Симфонический оркестр Московской консерватории под управлением художественного руководителя и главного дирижера Вячеслава Валеева представил в Большом зале консерватории эксклюзивную программу из сочинений Сергея Танеева, Петра Чайковского, Отторино Респиги, Ральфа Воан-Уильямса и Макса Бруха. В концерте последнего солировали звезды академической музыки — кларнетист Евгений Петров и альтист Сергей Полтавский

 

Фото Д. Рылова

Концепцию вечера дирижер объяснил следующим образом:

«Главная идея — показать, как образы и темы античности, а также разные периоды эпохи Возрождения — отражались в творчестве композиторов различных культур: русской, итальянской, немецкой, английской.

Также интересно проследить переплетение личных судеб композиторов: Танеев был учеником Чайковского, Макс Брух преподавал в Берлине курс композиции Воан-Уильямсу и Респиги, который затем поехал в Россию и брал уроки у Римского-Корсакова».

Тема античности отсутствовала в последнем произведении, Концерте для кларнета и альта с оркестром Бруха. Но несмотря на это, концепция программы не нарушилась, и вечер получился очень ярким.

Главное достижение Вячеслава Валеева — уровень звучания оркестра. В коллектив входят исключительно студенты МГК 1-3 курсов. Музыканты выступили по-взрослому, как полноценный, состоявшийся оркестр, демонстрируя фантастическое качество не только исполнения, синхронности, но и понимания, образности сочинений. Все это — заслуга Валеева, грамотно организовавшего рабочий процесс и в итоге добившегося такого феноменального результата.

Фото Д. Рылова

Первое, «русское», отделение показало диалог сочинений ученика и учителя — Сергея Танеева и Петра Чайковского.

Увертюра «Орестея» первого, написанная задолго до окончания работы над одноименной оперой, предстала произведением гиперболизированных эмоций и поистине театральной эффектности. Танеев здесь использует оркестр вагнеровского типа, что особенно было слышно при проведении главной темы (тема фурий), в которой медные духовые обрушили целый звуковой шквал на слушателей.

Огромный состав музыкантов рисовал картину зловещих античных страстей, жестокости и интриг. Контрастом этим настроениям выступала финальная тема (в опере — тема Аполлона и Афины), звучащая у струнных в сочетании с колокольчиками, фортепиано, челестой. Сладостная и несколько приторная, но маняще красивая, она притягивала внимание. В «Орестее» запомнилась своим изысканным соло скрипка (Анастасия Кухтина).

Фото Д. Рылова

Далее слово было за Чайковским. Крайние разделы «Франчески да Римини», в которых рисуется обитель мрака, носятся тени-призраки, изображаемые флейтой и прочими деревянными духовыми, демонстрируется весь ужас этого пространства (основная тема адского вихря с ударами тарелок), исполнялись оркестром с такой силой и мощью, что, казалось, на сцене сейчас разольется вулканическая лава. А в центре произведения — знаменитый «Рассказ Франчески» с меланхоличным, словно приоткрывающим завесу над душой героини соло кларнета (блестящее исполнение Александра Карачевцева). Здесь, конечно, СО особенно удалось показать все самые тонкие эмоции музыки Петра Ильича. Диалоги английского рожка (Мария Павленко) с гобоем (Ефим Мясников), флейты (Мария Соколова) и валторны (Дайчи Исии) получились пронзительными и животрепещущими. Вся боль, трагедийность, безысходность, которые характерны для Петра Ильича, соединились в этой интерпретации.

«Европейское» отделение оказалось совсем иным — более камерным, утонченным. Это можно сказать, например, и про сюиту «Триптих Боттичелли» Отторино Респиги, которой оно открылось. Здесь на сцене уже находился камерный состав оркестра.

Произведение Респиги написано под впечатлением от полотен великого итальянца: каждая из частей отображает ту или иную картину.

Фото Ф. Геллера

«Весна», например — пасторальная сценка: в музыке красочно демонстрируется возвращение птиц в родной край, а затем слушатель легко может вообразить народный хоровод на поляне.

Здесь звучание фагота (Кирилл Пузанов) и гобоя (Ефим Мясников), интонирующих основную тему в сопровождении челесты (Максим Бетехтин) с фортепиано (Елена Эндеберя), достигло небывалого эффекта — сказочность, волшебство музыки весьма впечатлили. Во второй части сюиты, «Поклонение волхвов», можно было ясно расслышать школу Николая Римского-Корсакова, у которого Респиги учился в Петербурге: ухо то и дело ловило в ориентальной прихотливости языка обороты из «Шехеразады». Медитативность, неспешность движения этого номера у Симфонического оркестра Московской консерватории были исполнены особого покоя и выразительности, а терпкие хроматизмы придавали своеобразную манкость этой трактовке. В третьей части, «Рождении Венеры» отменно, очень воздушно и нежно звучала флейта (Мария Соколова) на фоне фигураций струнных, изображающих морскую гладь. Таинство появления богини отображалось музыкантами особенно возвышенно. Оркестр освоил сочинение Респиги тонко и стилистически точно, нигде не погрешив против авторского стиля.

Увертюра из симфонической сюиты «Осы» по Аристофану англичанина Ральфа Воан-Уильямса перенесла публику в другое состояние: более легкое и юморное. В самом деле, музыка пропитана мягкой сатирой. Как не вспомнить самое начало, с форшлагами деревянных духовых и ответами струнных с акцентами сфорцандо и усилением звучности — имитацию назойливого осиного жужжания! Гротескную картину нашествия ос оркестр преподнес с особым блеском. Постепенно тема трансформировалась в насмешливый, чуть неуклюжий марш, которым сочинение и завершилось. А в середине — пленительная, мечтательная лирическая мелодия у струнных.

Фото Ф. Геллера

Ну и, наконец, Концерт для кларнета и альта с оркестром Макса Бруха (единственное в мире сочинение для такого состава инструментов) — выпадающий из общей концепции программы, но ставший отличным завершением вечера. Написанный в 1911 году, он вызвал негативную критику: композитора обвиняли в использовании устаревшего музыкального языка. Слушая произведение, это мнение нельзя опровергнуть: Концерт действительно написан в романтическом стиле, а-ля Мендельсон или Шуман. Брух словно решает вернуться в свою молодость или юность и поностальгировать о прекрасном прошлом. Вместе с автором такой ностальгии предались и слушатели Большого зала Московской консерватории. Проводниками в этот мир стали кларнетист Евгений Петров и альтист Сергей Полтавский. В их интерпретации сочинение получило особую одухотворенность и утонченность, благо оба музыканта существовали неразрывно друг от друга и творили вместе очень слаженно и красиво. Их игра была теплой и эмоциональной: сложилось впечатление, что у них этот Концерт просто в крови. Ведь кроме полного понимания сути произведения, бесподобно был сделан каждый оттенок и фраза. Эта идеальная интерпретация позволила оценить искренность, романтичность стиля Бруха в этом сочинении, написанном по сути очень камерно— местами возникали ассоциации с фортепианными «Песнями без слов» Феликса Мендельсона. Публика будто оказалась в эстетском салоне 1840-х, где аристократы наслаждались тончайшими нюансами красоты и творчества.