Алексей Вакер родился 11 декабря 1991 года в городе Томске. Закончил ДМШ № 1 Томска. В 2007 году поступил на фортепианное отделение Томского музыкального колледжа им. Э. В. Денисова в класс Фефеловой Елены Александровны. В 2011 году с отличием окончил колледж и поступил в Российскую академию музыки им. Гнесиных в класс старшего преподавателя Кудряшовой Натальи Львовны. С 2013 года студент класса профессора, заслуженного деятеля искусств России Русановой Тамары Марковны. В 2017 году окончил магистратуру РАМ им. Гнесиных.
Лауреат множества всероссийских и международных конкурсов. В их числе: Международный конкурс имени Марии Юдиной (Санкт-Петербург, 2014 г.) – I премия; Международный конкурс памяти Веры Лотар-Шевченко (Екатеринбург, 2014 г.) – II премия; XV Молодёжные Дельфийские Игры России (Тюмень, 2016 г.) — Золотая медаль; Young Classical Virtuosos of Tomorrow international competition (Филадельфия, США, 2017 г.) — Гран-при. В 2013 году стал стипендиатом Фонда Розума. В 2016 году стал лауреатом премии по поддержке талантливой молодёжи, установленной Указом Президента Российской Федерации «О мерах государственной поддержки талантливой молодёжи».
В настоящий момент занимается активной концертной деятельностью в России и за рубежом. Играл на престижных концертных площадках Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Новосибирска, Калининграда, Минска, Парижа, Страсбурга, Лиона, Байройта, Филадельфии и других городов и стран. Выступал с оркестром Астраханского театра оперы и балета, Уральским академическим филармоническим оркестром, Тюменским государственным симфоническим оркестром, Томским академическим симфоническим оркестром с дирижёрами Е. Р. Бушковым, Е. И. Шестаковым, Унаи Уреччо (Испания).  Мы поговорили с Алексеем о творчестве, искусстве, современности и … розах.

А.Я. Начнем со стандартного. Что тебя привело к музыке?
А.В. Наверное, тут тривиально, как и у многих – родители в детстве отвели в музыкальную школу. На выходе из музыкальной школы было понятно, что музыкальный колледж – единственное место, куда бы я хотел поступать.

А.Я. И колледж тебя принял?
А.В. Да, хотя в том возрасте, лет с тринадцати до шестнадцати я не испытывал такого уж глубокого интереса к музыке. Я просто понял, что это такая сфера деятельности, в которой я мог бы чего-то добиться. А уже настоящая, почти маниакальная любовь к музыке пришла лет с шестнадцати  (на втором курсе колледжа) и не отпускает до сих пор.

А.Я. Давай поговорим о твоей композиторской деятельности. Мне доводилось слышать твои «Прелюдию, фугу и скерцо», которые произвели на меня прекрасное впечатление. Появилось ли у тебя что-то новое или что-нибудь планируется?

А.В. Да, есть несколько новых сочинений, хотя они скорее ближе к миниатюрам, исключение разве что составляет Адажио c-moll; все они фортепианные. Работаю также над хоровым сочинением, но работа идет медленно, потому что времени на это сейчас мало. Вообще человеку, чтобы создавать, созидать, а не интерпретировать чужие мысли (чем занимается исполнитель),  нужно на какое-то время отрешиться от всего, впасть в спячку, транс и идти на поводу у своих мыслей, ни на что не отвлекаясь. На это очень трудно найти время. Поэтому последние месяцы моя композиторская деятельность  свелась к созданию набросков и черновиков, которые я, надеюсь, буду дорабатывать позже.

А.Я. Есть ли у тебя такая внутренняя потребность бросить все и уйти в транс для сочинения музыки?
А.В. Дело в том, что записывать свои музыкальные мысли на бумагу и дорабатывать до какого-то готового, окончательного сочинения я начал относительно недавно –  года полтора-два назад. Всю свою жизнь я мыслил и себя как пианист-исполнитель. Это занимало больше всего времени. Сейчас я старюсь от этого уходить, расширять сферу деятельности. Я не занимался композицией как таковой, я занимался импровизацией, а композиция требует иного подхода, и я планирую развивать в себе какие-то качества, которые помогут мне этим заниматься больше.

А.Я. Пианисты часто предпочитают сконцентрироваться на чем-то одном: сольное исполнительство, концертмейстерство или же камерный ансамбль. Ты занимаешься всем этим одновременно. Насколько это трудно совмещается, и есть ли какие-то побочные эффекты, в том числе и приятные?
А.В. Побочные эффекты: тошнота,.. бессонница… (смеётся)
Конечно, интересно заниматься разными видами музицирования. И к тому же, трудно зарабатывать себе на хлеб исключительно сольным исполнительством, по крайней мере, пока что. Я не могу сейчас отказаться от работы с академическим хором РАМ им. Гнесиных – это очень интересная работа, за которую я взялся в этом году.

А.Я. Последний прошедший концерт, в котором ты играл с оркестром, прошел в Томской филармонии с Томским академическим симфоническим оркестром под управлением выдающегося испанского дирижера Унаи Уреччо, игравшего на одной сцене с такими мировыми музыкантами, как Мстислав Ростропович и Йо-Йо-Ма. Что тебе запомнилось в этой работе?
А.В. Дело в том, что Третий концерт Рахманинова я исполнил с перерывом в два месяца с двумя разными дирижерами. Я впервые его сыграл в Астрахани в декабре, с Астраханским оркестром театра оперы и балета под управлением молодого дирижера. И с ним были серьезные проблема ансамблевого взаимодействия. Он был не очень внимателен к партии солиста, что очень странно для дирижера, который занимается аккомпанементом в данный момент, тем более в концерте Рахманинова, в котором выписана агогика на каждом шагу. И во всех нестыковках почему-то всегда оказывался виноват я. В какой-то момент я подумал, может, действительно проблема во мне. Но когда я этот же концерт играл через два месяца с Унаи Уреччо, меня поразили его трепетность и внимание к высказыванию солиста – он не диктовал никаких концепций; давал возможность делать музыку так, как я хотел. В его работе чувствовалась опытность и гибкость.

А.Я. Твой исполнительский арсенал составляют в основном произведения репертуарные, основательно вошедшие в общую исполнительскую практику. Но есть и менее «ходовые» сочинения, —  например, 7 Багателей op. 19 Эдисона Денисова. Что для тебя более всего имеет значение при выборе программы?
А.В. Критерий отбора только один, всегда и везде – это музыка, которая нравится. Конечно, иногда это зависит и от общей композиции программы – когда заранее ее составляешь, и не хватает какого-то одного элемента для полной гармоничности – тогда специально выучиваешь эту вещь. Но это все равно та музыка, которая тебя захватывает, вызывает сильные эмоции. Святослав Рихтер, которого за его безразмерный репертуар называли «Дон Жуаном от музыки», говорил, что нужно играть только те сочинения, в которые по-настоящему влюблён. Кстати, интересно, всегда ли он до конца искренне придерживался этого правила…

А.Я. Часто ли тебе приходится играть что-то «не по любви», и насколько ты тяжело это переносишь?
А.В. Как сольный пианист-исполнитель, я ничего не выучиваю против своей любви. Но по роду деятельности, как концертмейстер или участник ансамбля, когда репертуар зависит уже не только от тебя одного – вопрос «нравится – не нравится» уже не стоит так остро. Здесь перед исполнителем встает артистическая задача порой влюбляться в то, во что ты не смог бы влюбиться – ради сцены и других участников ансамбля.

А.Я. А если говорить об интерпретации этих сочинений?
А.В. Интерпретация одного и того же сочинения может часто варьироваться. С каждым новым исполнением находишь что-то новое, обычно это касается тонких вещей вроде агогики, причем это часто рождается прямо во время исполнения.

А.Я. Может быть есть что-то, что помогает тебе находить эти особенности?
А.В. В том-то и прелесть оригинальной интерпретации, когда она создана не от ума, а как сиюминутное желание сделать нечто интересное. Обычно это подсказывает сама музыка, и отчасти оно связано с искусством импровизации. Тебе в заранее неопределенный момент хочется достать какой-то подголосок, на котором раньше не акцентировал внимания – и это может перевернуть всю интерпретацию. Собственно, это то, что оживляет наше академическое исполнительское искусство, ведь мы играем один и тот же набор нот уже сотни лет. Причем иногда не следует даже бояться пойти против замысла композитора, часто композитор сам не до конца понимает, какое интерпретационное богатство можно достать из его музыки.

А.Я. Некоторые композиторы могут агрессивно относиться к вольным интерпретациям.
А.В. Да, такими были, например, Стравинский и Равель, но это не значит, что мы должны одно и то же сочинение играть все время одинаково, тиражировать его. Всегда должно быть некое ощущение творческой свободы, свежести творческой мысли, даже если сочинение играется уже не первый год. Поэтому порой приходится в этом смысле идти и против Стравинского.
Кстати, схожее мнение у меня и в отношении оперного театра. Сейчас часто критикуется режиссерский театр, например, Юрий Темирканов любит говорить о том, что раньше опере не нужен был режиссер, а сейчас всё вертится вокруг него. Ну, а почему бы и нет? Стоит ли одно и то же сочинение тиражировать сотнями лет? Постановки могут быть классическими и не очень. Тут уж слушатель сам волен выбирать, куда пойти.

А.Я. Как ты считаешь, есть ли какие-то границы в этом отношении?
А.В. Вопрос трудный, но на самом деле в эпоху постмодерна единых критериев искусства нет и быть не может – в современной эстетике искусством является все то, что так называется. Если какая-то конкретная интерпретация не нравится определенному слушателю – это еще не значит, что она не имеет права на существование. Здесь я руководствуюсь лозунгом «пусть растут все цветы». Например, роза –  прекрасный цветок, но если бы все цветы на планете Земля превратились в розы, это было бы довольно скучно.

А.Я. Согласен с тобой. Вообще, театр сейчас имеет тенденции к автономизации. Например, спектакль «Вещь Штифтера» Хайнера Гёббельса для фортепиано, дождя, льда и звука воды. В нем нет людей-актеров.
А.В.Искусство всегда искало пути выражения, подчас самые революционные, и зачастую общественность не принимала инновации. Но проходило время и все расставляло на свои места. Развитие искусства – это нелинейный процесс. То, что было революционным – становилось каноном, и против этих канонов возникали новые революционные идеи – так и развивалось искусство, и остается надеяться, чтобы так оно и продолжалось. Потому что, как только в искусстве закончится поиск новых путей выражения, историю искусства можно будет заканчивать.

А.Я. Мне известно, что ты большой ценитель качественной рок-музыки – The Beatles, Pink Floyd, King Crimson. Что для тебя в ней самое важное?
А.В.В рок-музыке зачастую можно найти то, что затерялось в академической музыке, некая свобода выражения. В голову приходит высказывание из интервью Курентзиса о том, что сейчас академическое музыкальное образование заточено под то, чтобы научить юных музыкантов воспроизводить звуки, нажимать последовательность клавиш, а в рок-музыке мы видим «прямую эмоцию, видим, что люди потеют», умирают на сцене. Но в рок-музыке тоже нужно быть избирательным, она не может нравиться вся, нужно искать интересные явления. Разнообразие явлений в искусстве требует от нас личной ответственности в нашем собственном выборе, мы должны иметь собственный вкус и быть очень внимательными. Это так же, как и со свободой слова – она должна воспитывать в человеке ответственность в выборе источника информации. Поэтому я не могу сказать, что мне нравится вся рок-музыка, скорее какие-то отдельные явления и персоналии. В музыке коллективов «Pink Floyd», «Emerson, Lake and Palmer», «King Crimson» есть очень интересные решения гармонические, тембровые. В любви к этим группам признаётся, например, выдающийся пианист Алексей Любимов, но, разумеется, далеко не вся рок-музыка столь интересна.

А.Я. Какая рок-музыка тебе не нравится?
А.В. Мне не нравится примитивная музыка. В любом виде.

А.Я. Даже нарочито примитивная?
А.В. Только если это концептуально оправдано. Вообще, трудно определить все четкими критериями. Кроме того, в определенный период жизни тебя может вдохновлять одно, через время – другое, и это не означает, что прежнее стало плохим, а новое хорошим, и наоборот.

А.Я. Что для тебя сейчас современный мир?
А.В. Современный мир – это огромная пестрая мозаика, и ты сам решаешь – куда идти. Многообразие разных видов и направлений искусства имеет свои достоинства, хотя порой это может выглядеть как сплошное раздражающее мельтешение.

А.Я. Существует мнение, что это разнообразие притупляет яркость впечатлений, усредняет все.
А.В.Да, такая точка зрения тоже актуальна. Все это можно рассматривать двояко. А кто знает, может быть наоборот – это воспитывает в нас более тонкое ощущение мира, желание прислушаться к совершенно разным эмоциональным высказываниям, смотреть на отдельные произведения искусства более широким взглядом? Это всё равно что путешествовать, смотреть на разные культуры, прислушиваться к разным мнениям, а не провести всю жизнь на одном и том же месте, не видя дальше собственного носа.

фото предоставлены автором

Все права защищены. Копирование запрещено.