Гергиев в очередной раз удивил выбором материала для новой петербургской постановки: Большая пятиактная, более чем четырёхчасовая Французская Опера. Если учесть безразмерность мариинского репертуара и колоссальные затраты на спектакль, так ли сейчас необходимы «Гугеноты»?

 

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

С другой стороны, сюжет о том, что люди одной христианской веры и национальных корней, стравленные политическими амбициями убивают друг друга, еще как актуален. Правда, спектакль по первости читается не про это. Скорее, про то, что Мариинский может себе позволить все. Однако, как выяснилось, не всё получается по высшему разряду.

Джакомо Мейербер (этакий оперный Александр Дюма, хотя литературная основа либретто – роман Проспера Мериме) вплел в канву огромного историко-политико-религиозного полотна романтическую историю французских Ромео и Джульетты – Рауля и Валентины из враждующих кланов католиков и протестантов (гугенотов). Правда, у Мериме тоже есть любовная линия, но она побочна. А здесь в запутанной, не всегда логичной интриге композитор выделил лирико-романтическую линию как главную, но на таком мощном разнокалиберном фоне, что декоративный и хоровой массивы запросто могут заслонить человеческие отношения.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

В определённой мере подобное имеет место и в новой постановке «Гугенотов» режиссера Константина Балакина. Доминанта спектакля – сценография, репрезентативный образ монархической Франции более чем щедро, возможно, с   обдуманным нарушением чувства меры, созданный художником Еленой Вершининой. Тотальные тяжелые драпировками, гобелены, кружево готических архитектурных деталей, пышные костюмы – собственно, это уже не образ, скорее настойчивая иллюстрация переизбыточности, выспренности королевского двора с его кланами, политическими интригами, «невыразимой лёгкостью бытия», витиеватыми речами о чести и страшными кровавыми деяниями.

Нет, личностное, конечно, присутствует – куда денешься? –  любовная интрига либреттистом Эженом Скрибом закручена туго, арий и ансамблей добротного качества у героев предостаточно, все как бы очень драматично … а по-настоящему почему-то не цепляет. Слишком картинны и массовые сцены, и цветочная мишура дворца королевы Маргариты, и настойчиво педалированное изваяние от акта к акту вырастающей химеры, этого олицетворения зла с карнизов Notre Dame de Paris. Да и  актерская реализация неуклюжего любовного конфликта – тоже.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

Конечно, эклектичность музыкального материала на это провоцирует, и нельзя не отдать должного постановщикам в умелой организации больших сценических пространств, не заметить законченной стройности композицией с большими хоровыми массами в постоянной смене эпизодов.

Но если уж театром сделан такой выбор материала и принят подобный репрезентативный постановочный ход, желательно, чтобы пение соответствовало тому самому французскому бельканто Большой оперы, на который это произведение рассчитано. В реальности премьеры явный дефицит чувства стиля и техники не мог не «бросаться в уши»: из семи исполнителей значимых персонажей только двое, ну трое позволили говорить о создании стильного вокального-сценического образа: Михаил Петренко – Сен-Бри, Максим Даминов – де Невер и — на первом месте — Анастасия Калагина, легко и непринужденно спевшая-сыгравшая Маргариту Наваррскую; и стать у нее королевская.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

В последующих же спектаклях премьерной серии некоторые выступления были просто неприличны, когда тенор в первой же арии нещадно пускал петухов. Вообще восторги по поводу универсальности русской вокальной школы несколько преувеличены. И с итальянским бельканто справляются единицы, а что уж говорить о Мейербере. Петербургская публика, да зачастую и критика теряют критерии настоящего хорошего пения: на премьере, как обычно, «кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали». Из тех, кто не сбежал с финального действия, тщетно стремясь успеть в метро.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

Но что говорить – спектакль эффектный, эпизоды наглядно контрастны, балет задействован, страсти накалены, мастерски управляемый Гергиевым оркестр великолепен. Если же подумать о содержании спектакля, (помимо упомянутого «Мариинский может все»), его прочтет тот, кто захочет прочесть и, кто досидит до конца. Но растущую от акта к акту зловещую химеру в центре каждой сценографической композиции трудно не заметить: прорастание зла на почве вроде бы вполне благополучного, процветающего (в прямом смысле — цветов в спектакле переизбыток) существования. Жизни, яко бы осенённой крестом: его конфигурацию имеет сценический пандус и множество реквизитных и костюмных деталей; при этом живые картины по мотивам священного писания в банкетном зале дворца де Невера имеют какой-то странный пошловатом привкус.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

Однако, повторю старую истину: спектакль надо досматривать до конца, даже если он вызывает отторжение по ходу дела. Ибо в вариантах осознанной режиссуры финал, как правило, и отвечает на вопрос, о чем спектакль.

В последней части представления режиссер и художник кардинально переодевают сцену: строгие, затушеванные светом шпалеры, пустой белый пандус, сбитые в пучок факелы (разобрав их, католики кинутся избивать гугенотов), в центре на заднем плане выросшая до зловещих размеров химера с сатанинскими рогами.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

На первый план выходят человеческие отношения. В спектакле 5 апреля этому способствовало участие Александра Михайлова, с честью справившегося с партией в целом и сумевшего вдохнуть подлинную человечность в музыкально очень красивые, но подчеркнуто мелодраматичные метания героя-тенора между любовью и долгом. Значительным было выступление в этом составе и Станислава Трофимова — вокально и актерски абсолютно убедительного Марселя. Что касается Ирины Чуриловой — Валентины, объёмный костюм, скверные прическа и грим сделали все, чтобы превратить её, и без того не хрупкую, в существо, далекое от образа юной героини. К тому же пение примадонны в первых актах ни ровностью, ни стильностью не отличалось. Но в последней трети спектакля Валентину одели в строгое чёрное, а запредельно напряженная действенная ситуация предоставила возможность певице с богатым голосом раскрыть свое дарование в остродраматичной дуэтой сцене. И здесь Чурилова и Михайлов   сумели тронуть по-настоящему.

Фото Наташи Разиной © Мариинский театр

… Когда в финальном акте  с подмостков исчезает вся пышность и пестрота, когда  на практически пустую тёмную сцену из колосников опускается несколько тусклых фонарей и вокруг них  сбивается толпа обреченных людей, а устрашающих размеров  химера расправляет черные крылья, приходит физическое  ощущение жути: это исчадье ада и есть суть тех Homo sapiens, чьи  умело управляемые зверские инстинкты ведут их с именем Бога на устах (или того, кого богом  назначили) расстреливать собратьев, отца убивать дочь.

И делается не по-оперному страшно…

 

Фото предоставлены пресс-службой Мариинского театра