Однажды на фестивале в Зальцбурге знающий завсегдатай советовал молодым театроведам: здесь есть ряд имен, например, Хворостовский, Нетребко или Кауфман, критически анализировать творческий результат которых просто не принято: они есть на сцене, и это уже событие.

 

 

Большого Симфонического Оркестра им. П.И.Чайковского в Санкт-Петербургской филармонии им. Д.Д.Шостаковича

Подобное соображение возникло и по поводу «почтенного 95 летнего старца» — Большого Симфонического Оркестра им. П.И.Чайковского, находящегося в такой блистательной творческой форме, что оценивать его даже как-то неудобно.

И тем не менее.

Серия концертов московского БСО в честь собственного юбилея завершилась в Санкт- Петербурге в Большом зале филармонии — бывшем Дворянском Собрании. Может быть, по случайному стечению обстоятельств, а может быть и нет, концерт состоялся, 5 ноября, накануне 132-й годовщины смерти Чайковского.

Ведущий концерта Юлиан Макаров, произнося краткое ёмкое слово перед началом концерта, указал на дирижерский подиум: «Здесь стоял Пётр Ильич».

Скрипичный концерт П.И.Чайковского. Арсентий Ткаченко и Павел Милюков

Драматургически тщательно продуманную программу открывал скрипичный концерт Чайковского в исполнении Павла Милюкова, за пульт встал молодой главный дирижер оркестра Арсентий Ткаченко, музыкант, которого рекомендовал и благословил на этот пост «патриарх всея музыкальной Руси» художественный руководитель БСО Владимир Федосеев.

Драгоценное благородство звучания оркестра во вступлении к первой части предвосхитило голос солирующей скрипки, заговорившей на особом, интеллигентно-доверительном языке инструментального belcanto просто и с достоинством, без особого старания понравиться. Этим очень индивидуальным   тоном солист, дирижер и оркестр вели в тот вечер содержательную беседу о чести и самоуважении, достойном белых колонн дворянского собрания, о светлой грусти русского сердца, о пленительной женственности (в лирической части блестящего полонеза), о залихватской безоглядности, удали народной пляски. О той гармоничной полнокровности жизни, что так тонко чувствовал и так жаждал композитор.

Было бы неправдой не заметить, что, в головокружительном стремлении к кадансу первой части солист и оркестр иногда заступали на опасно-зыбкую темповую и эмоциональную границу, но    безудержный рисковый полёт все же приводил их к нужной точке в идеальном единстве.

Второе отделение было отдано Прокофьеву. Известно, что Сергей Сергеевич шел долгой трудной дорогой к постановке своего, позволю сказать, конгениального Шекспиру балета «Ромео и Джульетта», который обессмертил не только композитор, но и великая Галина Уланова.  Хотя существует театральная легенда, что вначале балерина музыку не приняла, и то ли сама сочинила, то ли подхватила хлесткую эпиграмму: «нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». Да и сам Прокофьев понимал, что его партитура непривычна для слуха танцовщиков, и, главное, балетной публики. К этой музыке слушателя-зрителя надо было подготовить и приучить. С таким намерением композитор задолго до сценической постановки сделал две авторские сюиты из музыки к спектаклю, и они зазвучали в концертах.

Главный дирижер БСО Арсентий Ткаченко

Одна из сюит составила программу второго отделения юбилейного концерта. Здесь, наверное, дирижеру пришел на помощь опыт его прежней работы в Московском театре мюзикла: яркая, осознанная театральность, выраженная исполняемой музыкой, была на слух абсолютно очевидна. Ткаченко и его мощный ансамбль замечательных музыкантов создали историю такую видимую, такую осязаемую, что само по себе звуковое полотно стало театром. Рассказал этот звуковой театр о том, как свет радости, юности и естественного притяжения духовной и телесной красоты раздавила машина дикой междоусобицы человеческих амбиций.  Впрочем, каждый слышал, чувствовал и видел свою картину, но исполнение никоим образов не воспринималось эффектным набором    мотивов и ритмов блестящего шлягера. Звучащая музыка будировала воображение в контексте общего смысла, а такое в любом виде искусства бесценно.

Интересным драматургическим ходом программы стали бисы. Первый —   сюрприз с «подкладкой»: «Романс» Свиридова из его музыкальных иллюстраций к повести Пушкина «Метель».  Сначала, будто очень издалека, зазвучало фортепиано, на него постепенно наслаивались солирующие инструменты, формируя небольшие, потом более объемные ансамбли. Дирижер при этом просто стоял, прислушиваясь, а потом и вовсе ушел со сцены. Звучание нарастало, создавая все бо́льший объем и, дойдя до включения практически всего оркестра, стало, как бы   удаляясь, таять постепенно от форте до пианиссимо, и совсем растаяло. Оркестр проделал все это без дирижера, но   так просто, душевно и мастеровито, что и   трюком не назовешь. «Подкладка» же в том, что   номер этот —  чуть ироничный, с тёплой улыбкой винтаж,  напомнивший о советском Персимфансе — Первом симфоническом ансамбле – оркестре без дирижера, существовавшем в Москве в начале двадцатых годов.

Ведущий концерт Юлиан Макаров

Венчало изысканный музыкальный пир этого вечера Адажиоиз «Щелкунчика» — победительное и вместе с тем трагическое, эффектное и рвущее душу не меньше, чем Шестая симфония. Магический круг замкнулся.

 

 

Фото предоставлены пресс-службой Санкт-Петербургской филармонии им. Д.Д.Шостаковича