Фото Дарьи Валетовой

10 апреля в концертном зале Мемориального музея А. Н. Скрябина пройдет сольный концерт молодого талантливого пианиста, автора телеграм-канала «Блог пианиста», ассистента-стажера Московской консерватории (класс Сергея Главатских) Юрия Моисеева. Его программа под названием «Русская рапсодия» вмещает в себя лирические миниатюры XIX-XX веков: от Александра Алябьева до Родиона Щедрина. О концепции, опорных точках и географии этого проекта с музыкантом поговорил Филипп Геллер.

 

Филипп Геллер: Юра, в чем заключается смысл твоей программы?

Юрий Моисеев: Этот концерт — исследование русской фортепианной миниатюры, истории ее развития от профессионального зарождения до расцвета, до того, какой она пришла в XX век. Видоизменяются музыкальный язык, наполнение, гармонии, но остаются единый смысл и опора на русские, народные традиции — песни, мотивы, танцы.

Ф. Г.: Кто «отвечает» за зарождение?

Ю. М.: Алябьев, потому что его «Соловей» — романс, который впоследствии много играли как инструментальную пьесу и много кто его перекладывал. Именно он стал толчком в развитии жанра русской миниатюры. Он воспринимается как народный — нет человека, который его не слышал.

 

Ф. Г.: Ты выбрал переложение Ференца Листа для своего концерта. А чьи еще существуют?

Ю.М.: Есть каприччио на темы этого произведения авторства Дюбюка, вариации Глинки. У Листа — два переложения. Оба варианта датируются 1842 годом, но первое переложение слишком укорочено. Плюс оно чересчур технически неудобно. Второе переложение тоже сложное, но более комфортное. Выбрал второй вариант, потому что он очень виртуозный и сделан с большим уважением к авторскому тексту.

 

Ф. Г.: Первая опорная точка программы — Алябьев. А заключительная?

Ю.М.: Последним номером играю прелюдии Кабалевского. И заканчивать ими концерт — просто вау! Это попадание не на сто, а на тысячу процентов. Но самый современный композитор в «Русской рапсодии» — Родион Константинович Щедрин. Исполняю его раннюю пьесу, «Поэму», а на бис сыграю уже более современное его сочинение. Какое — секрет.

Фото Ксении Волгиной

Ф. Г.: Многие музыканты, в том числе и пианисты считают, что Кабалевский — второсортный автор. Ты с этим согласен?

Ю. М.: Кабалевский — главное открытие моего прошлого года. Люди делятся на два типа: одни относятся к нему как к композитору, который много сделал для детской музыки и развития методики преподавания, а другие к нему не относятся никак, просто потому что не знают его творчество.

 

Ф.Г.: Чем он тебя зацепил?

Ю. М.: Своей искренностью. Несомненной базой для его музыки было народное творчество. При этом он, конечно, добавляет в нее перчинку XX века — в области гармонии.

Я планировал участвовать в конкурсе его имени в Самаре, и по правилам обязательно надо было исполнить одно из сочинений Кабалевского. Все знают Рондо ля минор — он написал его для I конкурса им. Чайковского. Оно очень красивое и виртуозное, но я понимал, что его будут играть все. Начал смотреть другие пьесы композитора: открыл цикл из 24 прелюдий. Первое, что мне попадается в записях — интерпретации Владимира Горовица и Якова Флиера. В голове несостыковка: почему великий Горовиц записал такую музыку? Вот оно, стереотипное мышление!

Услышав сочинения Кабалевского, был поражен: он совсем не похож на Прокофьева и Шостаковича, композиторов, с которыми у нас ассоциируется XX век, большими классиками.

Кабалевский написал четыре фортепианных концерта! Первый сейчас для меня — один из любимейших. Я был настолько восхищен, что показал Сергею Александровичу Главатских прелюдии Кабалевского, и хотя он их не знал, но, услышав, сказал, что это гениальная музыка, которую надо исполнять. Скинул ему запись концерта, и он говорит: «Юра, это прекрасное сочинение! А не сыграть бы нам его?»

Фото Дарьи Валетовой

Ф.Г.:  Какие самые любимые вещи из всей программы?

Ю.М.: «Думка» Чайковского. Нет пианиста, который бы не любил эту великую пьесу. Также отмечу си-бемоль минорный экспромт и этюд ре-диез минор Скрябина: они потрясают своей глубиной и масштабом, несмотря на короткий хронометраж. И «Сирень» Рахманинова. Очень люблю сам романс, но когда начал учить транскрипцию, понял, что она —  отдельный шедевр. Это авторская транскрипция Рахманинова для фортепиано, которую он играл. По сравнению с вокальным оригиналом Сергей Васильевич здесь усложнил фактуру. Когда я учил транскрипцию, каждый оборот сопровождал восклицаниями «Это гениально!»

 

Ф.Г.: Каков был критерий твоего отбора сочинений для «Русской рапсодии»?

Ю.М.: Они должны быть лирического, пасторального, природного характера. В моей программе — 4 думки разных авторов (Чайковский, Балакирев, «Раздумье» Мусоргского и Прокофьев). Этот жанр, который позволяет погрузиться в себя, проходит красной нитью через весь концерт. Для меня тут было много открытий — например, не знал о «Думке» Прокофьева. Она издана отдельно, посмертно, даже не известно, когда была сочинена. Но судя по тоскливости и внутренней напряженности, это произведение стало рефлексией жизни Сергея Сергеевича.

Еще нашел «Раздумье» Мусоргского. Эта пьеса на первый взгляд может показаться однообразной и скучной. Но для меня в этом и есть ее смысл — она завораживает и гипнотизирует. Тут постоянные рефрены и репризы одного и того же мотива. Это сочинение отражает иную грань Мусоргского, непривычную для нас в его творчестве — личную, интимную.

«Думка» Чайковского (ее второе название — русская сельская сценка) сочетает в себе личное (основная лирическая тема) и «общественное», народное — середина построена на русской плясовой. Слушая ее, легко можно представить, как танцуют, веселятся люди на празднике. Это напоминает финал Первого концерта Чайковского.

«Думка» Балакирева для меня — как русская поэма, но очень концентрированная. Под нее, в отличие от произведения Петра Ильича, сложно придумать какую-то программу.

Фото предоставлено пресс-службой ГБКЗ им. С. Сайдашева

Ф.Г.: Помогал ли педагог при разучивании произведений или это полностью твоя самостоятельная работа?

Ю.М.: Всю музыку я выбрал сам и принес ему уже готовый вариант. Где-то он сказал, что вообще ничего не хочет трогать, так как звучит убедительно и интересно. Мне очень важен его взгляд, поэтому с ним, конечно, советуюсь. Сначала выбрал очень много произведений, почти на два отделения. Сошлись с Сергеем Александровичем во мнении, что программу надо делать в одном отделении, как единый акт, во время которого можно будет прожить 200 лет за небольшое количество времени. Программа идет 60 минут, плюс лекционная, словесная часть — минут 15-20. В ней — краткие комментарии о композиторе и его сочинении, чтобы люди понимали общий контекст. Где-то сам веду концерт, но в Музее Скрябина его проведет Елизавета Романова.

«Русская рапсодия» получается очень насыщенной и контрастной. Первая программа прошла в рахманиновской усадьбе «Ивановка», где я получил много восторженных отзывов от слушателей: многие говорили, что концерт пролетает на одном дыхании и звучит столько, сколько нужно.

 

Ф.Г.: Хочешь ли расширить свою программу?

Ю.М.: Сейчас думаю над концепцией «Русской рапсодии» дальше — возможно, это будут концерты-марафоны с камерной инструментальной, вокальной музыкой. Или она вообще станет фестивалем русской музыки, где будут исполняться не только известные произведения, но и раритеты. Ведь сколько зарыто шедевров, которые мы не знаем!

Хочется изучать неизведанные стороны отечественной музыки и рассказывать о них. Это то, что очень сильно откликается в моем сердце.

Мечтаю больше погрузиться в русскую музыку, которая не ограничивается, например, до-диез минорной прелюдией Рахманинова.

 

Ф.Г.: Где планируешь выступать с «Русской рапсодией», кроме Музея Скрябина?

Ю.М.: Запланировано еще три концерта: в усадьбе Мусоргского в Псковской области, усадьбе Глинки в Смоленской и доме Римского-Корсакова в Тихвине. Концепция первых программ проекта задумана так, чтобы исполнять музыку в домах тех композиторов, чьи сочинения присутствуют в «Русской рапсодии».