В Большом театре – премьера. Под занавес 249-го сезона труппа презентовала «Конька-горбунка»

 

Иван -М. Михалкин

Шестьдесят пять лет прошло с того времени, когда балет Родиона Щедрина увидел свет рампы этой сцены. То был первая балетная партитура, сочиненная молодым композитором для Майи Плисецкой, создательницы образа Царь-девицы. Написанная веселым пером студента Московской консерватории в перекличке с русскими народными попевками и потешками «игрецов и плясцов» (так именовали скоморохов в их театрализованных обрядах), музыка Щедрина, счастливо сохранила симфонический принцип музыкальной драматургии балета. И после воплощения Александром Радунским (первый перевел ее на язык танца) она не раз вызывала интерес хореографов. Через три года после московской премьеры нотные эскапады Щедрина своими сатирическими красками «театрализовал» хореограф Игорь Бельский, поставив в ленинградском Малом театре оперы и балета собственную версию «Конька-Горбунка». Интересные постановки балета осуществила Нина Анисимова (1964, Свердловск; 1966, Саратов). Ярмарочная цветистость при образной содержательности увлекла Дмитрия Брянцева (1981, Кировский театр; 1983, Музыкальный театр имени                        К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко). «Дитем начала XXI века» назвал Мариинский театр саркастичный балет Алексея Ратманского.

На сей раз за работу в столице взялся Максим Петров. Его задача состояла в том, чтобы создать яркие самобытные характеры, эстетически соединив народный «говор» пластики с «классичностью» хореографии. То есть то, что гениально удалось мастеру слова – Петру Ершову, называемому homo unius libri» («человеком одного произведения»). Именно его сказка легла в основу либретто, написанного Максимом Петровым в содружестве с Богданом Корольком. Ох, эти редакторы! Надо же им что-то придумать, чтобы и от оригинала не слишком отойти (для хороших новаций талант нужен), и было бы не так, как раньше. Почувствовав необходимость, Петров взял в соавторы и режиссера Антона Морозова. Такая практика получила распространение, демонстрируя уязвимость балетмейстеров, не слишком уверенных в собственных силах.  Странно, ведь не случайно кафедры учебных заведений, готовящих профессиональных хореографов, именуются «Режиссурой балета». Предполагается, что балетмейстер должен быть сочинителем танцев, мыслящим хореографическими образами. Тогда он и сам становится режиссером. Петрову Морозов помог — его придумки украсили спектакль, придали целостность.

Спальник — Д. Смилевски, Царь — Д. Савин

Театральное произведение – всегда пересказ, интерпретация. Собственно, и в произведении Ершова явно прослеживаются фольклорные источники. В то же время его сказка раздвинула сказочный сюжет, оказалась не просто оригинальной, а концептуальной, наполненной скрытыми смыслами. Вообще, читать ее дело увлекательное, еще занимательнее разбираться в образной природе персонажей. Про Конька-горбунка, например, сказано, что ростом он ровно три вершка. Мы бездумно пропускаем это свидетельство, не представляя реальных размеров лошадки. Вершок — примерно 4,5 см, получается, рост Конька, всего-то, 13,5 сантиметров. А уши у него при этом аршинные — то есть длиннее 70 сантиметров. Разгадка в том, что Конек-горбунок — не жеребчик и даже не ослик, а заветная детская игрушечка-конек. Может, деревянная, или глиняная. Она олицетворяет мечту русского человека о свободном радостном труде и надежду на добрые волшебные силы, которые помогут в сложных жизненных обстоятельствах. Литературоведы находят в произведении массу отсылок к историческим персонажам – Борису Годунову, который до восшествия на престол, как и ершовский Иван, служил конюшим. Над Иваном, оклеветанным как «басурманин, ворожей», держащий «католицкий крест», нависает тень Лжедмитрия I, который планировал ввести в Московском государстве римско-католическую веру. Считается, что в эпизоде с чудо-юдо рыбой-китом, проглотившим 30 кораблей, зашифрованы тридцать декабристов, сосланные в Сибирь. В спектакле Петрова кит есть. Но других ассоциаций — кроме сказочных- не вызывает. В виде декорационной конструкции он на короткий миг формально плавно опустится из-под колосников и туда же благополучно и бессмысленно уплывет. Понятно, что балетный спектакль строится по другим – театральным – законам, нежели литература, и все же жаль, что при переводе на язык сцены, спектакль приобрел подобную легковесность. Вообще в новом «Коньке» много схематичного.

Сказка Ершова написана хореем (греч. χορεῖος, букв. – плясовой, от χορεῖα – хор, пляска, хоровод). И это, «танцевальность» литературного произведения, оказалась определяющим подспорьем композиционной структуры балета.

Главные герои Иван и Конек – отклонение от нормы. Первый – дурак, второй – невзрачен. Точнее, уродлив с общепринятой точки зрения. В то же время, Конек – персонифицированная сущность Ивана. Олицетворение человеческого начала, в котором – доброта, верность в дружбе, желание оказать помощь, не зиждутся на прагматизме. Не это ли духовное единство персонажей направляло балетмейстерскую фантазию Петрова, лексически объединившего Ивана с Коньком. Во всяком случае, Коньку не придуманы пластические характеристики. Визуально «конская природа» заглавного героя подчеркнута первым его первым появлением с маской лошадиной головы, да пышной копной серебряно-голубых волос, напоминающих лошадиную гриву. Так будет и дальше: артисты затанцуют вполне привычными прыжковыми комбинациями, а образы лошадей создадут выглядывающие из кулис и качающие кукольными мордами кони-манекены.

Ключница — А. Меськова, Царь — Д. Савин

Показав неровность хореографии, с энтузиазмом решены жаркая пляска народного гуляния на ярмарке и финальное ликование русичей, несколько замысловатый ансамбль Жар-птиц, картина подводного царства.  Она в какой-то момент показалась затянутой. Чай, не ансамбль Петипа с его гармонией и узорной красотой, которой можно наслаждаться. Долгое отсутствие внешнего действия не компенсировалось хореографической изобретательностью.

Подчеркнуто гротесковым предстал царский двор. Этот правитель вовсе не Царь Дадон и не Царь Горох, а неведомый европейский монарх-самодур — глупый, завистливый и алчный с набором пантомимных шуток-штампов. Таким по заданию балетмейстера рисует его великолепный актер Денис Савин. Рядом уморительная дородная Ключница-Анастасии Меськова. В исполнении яркой артистки заботливая нянечка, не утратила эмоциональной пылкости. Мастерство артистов Большого театра всегда спасительно. Но что касается сугубо хореографического юмора, очевидно, это не самая сильная сторона таланта балетмейстера. При похищении Жар-птицы, Конек так огрел бедняжку ухватом по голове, что жертва потеряла сознание. Очевидно, придумавший мизансцену, считает ее смешной. На самом же деле она выглядит шокирующе грубой, даже аморальной. Обращенному в сторону Баланчина, Максиму Петрову стоит поучиться тонкому пластическому юмору у Роббинса и Крэнко. Впрочем, чувство это природное.

Стремление авторов спектакля его натужно «осовременить» обернулось поверхностной разработкой психологии действующих лиц, а также выхолощенным оформлением. Перед художником-постановщиком Юлианой Лайковой маячило слово «стильность», если не «гламурность». Так появилась «обугленная» пустая изба, пространство огромной сцены обрамил черный кабинет, порой зияющий пустотой (иногда взгляд разнообразит видеоконтент Игоря Домашкевича). Удачей стал набивной красный занавес, загадочно мерцающий в царской опочивальне. Зато недоумение вызвала перевернутая золоченая люстра, почему-то примостившаяся у государева ложа, будто сорвалась с потолка. Лучшее впечатление произвела монументальная конструкция поблескивающей Серебряной горы. Ее подножие усеяно ветками папоротника, который из зеленого становится золотым – напоминание народного поверья славян о папоротнике, зацветающим в ночь Ивана Купала (художник по свету Константин Бинкин). Эстетический разброд и в костюмах. Трудно объяснить, что за намордники на лицах мамок и сеточки на их головах? Кто-то из них в пуантах, кто-то на каблуках… что бы это значило?

Жар-птица — Н. Кокорева, Конек-горбунок — А. Путинцев

Роскошно-красивыми получились «хвостатые» тюники Жар-птиц, а также выдержанные в академическом ключе с элементом дизайна «пенные» пачки Царицы дна (Анастасия Смирнова) и Сирен. Элементами модернизма повеяло от облачений «народа», русскость которого нарочито подчеркнута косами и кокошниками. Наряд Ивана напоминает исподнее. Аналогична «пижама» у Конька. Куда эффектнее выглядит пылающий красный костюм Спальника. Да и сам исполнитель Дмитрий Смилевски затмил остальных рельефностью игры и безупречным танцем. Артист купается в роли, порождая догадки, что концепция персонажа, его образный строй и пластика рождалась у балетмейстера из наблюдений над индивидуальностью танцовщика. Актерская самобытность Смилевски не упустила ни одной детали в прорисовке портрета Спальника, что привело к впечатляющей художественной значительности результата.

На протяжении спектакля главный женский образ развивается. Поначалу это Жар-птица — диковатое сказочное существо с характерной птичьей повадкой, в дальнейшем Птица неожиданно оказывается Царь-девицей — изысканной царевной с романтическим флером, ну а в конце перед зрителями просто девчушка, словно шагнувшая на академическую сцену с городской улицы: движения утрачивают «царственное» благообразие, приобретают бытовую натуралистичность и бесшабашность. Во всех ипостасях образа Елизавета Кокорева органична, одинаково убедительна.

Алексей Путинцев – танцовщик первоклассный. У него миловидное лицо, могучие мускулы, актерское обаяние. Но придать своему Коньку большую значимость, чем позволяют тесноватые рамки партии, исполнитель при всем желании не может.

Махар Михалкин подкупает светлым мальчишеским обликом и тем, с каким азартом танцует, искренне проживая жизнь своего Ивана. Танцовщик еще в процессе мужания, а значит, лирическим интонациям только предстоит подкрепиться героическими, расширив технический арсенал артиста.

Музыкальный руководитель постановки Валерий Гергиев. По-видимому, именно он инициатор возвращения партитуры Щедрина на Историческую сцену. Валерий Абисалович дирижировал премьерой. Но в тот день за пультом стоял Павел Клиничев, воспринявший тонально-гармонические сопряжения Щедрина, понимание композитором национального мелоса, его способность искрится юмором лубка.

 

 

 

Фотографии предоставлены пресс-службой Большого театра