Лиана Арутюнян
Наш собеседник:
Лиана Арутюнян — оперная певца (сопрано), училась в Ереванской консерватории. Считается одним из лучших вердиевских сопрано. Сотрудничает со многими зарубежными оперными театрами, такими как Ковент-Гарден, Метрополитен-опера, Опера Сан-Франциско.
МС: Расскажите, где вы получали образование, о педагогах. Вы учились в Армении?
ЛА: Да, я училась в Ереване. Сначала я пошла в музыкальную школу, где у меня был очень хороший педагог по фортепьяно — Елена Васильевна (она была русская). Я её очень хорошо помню: она была очень ласковой, очень доброй, мне было чрезвычайно приятно с ней работать. Она мне передала много любви к классической музыке, к фортепьяно. И после уроков она тоже работала со мной: она звала меня к себе домой, мы долго занимались, потом она меня кормила. У нас были с ней хорошие отношения.
Когда я поступила в консерваторию, у меня был прекрасный педагог по вокалу — Сергей Петрович Данелян, драматический тенор, с огромным репертуаром. Можно сказать, что это он поставил мой голос.
МС: А почему вы решили поступать на вокальное отделение в консерваторию, если вашей специальностью было фортепиано?
ЛА: Да, моя учительница по фортепьяно очень хотела, чтобы я стала пианисткой, чтобы я продолжила идти по этому пути. Но пение в нашей семье было очень актуальным: мой папа не профессиональный певец, но музыкант, он пел фольклорную музыку и играл на аккордеоне. Он очень любил оперу и передал мне всю эту любовь свою, всё, что он знал об опере. И я постепенно начала слушать классическую музыку, слушать оперных певцов, петь с ними, и тогда уже заразилась этим «вирусом» — пением. Я не представляла, что могу стать пианисткой или делать что-то другое. И я выбрала себе оперное искусство — этот путь. Все эти люди сыграли очень важную роль в моей творческой жизни и в моей жизни вообще. Я им очень благодарна.
МС: После окончания консерватории вы пели в Ереване или сразу уехали?
ЛА: Я не закончила консерваторию. Я пела маленькие концерты, когда ещё была студенткой. Так что меня в Армении не знали как певицу, я не пела в театре. Я уехала студенткой.
МС: Вы уехали во Францию и уже там продолжали обучаться?
ЛА: Да, я продолжала свою учебу в Centre dе Formation Lyrique de l’Opera National de Paris , и училась там год-полтора. Это что-то вроде молодёжной программы в Ковент-Гардене или в Ла Скала. Там мы работали с коучами над языком, над произношением, над разными стилями, мы проходили прослушивания, расширяли наш репертуар, пели маленькие роли в постановках в театре. Но я никогда их не пела, я сразу начала петь большие роли — «Травиата», «Трубадур», «Бал-маскарад». У меня не было такого опыта, чтобы я пела сначала маленькие роли, а потом постепенно почувствовала сцену, и затем уже мне было бы легко работать над большими партиями…
МС: Как так сложилось, что вы считаетесь одной из лучших вердиевских сопрано?
Лиана Арутюнян в роли Елизаветы из «Дона Карлоса»
ЛА: Я всегда любила этого композитора, очень много времени уделяла подготовке таких ролей, как Амелия, Леонора, Аида. Мне очень нравились все эти персонажи. Я просто влюбилась в этого композитора, в его оперы, и уделяла им много времени. Когда у меня ещё не было контрактов и предложений, я часами, днями, месяцами работала над этими партиями, разбирала и пела их. Когда я стала участвовать в прослушиваниях, у меня был уже большой репертуар, много сделанных вердиевских арий. Было очевидно, что я чувствую эту музыку, я могу технически преодолевать трудности, и так получилось, что у меня в репертуаре больше Верди, чем любых других композиторов. И первые контракты у меня были в операх Верди. Моя интернациональная карьера началась с Ковент-Гардена, где я дебютировала в 2013 году. В Афинах Питер Марио Катона услышал, как я пела «Сицилийскую вечерню» Верди, и послал меня прослушиваться к Антонио Паппано. Я ему спела арию Елены из «Сицилийской вечерни», а он меня попросил спеть арию Елизаветы из «Дона Карлоса» — я не знала почему, но немножко догадывалась.
И потом у меня был вот этот дебют, который очень повлиял на мою карьеру: мне открылись новые двери в большие театры. И это был Верди, это был «Дон Карлос», это была Елизавета! Это был большой-большой успех, и меня начали приглашать в ведущие театры. Я очень рада, что меня знают и принимают как вердиевское сопрано. Хотя я не считаю, что я могу хуже спеть Джакомо Пуччини, или Шарля Гуно, или Франческо Чилеа, или других композиторов.
МС: Я посмотрела ваш репертуар — в нём не только Верди.
ЛА: Я сама очень любознательный человек, и не считаю, что я могу петь только Верди. Я очень люблю Пуччини: я уже пела в «Богеме», «Мадам Баттерфляй», дебютировала «Тоску». Я бы с удовольствием спела оперу «Сестра Анжелика» Пуччини из триптиха. Потом я пела партию Маргариты в «Фаусте» Гуно. Я дебютировала в заглавной роли в опере «Адриана Лекуврёр» Чилеа, в театре Ла Монне в Брюсселе. Я очень полюбила эту партию, для меня это прекрасная комплексная роль, там есть всё: и драма, и текст, и прекрасная музыка; там есть всё, чтобы быть интересной и как певица, и как актриса.
Но ещё много композиторов — Чайковского я обожаю, Рахманинова я очень люблю. У меня был дебют в Санкт-Петербурге в декабре, я сделала роль Иоланты в концертном исполнении; я очень хотела это сделать, чтобы дать знать, что я могу спеть русский репертуар. Я очень люблю русских композиторов, музыку, стиль, культуру. Что я могу ещё сказать о репертуаре? У меня большой репертуар произведений, которые я пела на концертах, я пела оратории, мессы. Так что я не только вердиевское сопрано…
МС: Royal Opera House — это одна из сцен, где вы часто поёте?
ЛА: Да, оттуда началась моя интернациональная карьера. Там меня увидели директора больших театров, агентства, и стали приходить предложения со всех сторон: из Сан-Франциско, из Мюнхена, из Берлина, из Ла Скала — очень много предложений… Но часто получалось так, что я уже была занята. Приходили и предложения, которые были не для меня, то есть мне было рано их петь.
МС: Предлагался репертуар, для которого вы ещё не готовы?
Лиана Арутюнян в роли Елены из «Сицилийской вечерни»
ЛА: Да, предлагался репертуар очень драматичный, такой, например, как роль Одабеллы в « Аттиле», которую я не взяла, потому что поняла, что я не хочу идти в этом направлении. Но я спела партию Елены в «Сицилийской вечерне». Это роль очень трудная — и драматичная, и лиричная, и колоратурная: там есть все три эти составляющие. Может быть, и поэтому тоже сложилось мнение, что я могу петь более драматичный репертуар, но я не хочу этого делать.
Я дебютировала в «Тоске» в Сан-Франциско, но после этого я поняла, что не то, чтобы я не могу продолжить петь эту роль (у меня был очень большой успех, и критика прекрасная, и публика меня очень хорошо приняла), но это может помешать петь мой актуальный репертуар, может повлиять на мягкость, эластичность голоса, он может потерять какие-то краски, стать шире и грубее.
И я не хотела всё это делать сейчас, потому что мне хочется ещё петь лирический репертуар (я себя считаю лирической сопрано). И есть роли, которые я ещё не пела и хочу спеть, и я знаю, что мне для этих ролей нужно, чтобы голос был очень эластичным, мягким, светлым. Поэтому я очень-очень осторожно отношусь к репертуару, ко всем этим предложениям. Я человек, которому нужно время, чтобы всё пропеть, простроить, прочитать, чтобы спокойно над этим поработать.
МС: Вы репертуар со своим агентом обсуждаете?
ЛА: Я обсуждаю иногда с моим агентом — он музыкант, бывший певец. Я обсуждаю с моим мужем, который тоже певец, баритон, и у него хорошие уши. Он хорошо знает мой голос, может послушать со стороны, он как коуч со мной на моих спектаклях, мы много работаем вместе. Ещё я записываю себя на репетициях, спектаклях, если это возможно (и даже тайком). Это мне помогает понять, в каком направлении я должна идти, где я должна остановиться.
МС: Во Франции вы тоже поёте?
ЛА: Я во Франции пела в нескольких небольших театрах. В Туре я пела три постановки — «Симон Бокканегра», «Богема» и «Бал-маскарад». Пока у меня контрактов в Париже нет, но я очень жду и надеюсь, что это скоро случится. Но у меня было очень много предложений после 2013 года, многие театры — Лиона, Бордо, Марселя, Ниццы — приглашали, хотели, чтобы я пела у них. Но было уже всё расписано.
МС: А что вы планируете на следующий сезон?
ЛА: Для меня сезон начинается с «Мадам Баттерфляй». У меня десять спектаклей в Сан-Франциско, я возвращаюсь туда, в прекрасный театр, который я очень полюбила. Сейчас у меня уже есть там публика, которая меня ждет, и Баттерфляй — это роль, которую я обожаю.
МС: Сложная партия…
ЛА: Да, она очень сложная. Она длинная, эмоционально и вокально сложная, там много игры, много энергии — она всё время поёт (смеётся), всё время бежит. Но я обожаю эту роль, потому что её конструкция очень интересная: приходит совершенно юная, невинная девочка, которая ждёт, мечтает, внимает этому миру, которая влюблена, — и всё это показывается в таких наивных, девичьих красках. Потом уже, когда она становится матерью, она понимает всю сложность, понимает, что она обманута, что у неё нет никакого выхода: она должна отдать своего ребенка, должна умереть, потому что ничего другого она не может предпринять и представить. Я очень люблю такие роли, где нужно выстроить драматическую линию.
МС: Когда я с вами встречалась перед «Трубадуром», видела, что вам было уже сложно поговорить даже пять минут. Видимо, вы уже входили в роль и не хотели отвлекаться ни на что?
ЛА: Да, начиная с утра… Но желательно не входить так рано в образ, потому что потом приходится долго ждать, иногда до вечера, так много нервов, хочется, чтобы это прошло побыстрее. Очень много волнений: всё время ты переживаешь, всё время ты думаешь, какое у тебя физическое состояние, как ты выспалась, как звучит голос… Всё это влияет на настроение, и ты уже, конечно, в роли: ты думаешь, где, как, на что надо обращать больше внимания: «Вот это надо не забыть, вот здесь надо быть более концентрированной, вот здесь надо хорошо всё продышать»,— и это уже с утра в голове, конечно… Есть певцы, которые говорят по телефону, что-то обсуждают, дают интервью, — я этого не могу делать. У меня голова уже там, я должна сосредоточиться, я должна думать, я должна быть Леонорой, постепенно входить в этот характер, певчески это чувствовать тоже…
Лиана Арутюнян в роли Леоноры в «Трубадуре»
МС: Это сложная партия — ведь вы практически всё время на сцене.
ЛА: Она вокально очень сложная, не психологически. Например, то, что ты делаешь в «Мадам Баттерфляй», — развитие этого персонажа. В «Трубадуре» этого нет: Леонора влюблена, она пойдёт с Манрико куда угодно, для неё ничего другого не существует, она готова умереть, она готова всё отдать для того, чтобы просто Манрико почувствовал и понял, что любви больше, чем у неё, ни у кого нет.
МС: А там ещё четвёртый акт…
ЛА: Сложнейший четвёртый акт начинается с арии Леоноры “D’amor sull’ali rosee”. Это очень сложная ария: её надо петь почти что на mezza voce, там всё время идёт на верха, она должна быть очень спокойной, очень воздушной, интонационно чистой, всё на легато. Потом идут очень сложные каденции, после арии — “Miserere” с хором. Много слов, надо всё это произнести, прозвучать низкие ноты, надо придать много драматического характера в голосе, в настроении, в нюансах. Потом идёт кабалетта, и это очень тяжело: после двух минут начинается дуэт с баритоном — графом ди Луна, тоже очень драматичный и динамичный дуэт, где много энергии, голос должен быть быстрым, эластичным: все эти колоратуры, верха и даже вставные верха, традиционные, которые публика ждёт.
Так что эта роль вокально очень тяжёлая, особенно четвёртый акт. Всё это надо продержать, пропеть, сыграть, и нужно канализировать всю эту энергию и голос, чтобы не устать вокально. Природа здесь не поможет, здесь только техника, техника и ещё раз техника.
МС: Что же тогда такое техника в пении?
ЛА: Без техники невозможно петь долго и делать профессиональную карьеру. Техника для меня — это хорошее дыхание, которое позволяет сделать длинные фразы на легато, это хорошее произношение, проекция голоса, это собранный, но в тоже время свободный и натуральный по звучанию звук.
МС: Вы сами чувствуете, получилась ли у вас партия?
ЛА: Конечно, чувствую. Когда ты в хорошей форме, голос звучит прекрасно. Ты чувствуешь, что всё хорошо прошло, что была какая-то энергия, которая шла от публики. Но бывают дни неприятные, когда ты не выспался, устал, много репетировал перед спектаклем или заболел и ещё не совсем выздоровел, — конечно, есть дни неидеальные. Тогда уже нужно много работать с дыханием, быть очень осторожным, не давить на звук, петь голосом и динамикой, которую в данный момент тебе позволяют голосовые связки и твоё физическое состояние. Никогда нельзя давить, нельзя петь напряжённым голосом, напряжённым звуком. Для меня это тоже техника: сделать так, чтобы звук и голос не были напряжены, не были жёсткими, чтобы произношение было очень чётким и чтобы понятны были слова. Я над этим очень много работаю, я сама не люблю слушать певцов, у которых ни одного слова не понятно. Я осознаю, что нужно правильно направлять голос, — это очень помогает. Но слова должны быть понятны — это тоже очень важно для публики, для того чтобы был этот характер, драма.
МС: А как вы справляетесь на сцене с непростым делом: с одной стороны, контролировать пение, с другой — раскрывать образ героини, которую могут захватывать нешуточные страсти?
ЛА: Знаете, я люблю, когда у меня есть время всё это приготовить. Я не люблю делать роль быстро. Мне нужно время, чтобы поработать над техникой, над голосом, над сложными пассажами. И я адаптирую мою технику, моё дыхание, всё, что я могу, чтобы у меня получались эти пассажи. Я стараюсь находить ту технику (идеальную или подходящую мне), чтобы то, что я представляю заранее, как это должно звучать, у меня получалось.
МС: То есть вы должны знать партию так, чтобы и ночью могли её исполнить?
ЛА: Да, до автоматизма. Когда ты дебютируешь в роли, достичь этого трудно — нужно время. Чем больше ты поёшь партию, тем больше автоматизма у тебя в теле, в голосе, в голове. И это всё тебе помогает, потому что ты знаешь, куда направляешь голос, в каком пассаже что ты делаешь, чем ты себе больше помогаешь, какой должен быть звук, где прибавить динамики, красок, улучшить произношение.
Ещё я делаю так. Чтобы построить характер, выразить мелодраму так, чтобы это было натурально, я работаю с моим другом — режиссёром. Партии я готовлю сама, но потом работаю с ним сценически, чтобы глубже понять характер персонажа. Иногда находишь более натуральный звук, краски, движения, когда ты в контакте с текстом, то есть текст становится ключом к тому, чтобы ты понял и нашёл нужные краски, настроение, которое ты хочешь передать своим звуком.
МС: Над текстом вы работаете отдельно?
ЛА: Обязательно! Для меня текст — это главный ключ к роли. Я очень большое значение придаю тексту, и когда я готовлю свои партии, я читаю текст либретто так, как читают в драматическом театре: по ролям и несколько раз. У меня всегда с собой либретто на двух языках (на итальянском и на французском, если я работаю над итальянской партией). Я неплохо владею итальянским языком, но перевожу, если есть какие-то фразы, написанные литературным языком и иногда не очень понятные. Для меня текст должен быть ясным — и это для меня ключ к тому звуку, к которому я должна прийти. Предпочитаю петь на языках, которыми владею.
МС: Получается, что вы весь текст оперы знаете? Вы всё сами переводите?
ЛА: Да, я перевожу всё. Я без музыки читаю текст и через некоторое время могу весь его пересказать. Это очень мне помогает.
МС: Такое глубокое погружение в роль…
ЛА: Это сложно, потому что занимает очень много времени, но зато потом легко становится передать то, что ты хочешь, в актёрском направлении.
МС: Скажите, а правда ли, что неправильно подобранный репертуар может навредить голосу?
ЛА: Да, это может быть фатальным. Начинать петь драматические партии очень рано, когда ты не готов психологически, технически, опытом, — это может быть действительно фатально: ты можешь все потерять. Репертуар — это самое главное. Надо потратить много времени, надо готовиться, и если ты чувствуешь, что нужно отказать, то лучше отказаться.
МС: Но это может быть так заманчиво.
ЛА: Конечно, есть очень заманчивые предложения. Но, знаете, если у тебя есть возможность выбирать репертуар, то это прекрасно, потому что ты думаешь о своем голосе, о здоровье, о том, чтобы сделать длинную карьеру. А заманчивые предложения всегда есть, но надо понимать свои возможности и делать только то, что ты можешь делать хорошо.
Лиана Арутюнян в роли Елены из «Сицилийской вечерни»
МС: Вы вообще себя видите в будущем драматическим сопрано?
ЛА: Я не хочу двигаться в этом направлении и думать об этом сейчас. Я хочу петь то, что у меня хорошо получается, и хочу просто убедительно петь свой репертуар. Для меня не главное петь леди Макбет или Абигайль; об Абигайль я никогда не думала и не хочу думать, потому что это роль, которая меня не привлекает. И если даже будет предложение петь это в каком-то большом театре, с какими-то прекрасными коллегами, — я не соглашусь. Я скажу: «Нет, это не мой репертуар!» Я в нём буду никакой, а я не хочу быть никакой, я хочу быть интересной в моём репертуаре.
МС: У вас есть какие-то дирижёры, с которыми вам удобно работать или с которыми вы хотели бы работать?
ЛА: Да, есть. И у меня было много возможностей работать и общаться с такими людьми. Это были потрясающие музыканты. Один из них — это Антонио Паппано. Он сыграл большую роль: когда я дебютировала в Ковент-Гардене в «Доне Карлосе», то у меня был двойной дебют — и в театре, и в роли. Это было очень ответственно, очень рискованно. И работа с Антонио Паппано мне очень помогла. Он мне дал уверенность, он мне дал советы, которым просто нет цены. Для меня это стало очень важным моментом. И я так благодарна судьбе, что это был именно Антонио Паппано, что именно он мне помог в очень серьёзный и ответственный момент для моей карьеры. Это была просто сказка, фантастические взаимоотношения, это было удобно, комфортно, уверенно. Я была абсолютно спокойна с ним, мне даже в голову не приходило, что в какой-то момент он меня не поймёт, он меня не почувствует, он меня не поддержит, — вот такая была поддержка, просто феноменальная.
МС: Мне кажется, что сейчас очень высокая конкуренция среди певцов. Вы это чувствуете?
ЛА: Сейчас получается, что оперное искусство становится всё более коммерческим. Это неправильно для меня, потому что это искусство, которое не должно продаваться, это искусство должно быть честным. Каждый имеет право попробовать… Знаете, я думаю, что время всё поставит на свои места. Если какая-то дискографическая компания хочет раскрутить какую-то звезду, это не продлится долго. Конечно, сейчас очень многое поменялось. И когда тебе показывают одного и того же певца и говорят, что он самый-самый-самый, то ты начинаешь в это действительно верить и думать, что других нет. Но я думаю, что это не так. Я думаю, что конкурсы, которые проводит, например, Пласидо Доминго, дают возможность молодым певцам показываться и делать карьеру, попадать на большие сцены. Я думаю, что должны быть такие конкурсы, такие возможности, чтобы певцы смогли себя показать.
МС: Вы считаете, что конкурсы важны для певцов?
ЛА: Если они не коммерческие, если они ведутся честным образом, то да. Потому что это возможность показаться. Иногда это так сложно… Знаете, вот для меня это была судьба. Когда Питер Марио Катона, кастинг-менеджер Royal Opera House, был в Афинах, он услышал меня. Он сидел в зале, когда я там дебютировала. Я не знала, кто такой Питер Катона, и он меня тоже не знал. Я не пела в Operalia у Пласидо Доминго, и никто меня не видел до этого, понимаете? Хочу сказать, что это судьба: где ты окажешься и чем это окончится для каждого певца. Для меня вышло так — и я благодарна судьбе, что это получилось. Знаете, до Афин я тоже неплохо пела, но у меня не было возможностей прослушиваться в больших театрах. У меня не было возможностей открыть двери туда.
МС: Певцу важен случай, удача?
ЛА: Да. В нашей профессии, как ни странно, удача нужна. Она играет очень большую роль. Я это говорю по собственному опыту. Хотя я уже не верила в поговорку, что нужно оказаться в нужном месте и в нужное время. Но могу сказать, что со мной так и случилось.
МС: Вы выступали в Санкт-Петербурге. Вам понравилось?
ЛА: Я должна была спеть с Юрием Темиркановым — это он меня пригласил на свой фестиваль, он меня услышал на концерте, ему очень понравилось моё исполнение, и мы познакомились с ним. Это прекрасный человек, очень воспитанный, очень глубокий музыкант, я его обожаю как дирижёра, как человека. Я так ждала этого события — того, что мы наконец-то сможем поработать вместе и я выступлю с ним в Петербурге.
Но когда я приехала, он заболел. И был другой дирижёр, который его заменил. И я была, конечно, разочарована, но что делать? Такая была судьба. Но спектакль прошел очень хорошо, и публика меня приняла очень тепло, критика была хорошая, и для меня было очень важно оказаться в этом репертуаре: я очень люблю Иоланту, очень люблю эту музыку, Чайковского обожаю, всегда жду предложений. Но пока таких предложений у меня нет. У меня есть предложения и на Пуччини, и на Верди, но на Чайковского, к сожалению, нет. Нужно время.
МС: В Москву, мне кажется, вас тоже звали?
ЛА: Да, меня хотели пригласить в Большой театр на «Дона Карлоса». Но получилось так, что я была в Сан-Франциско с «Мадам Баттерфляй»: я заканчиваю поздно и уже не успеваю на репетиции. А то с большим удовольствием приехала бы в Москву, конечно.
Лиана Арутюнян (Амелия) и Пласидо Доминго (Симон Бокканегра)
МС: Я надеюсь, что всё-таки приедете.
ЛА: Я тоже надеюсь, с большим удовольствием. Но я очень полюбила Санкт-Петербург. Москву тоже я люблю, но Санкт-Петербург для меня — это большая история, это сказочный город, это культура везде и повсюду, это музеи, это концерты, это театры. Город искусства!
Я хочу ещё сказать о дирижёрах, потому что я не закончила. У меня были хорошие встречи с дирижёром Янником Незе-Сегеном, с которым я дебютировала в «Доне Карлосе» в Метрополитен-опере, где его сейчас назначили главным дирижёром. Он очень дружелюбный, очень простой, великолепный музыкант, было приятно и легко с ним работать. Жду не дождусь, когда снова с ним встретимся.
Я также сотрудничала с Джеймсом Ливайном. Я очень мечтала с ним поработать, и моя мечта сбылась. Он просто гениальный! Прекрасный человек, очень добрый, просто гений как музыкант и как знаток оперного искусства, певцов, пения и всего того, что с этим связано. Богатый опыт для меня — встреча с ним.
Ещё мне понравилось работать с Джанандреа Нозедой в «Трубадуре» в Ковент-Гардене. Тоже очень динамичный, очень чёткий дирижёр. Хорошая была работа, взаимоотношения.
МС: Мне понравилась постановка и сам спектакль, в котором я видела вас в Royal Opera House. Состав был потрясающий, одно слово — звёздный.
ЛА: Мне очень нравится Екатерина Семенчук — очень интересный артист и певица, и у неё много чему можно поучиться. Мне очень понравилось, как она строит образ Азучены, как она живёт в этом образе, отключается от всего. Хотя она и поёт прекрасно — очень всё продуманно, очень всё подготовлено. Но когда смотришь на неё, она просто завораживает тебя — такой у неё сильный персонаж…
МС: Эмоционально действует?
ЛА: Да, эмоционально сильно. Я обожаю, когда ты приходишь к этому уровню, что ты можешь завораживать людей вокруг себя. Прямо сумасшествие, понимаете?
МС: Но согласитесь, что у неё и роль такая. Её роль в этом отношении гораздо драматичнее.
ЛА: Это верно, Леонора не сильный персонаж. Она может показать, что она сильный человек, что она пойдёт на все, что она готова умереть. Но драматически она не такая сильная, как Азучена. Но Верди и хотел, чтобы Азучена была центром всей этой истории. Она и есть центр, всё кружится вокруг неё, вокруг этого сумасшествия, вокруг этого нереального действия. Я люблю такие сильные персонажи.
Иногда приходится петь и персонажи менее сильные, но всё равно нужно их строить, нужно продумывать, нужно дать направление, настроение, силу характера, нужно пережить и передать это всё. Для меня самое главное — понять персонаж и быть естественной. То, что ты проживаешь, то, что ты продумываешь, то, что ты переживаешь,— чтобы всё это было натуральным. Когда я на сцене, я всё время себе задаю вопросы: «Почему я здесь? Что я должна делать? А почему это так? А как я должна реагировать? А что мной движет?» И мне это очень помогает в том, чтобы моя игра была спонтанна, естественна, чтобы казалось, что я выхожу на сцену в роли в первый и одновременно последний раз.
МС: Да, но это очень тяжело, особенно когда ты поёшь несколько спектаклей подряд, а всё время должно быть как в первый раз. Это и есть мастерство.
ЛА: Это самое трудное. Но я вам сказала свой секрет: мне помогает, когда я себе задаю вопросы, и как будто бы это что-то новое для меня — то, что я слышу от своих партнёров, то, что я должна сказать. Моя реакция должна быть спонтанной, естественной, как будто в первый раз. Но это уже театр!
Я вам уже говорила, что работаю над своими ролями очень серьёзно. Я встречаюсь с моим другом, режиссером, и мы всё это переживаем вместе, обсуждаем, находим естественное положение, естественный звук — это тоже помогает, чтобы звук был натуральным, не напряженным, чтобы он был свободным, чтобы людям, которые меня слушают, казалось, что это очень легко. Я хочу добиться того, чтобы казалось, что петь — это очень легко.
МС: Это вершина мастерства.
ЛА: Да, я к этому стремлюсь. Это тоже входит в моё понятие техники.
МС: Вы чувствуете что-то особенное, когда выходите на сцену?
ЛА: Это большая ответственность, это огромное количество адреналина, это волнение, которое пронизывает тебя с ног до головы. Это желание, эта жажда поделиться тем, что у тебя есть в душе, с публикой — такое сильное состояние! Ты хочешь показать это, чтобы все узнали, чтобы все почувствовали. Это так важно для певца, артиста. Волнение проходит, и на сцене ты хочешь обязательно почувствовать ту энергию, которая идёт от публики, ту абсолютную тишину, когда никто не кашляет, никто не чихает. Когда в зале наступает такая мёртвая тишина, ты понимаешь, что что-то происходит, что то магическое, что ты уже не на сцене, ты где-то там, что эта энергия связывает тебя и публику с какими-то высшими силами. И это чувство возникает только на сцене, больше нигде. Эта энергия нам нужна, чтобы мы жили, чтобы мы творили.
МС: Спасибо Вам большое, мне было очень интересно…
Беседу вела Ирина Ширинян
Copyright Ширинян И.Г. © 2017. Условия использования материалов
Пока нет комментариев