короной убранные огненные косы смотрелись великолепно. Жаль, покрикивающие окончания пассажей и форсированный финал арии помешали воспринять такую Армиду по-взрослому.
Изце Ши и Нина Минасян
Китайский тенор Изце Ши в тот вечер дебютировал в Большом театре и вообще на российской сцене. Профессионал экстра-класса, незаменимый герой для опер seria Россини, сочетающий филигранную технику на всём диапазоне с крепостью спинтового тембра. Акробатически сложную арию Рамиро из «Золушки» Россини Principe piú non sei… Si, ritrovarla io giuro… Dolce speranza он спел легко и естественно. Но в двух других номерах – арии Фернандо из «Фаворитки» Доницетти Ange si pur и вечно желанном романсе Неморино Una furtiva lagrima – не хватало лирики. Пиано лилось мягчайше, фраза строилась эталонно. Но природный тембр китайского тенора стандартен, лишён манящей узнаваемой окраски, а в подаче музыки при всех соблюдённых правилах нет частички души. Неумолимо вспоминался безупречный золотой соловей из сказки Андерсена (кстати, тоже творение придворных китайских ювелиров).
Игорь Головатенко
Игорь Головатенко открывал вокальную часть вечера в образе короля Альфонсо из оперы Доницетти «Фаворитка». Его виолончельное звуковедение, благородный бронзовый металл баритона и элегантный облик полностью соответствовали представлению об идеализированном испанском монархе. «Leonor, viens!.. Mon amour», – вот ему верилось! Во втором отделении вместе с Оксаной Волковой они исполнили дуэт Альфонсо и Леоноры из той же оперы. Любовная связь меццо-сопрано и баритона нечасто случается в операх. И тем отрадней слушалось страстное слияние двух низких породистых голосов Волковой и Головатенко.
К счастью, накормив досыта публику возвышенными страданиями, завершить концерт решили озорной сценой из «Любовного напитка» – дуэтом Неморино и Адины, переходящим с появлением сержанта Белькоре в трио. Здесь Нина Минасян (Адина), Ицзе Ши (Неморино) и Белькоре (Игорь Головатенко) дали волю комедиантству. Звучали все трое ожидаемо превосходно. Но если Нину Минасян, уже несколько сезонов исполняющую умную плутовку Деспину из Cosi fan tutte Моцарта, легко представить не менее лукавой Адиной, то дурачества «отличника» Изце Ши, изобразившего пьяненького Неморино пластично и актёрски остро, без излишеств, добавили теплоты и живости певцу. Обаянию бравого Белькоре – Головатенко и вправду трудно было противостоять.
Отгремел финальный мажор, и неизбежным ритуалом последовали аплодисменты, поклоны, цветы, благодарное «браво!» всем участникам. А после концерта бельканто, в промозглый московский вечер конца февраля порывистый ветер вдруг пахнул мимолётно средиземноморским бризом, словно донёсшимся вместе с мелодиями великих итальянцев предвестием близкой весны.
Фото Дамира Юсупова / Большой театр
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев