Франсуа Озон – самый ответственный современный французский режиссёр. И, что похвально, самый бесстрашный. За последние 12 лет он выпустил 10 фильмов в самых разных жанрах. Так, предыдущей его работой был психо-эротический триллер, до этого он снимал военную мелодраму. А теперь решил взяться за реконструкцию реальной истории о людях, бросивших вызов священникам-педофилам.

За последние годы Озон отшлифовал свой киноязык практически до идеала. Он с легкостью экспериментирует с монтажом и цветом, умеет имплицировать в свои драматургические конструкции элементы авангарда, и уравновешивать их с чисто коммерческими  коннотациями.

Идея хрупкого баланса занимает его и как топика. Практически во всех своих фильмах режиссёр внимательно изучает, как поврежденные неким предварительным вмешательством (травма рождения) структуры внутреннего мира вступают в резонанс с жесткими механизмами полу-автоматизированной реальности.

На месте стазиса, разделяющего внутреннее «Я» с внешним миром, оказывается взрывоопасный аффект, грозящий разрушить образы, заполняющие сознание. Итак, личность в кризисной стадии, подвергаясь опасности деконструкции, вынуждена, чаще всего бессознательно, перекомбинировать систему своих базовых рефлексов в некую гармоничную композицию.

На этом кратком промежутке, между пропастью и атараксией, Озон застает и новых своих героев – взрослых мужчин, в детстве подвергшихся насилию со стороны католического священника.

Таким образом, масштаб заданной в начале фильма дисгармонии, оказывается весьма велик. Так же как мужчины не склонны к самокопанию, так и сюжет о юридической битве между когда-то оскверненными буржуа, и религиозной корпорацией, кажется не слишком то захватывающим.

Однако Озон расщепляет конфликт на детали, и вводит их в сюжет поступательно, заранее задавая и несколько неизвестных переменных и постепенно отвечая на вопросы, которые неизбежно возникают у зрителя, первый из которых – зачем мне это смотреть.

Стараясь опрокинуть защитные механизмы восприятия, он берется, для начала, за расстановку характеров персонажей. Озон интригует тем, что обвиняемый священник, не только не скрывает своей вины, но и даже испытывает угрызения совести.

Тем не менее, его поведение лишь усугубляет чувство диспропорциональности. Мы понимаем, что личностные претензии здесь лишь предлог, и жалкий дряхлый педофил уже не способен, даже самоуничижением, вернуть утраченный системный порядок.

Так Озон незаметно подготавливает диспозицию для классической схемы «герой против мира», через которую следить за сюжетом гораздо интереснее. «Мир», классический модус безликого хтонического зла, стоящий за любым чудищем в любой сказке, воплощается в фильме католической церковью. Героев же оказывается, прямо как в легендах о Круглом Столе, несколько.

Первая «жертва», интеллигентный и обеспеченный отец пяти детей и честный католик, вызывает у нас мало симпатии. Но это ощущение —  также часть игры режиссёра со зрителем, цель которой —  усугубление масштабов конфликта.

Против Священной Церкви по очереди «выходят воевать» несколько героев, и тут Озон, как опытный психолог, умело выписывает характеры, одновременно переходя во множественный надперсональный ракурс и формируя совокупный архетип борца со злом.

У каждого человека своя история, свой темперамент, своя реакция на ожившую реминисценцию. Для одного героя это больше похоже на спорт, для другого – шанс хоть в чем-то добиться успеха.

Вводя одного героя за другим, Озон оформляет очертания «моралите»: не существует никакой «службы на благо общества», а все помпезные лозунги борцов за справедливость маскируют сугубо личные мотивы, заложенные в психологический механизм сверхкомпенсации.

В конструкции «По воле божьей», все очень точно: в тот момент, когда «борьба» героев переходит черту и превращается в карикатуру, банальную эгоцентрическую браваду, он вводит несколько иронических ремарок. Также на своем месте сцена, в которой брат одного из борцов, озвучивает накипевшее «надоели вы нам со своей борьбой».

Интеллектуал вроде Озона не может не дистанцироваться от мелкобуржуазного пафоса люда, злоупотребляющего пресловутой парессией, которой такую важность придавал Мишель Фуко.

История развивается весьма динамично. Режиссёр использует монтаж, присущий американскому масштабному кино. Однако, как мы уже убедились, Озон не пытается  делать крупнокалиберное, остросюжетное кино, работающее на мощных типажах. В «По воле божьей» нет и линейного повествования, ведущего к логической кульминации, оправдывающей вызванные в зрителе ожидания.

На деле же события фильма стоит интерпретировать, например, по мотивам «Северного моста» Жака Риветта. Когда, наконец, коллективным усилиями «героя», оказывается повержена персонификация зла, за ней приоткрывается просвет, за которым скрывается оно самое – совершенная, унифицированная структура, невозможная к нападению.

Все герои вроде-бы победили в небольших личных баталиях, получив свое, как бы сказал Ницше, «маленькое счастьице». Кто-то вернул себе веру, кто-то наоборот, оформил свидетельство об атеизме. Но главная их победа, до которой им уже нет дела – это завоевание времени.

Хоть никто из действующих лиц и не собирался реально изменить систему, Озон, выводя конфликт на диалектический уровень, показывает, как и их попытки и стали референтами времени, как истинной  тема этого фильма.

Десятилетия ждали жертвы, пока, наконец, не настал момент парессии. Его становление потребовало колоссальных усилий. Но он миновал столь же быстро, как и любые идеальные условия для совершения некого решительного действия. На предложенном Озоном уровне, такое действие может и не иметь прямых последствий. Однако, система, если не меняется в корне, то совершает сдвиг в континууме, высвобождая простор для человеческого существа, существующего в императиве плотности и подавляющего страхи, чувства, слово и поступки.

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.