В Большом зале Московской консерватории с сольной программой выступил один из выдающихся пианистов современности Николай Луганский

 

Концерт приурочен к 110-летию со дня рождения Святослава Рихтера. Однако, кроме, собственно, музыки, никаких иных видов посвящения ему не было. Обошлись без торжественных, вступительных речей о Мастере, да и на сцене отсутствовал портрет Святослава Теофиловича, что все-таки выглядело бы весьма уместно. С собравшимся аншлаговым залом вела диалог исключительно госпожа музыка.

Обращение к Рихтеру — не случайность для Луганского: когда-то мэтр пригласил 25-летнего пианиста дать сольный концерт в камерном зале Гранж-де-Меле. Так что связь между двумя артистами прошлого и нынешнего есть, хотя различие их исполнительских индивидуальностей более чем ощутимо.

В свою программу Николай Львович включил некоторые произведения из репертуара Рихтера: моцартовскую фа-мажорную сонату KV 533/494, ре-минорную Семнадцатую сонату Людвига ван Бетховена. А во второе отделение вошли сочинения Ференца Листа, которого тот обожал, и творения Рихарда Вагнера в транскрипциях для фортепиано. Про последнего Святослав Рихтер говорил: «Вагнер для меня больше, чем музыка. Его произведения—  это чудо природы».

Две противоположных грани концерта (классическое и романтическое) идеально уравновесили друг друга и выстроилась цельная линия, которая случилась благодаря драматургическому расчету самого Луганского.

Моцартовскую фа-мажорную сонату он преподнес нестандартно и даже экспериментально: каждая часть стилистически отличалась от другой. Поэтому соната получилась несколько пестрой — но именно в этом ее качестве и заключалась изюминка исполнения.

Первую часть (Allegro) пианист играл в крайне ускоренном темпе, почти что presto, из-за чего его трактовка обрела характер этюда или технического упражнения. Целенаправленно музыкант «съедал» динамические контрасты: все игралось на одном легчайшем пиано. Тем не менее, здесь было чему поразиться: например, филигранной «проговорке» бесконечных триольных фигураций. И, несмотря на совершенно сумасшедший темп, Луганский умудрялся высвечивать все полифонические пласты музыки.

Величайшим контрастом воспринималась вторая часть (Andante): ее он трактовал в романтическом стиле, почти что а-ля Шуберт. Демонстрируя свое фирменное мягкое туше, пианист наслаждался процессом, неспешной текучестью моцартовской мысли, каждой деталью текста. Он как творец живописал окутанный дымкой музыкальный пейзаж — почти что ноктюрн, в котором каждая фраза источала красоту природы, но было место и философским размышлениям. Магия интонирования Луганского тут очаровывала и магнетизировала.

В третьей части (Рондо) основная легкая, танцевальная тема пропевалась музыкантом как будто тихим шепотом, mezza voce, она звучала очень мило и уютно. Филигранность пассажей, исполняемых с «воздухом», также впечатлила. В общем, «игры» в галантного Моцарта, к которому все привыкли, нисколько не наблюдалось: интерпретация Луганского подчас выглядела крайне смело и убедительно.

Заигранную ре-минорную Семнадцатую сонату Бетховена артист представил в романтизированном, фантазийном прочтении. Тут динамические контрасты были показаны весьма определенно, но без форсажа и пафоса: Николай Луганский нашел золотую середину. Обошелся он и без излишней сентиментальности и меланхоличности.

Если первая часть и впрямь напоминала бурю, легко рисующуюся в воображении благодаря очень образной игре мастера, то во второй царила светотень. Знаменитую третью с ее взволнованной основной темой Луганский сыграл особо проникновенно, мягко и лирично.

Второе отделение началось с довольно редко исполняемой легенды Ференца Листа «Святой Франциск из Паолы, идущий по волнам». Это произведение направлено на решение пианистом различных виртуозных задач.

В исполнении Луганского все виды знаменитой классификации технических трудностей, созданной Листом, воспринимались как мимолетности. Основная хоральная тема, мощно излагаемая аккордами, пассажи, изображающие шум волн, по которым ступает святой, были показаны им с фотографической точностью.

Далее началось самое интересное: музыкант играл фортепианные транскрипции различных сцен из опер Рихарда Вагнера — в том числе и свои. Это неслучайно, ведь в прошлом году он выпустил целый диск с собственными и композиторскими переложениями фрагментов из «Гибели богов», «Золота Рейна» и других опер Вагнера.

На концерте «Заклинание огня» из «Валькирии» исполнялось в транскрипции бельгийского пианиста Луи Брассена. Тут гипнотизировали бесконечные глиссандо, напоминающие волшебные арфовые переливы. Активное задействование исключительно верхнего регистра, акварельность, хрустальность звучания погружали в транс: все это должно было играться семь минут почти на несменяемом пианиссимо, и Луганский блестяще справился с этой задачей.

«Музыка преображения» и финал из «Парсифаля» он показывал в собственной транскрипции и переложении Золтана Кочиша, венгерского пианиста, выступавшего в ансамбле с Рихтером (еще одна зацепочка, связанная с великим). Здесь небесная возвышенность сменялась грандиозностью, а потом типично вагнеровскими интонациями томления и разочарования, изрядно подкрепленными мистикой. Николай Луганский выступал как своего рода медиум, передавая космический замысел гениального автора.

Великолепен был финал всей программы, придуманный мастером — «Смерть Изольды» в обработке Ференца Листа, манифест романтизма. Пианист рисовал экстатическое чувство всеобъемлющей любви, которой не суждено существовать в полном своем объеме на Земле. Уникальная тонкость интонирования мелодии и эмпатичность музыканта, у которого совершенно по-вокальному «пел» рояль, заставили зал замереть.

 

Фото с сайта Московской консерватории