4 сентября музыкальный мир отмечает 200-летие со дня рождения великого австрийского симфониста Антона Брукнера.

 

Известный французский скрипач и дирижёр, один из последних учеников Серджиу Челибидаке, Реми Баллот десять лет назад возглавил Фестивальный оркестр Альтомонте в аббатстве Святого Флориана под Линцем. Австрийский симфонический коллектив, основанный в 1996 году, тесно связан с Brucknertage, ежегодным фестивалем Брукнера в церкви Святого Флориана.

Недавно Баллот завершил запись live всех симфоний австрийского композитора в аббатстве (в рамках фестиваля Brucknertage), часть CD была выпущена на лейбле Gramola, а в 2024 году к юбилею Брукнера вышел в свет box-set всех симфоний. До Реми Баллота в аббатстве Святого Флориана полный цикл симфоний Брукнера отважился записать Валерий Гергиев с Мюнхенским филармоническим оркестром.

 

С французским дирижером Реми Баллотом (РБ) беседует корреспондент и музыкальный обозреватель Виктор Александров (ВА)

 

ВА: Реми, в чем для вас загадка и феномен личности Антона Брукнера?

РБ: Биография Антона Брукнера чрезвычайно примечательная. Будучи родом из маленькой деревушки Ансфельден в Верхней Австрии, он не был вундеркиндом и начал сочинять уже в довольно позднем возрасте. Опера и инструментальные концерты мало интересовали композитора, его увлекал симфонический жанр и камерная музыка.

Глубокая религиозность сделала Брукнера воспринимаемым как мистика. Тот факт, что он был изолирован от окружающего мира, для композитора его необычного ранга, позволил развить свой язык без внешнего влияния. Брукнер не был частью буржуазной среды, что делает его и сегодня близким нам. Он сформировался как композитор благодаря церковной музыке, хотя и называл себя симфонистом. Для меня его язык — это своего рода синтез истории мировой музыки.  Он  развивал симфоническое искусство, которому открыли свои двери Бетховен, Мендельсон, Вагнер.

Брукнер имел ауру непонятого музыкального мученика — он был посмешищем в кругах венских буржуазных интеллектуалов, его безжалостно критиковали, заставляли перерабатывать собственные симфонии. Сегодня это покажется абсурдным явлением. Музыка композитора так искренна и гуманистична, что мы проецируем через неё в себя его боль и страдания. Брукнер действительно превосходил время и пространство. Хотя  его симфонии представляют грандиозные музыкальные мироздания, они сохраняют единство классического симфонического цикла, что заставляет звуковую конструкцию держаться вместе, не теряя непрерывности. Музыка всегда рождается из небытия. Неслучайно большинство симфоний композитора открывает затаенное тремоло струнных на пианиссимо или долгое «торжественное» остинато. Брукнер берет нас за руку и увлекает за собой в долгое путешествие, заставляет испытать вместе с собой множество эмоциональных переживаний, которым может подвергнуться человеческая жизнь, иногда даже заглядывая в потусторонний мир — ту самую вечность, которую живописует музыка  в финалах его Четвёртой и Восьмой симфоний.

Подобно Баху, у нас есть ощущение универсальной музыки, которая выходит за рамки биографических влияний и эго и обращается к нашим самым глубоким архетипам. Важно также отметить, что Брукнера с точки зрения композиционной техники можно сопоставить в одном ряду с Бахом, когда мы слышим, например, двойную фугу в финале Пятой симфонии.

ВА: Когда и где произошло ваше знакомство с музыкой композитора?

РБ: Ещё в юности я впервые услышал коду Четвёртой («Романтической») симфонии  под управлением Серджиу Челибидаке в документальном фильме о выдающемся румынском маэстро, который случайно посмотрел по телевизору. Я никогда прежде не ощущал такого измерения в музыке.

 

ВА:  Выбор новых и оригинальных редакций симфоний Брукнера влияет на вашу трактовку интерпретации?

РБ: Ежегодно в рамках брукнеровского фестиваля проходит симпозиум с участием ведущих специалистов его музыки. На основе последних музыковедческих открытий и новых изданий партитур симфоний выбираются версии для исполнения всегда с целью максимального приближения к идеалу, к которому стремился сам Брукнер. Единственное, о чем я сожалею, — это то, что в собрание симфоний в новой антологии CD с нашим оркестром не вошла первоначальная версия Восьмой, недавно реконструированной канадским музыковедом Полом Хокшоу. Это было связано с отменой симфонического концерта фестиваля во время ковида.

 

ВА: Почему Брукнер не был уверен в редакциях своих симфоний и доверял их корректуру своим коллегам?

РБ: Здесь есть несколько тому причин. Брукнер всегда хотел, чтобы его музыка звучала в концертах, поэтому не обходилось без оппортунизма. В этом случае изменения были безболезненными. Иногда влияния были хорошими, а порой и плохими. Братья Шальк, например, хотели превратить Брукнера во второго Вагнера и не стеснялись менять указания и инструментовку без согласия композитора. В конце жизни Брукнер сам принялся за редакцию некоторых симфоний. Для нас это просто дар Бога — увидеть, чем именно композитор был недоволен. Это помогает более естественно понять его композиционный процесс.

 

ВА: Частые переработки своих ранних произведений помешали Брукнеру успешно завершить последнюю часть Девятой симфонии. Вы исполняли финал симфонии по сохранившимся наброскам и эскизам автора с пометками музыковеда из Фрайбурга Феликса Диргартена. Удалось ли поменять взгляд в целом на контекст этого сочинения?

РБ: Наличие фрагментов напоминает, что финал действительно существовал. Это помогает ещё более основательнее разобрать и понять музыкальную суть симфонии. Мы же привыкли уже давно играть по-другому. Мне кажется, у Брукнера было время закончить финал Девятой, но поскольку он уже основательно «высказался» в первых трех частях, то уже не смог пойти дальше. Таким образом, композитор унес свою тайну с собой.

Брукнер является частью бетховенской симфонической традиции, и также есть сильное структурное сходство с Девятой («Большой») симфонией до мажор Шуберта. Он проложил путь для Малера, Сибелиуса, Шостаковича и многих других композиторов. Кроме того, наблюдается заметное расширение оркестра в его поздних симфониях в отличие от ранних партитур. Я думаю, что это связано с более сложными гармониями, формой и содержанием симфонического цикла.

 

ВА: Как сложился ваш творческий альянс с Фестивальным оркестром Альтомонте в базилике Святого Флориана?

РБ: Сотрудничество с оркестром Альтомонте развивалось постепенно. С момента первых месяцев работы с оркестром я не преследовал идеи исполнения  полного цикла симфоний Брукнера. Именно в ответ на растущий интерес публики к концертам и осуществлении записей реализация полного цикла симфоний стала очевидной. Со временем у нас установилась традиция исполнения, несмотря на то, что оркестр собирается только во время фестиваля.

 

ВА: В чем заключаются основные принципы работы с этим коллективом?

РБ: Основная сложность заключается в том, что оркестр играет в таком составе только раз в год. Репетиций также очень мало. Поэтому, мне приходится заложить фундамент своей концепции. Я стараюсь максимально вовлекать музыкантов эмоционально и интеллектуально в рабочий процесс, исследуя детали партитуры настолько, насколько позволяет время, стараюсь уделять больше внимания балансу, чтобы музыкантов это удовлетворяло.

ВА: Когда вы записывали вместе с вашим оркестром цикл симфоний Брукнера в аббатстве Святого Флориана, учитывали акустику храма? Ведь там трудно избежать эффекта реверберации.

РБ: Храмовая акустика всегда очень требовательна и диктует интерпретацию. Попытка обойти её часто наносит вред публике, которая может услышать «запутанное» исполнение, так как музыканты не могут слышать друг друга из-за расстояния и реверберации. Но когда всё предоставлено самому себе, базилика указывает верный путь интерпретации.

 

ВА: Задержка эха повлияла на решение в выборе темпов во время исполнения?

РБ: Конечно, ведь темпы мы выбирали с учётом реверберации, и в некоторых быстрых скерцо мне приходилось идти на компромиссы. Но я с пользой использовал данные акустические условия. К тому же, сам Брукнер предвидел эти моменты, и мы не можем этого не ощущать в  длинных паузах окончаний музыкальных фраз. В акустике базилики они исчезают, а музыка непрерывно звучит подобно течению спокойной реки.

 

ВА: Реми, как вы ощущаете дистанцию времени между ранними симфониями и поздними опусами композитора?

РБ: У Брукнера не было времени к сочинительству, которое он желал бы совмещать вместе с его обязанностями преподавателя и органиста. Дистанция времени между созданием Первой и Девятой симфониями кажется бесконечно долгой. Таким образом, от композитора можно было ожидать большего результата. Может быть, потому и неудивительны эти стилистические «скачки»  между началом и «зрелостью» его композиторской карьеры.

ВА: Вы были одним из последних учеников выдающегося румынского дирижера и педагога Серджиу Челибидаке, считающегося одним из истовых интерпретаторов музыки Брукнера. Какие важные и необходимые наставления унаследовали от него в плане звука и пауз в симфониях Брукнера?

РБ: Серджиу Челибидаке исповедовал свою феноменологию музыки и технику дирижирования. На самом же деле, его дирижерская философия уходит корнями в австро-германскую традицию, унаследованную в XIX веке от дирижеров, которые знали и впервые исполняли большинство сочинений Вагнера, Брамса, Рихарда Штрауса и Брукнера. Музыкальная грамматика этих композиторов сформировала оркестровую эстетику, которая составляет основу великих романтических оркестров, известных нам сегодня. Ганс Рихтер, Герман Леви, Артур Никиш и Ганс фон Бюлов создали и передали эту традицию — которая на самом деле была вовсе не традицией — великим оркестрам того времени. Выступать в качестве посредника между композитором и аудиторией было руководящим принципом исполнения, а «интерпретация» была вовсе не тем, чем является сегодня. Техника дирижирования была лишь инструментом, дирижер не был медиумом, а просто отвечал за процесс исполнения музыки. Неполная и абстрактная стенография породила музыкальную архитектуру в данной акустике. В этой традиции Челибидаке строил свой подход к музыке. Именно в эту музыкальную вселенную я погрузился вместе с ним. Долгое время я играл на скрипке в Венском филармоническом оркестре. Мой подход также во многом зависит и от венской традиции. Челибидаке сам был композитором и осуществлял премьеры новых произведений. Он дирижировал первым исполнением Девятой симфонии Шостаковича Берлинским филармоническим оркестром после войны, а также рядом сочинений других немецких премьер.

 

ВА: Какую роль в жизни Серджиу Челибидаке сыграл Берлинский филармонический оркестр?

РБ: Маэстро однажды сказал, что рука Бога дала ему возможность дирижировать Берлинским филармоническим оркестром. Он никогда раньше не дирижировал профессиональным оркестром. Сотрудничество с этим великим коллективом позволило ему создать более чем внушительную репутацию после более чем 450 концертов за десять лет работы с разными другими оркестрами. Но со временем этот оркестр также вызвал у него глубокое разочарование, когда музыканты выбрали на пост главного дирижера Герберта фон Караяна после кончины Вильгельма Фуртвенглера. Это событие навсегда отвратило его от традиционной карьеры. Челибидаке начал дирижировать гораздо менее престижными оркестрами, многие из которых вынуждены были принять его позицию лидера, особенно это касалось большого количества репетиций. В этих условиях он  продолжил строить свою феноменологическую концепцию, чтобы стать тем   Челибидаке, которого мы знаем сегодня. Он также был одним из величайших наставников оркестров и считал, что нет плохих симфонических коллективов, а есть плохие дирижеры.

 

ВА: Ориентировались ли вы на записи Челибидаке симфоний Брукнера с Мюнхенским филармоническим оркестром?

РБ: Я встретил Челибидаке в Париже, когда учился в  консерватории, поэтому у меня не было возможности регулярно ездить в Мюнхен. Благодаря тем немногим пиратским записям, которые были доступны в то время, я и услышал его интерпретации. После кончины Челибидаке на лейбле EMI вышел box-set с записью цикла симфоний Брукнера. Когда я изучаю произведение, то не слушаю записи, чтобы не попасть под чье-либо влияние, поэтому сознательно избегал прослушивания симфоний Брукнера с Мюнхенским филармоническим оркестром под управлением Челибидаке. А еще я должен сказать, что существует огромная эстетическая разница между концертами и записями. В отличие от живых выступлений записи кажутся медленными.

ВА: Реми, до вас полностью брукнеровский цикл отважился записать в Базилике Святого Флориана с мюнхенскими филармониками Валерий Гергиев. Вы слушали эти записи?

РБ: Да, я слушал эту запись и безмерно восхищаюсь Валерием Гергиевым. Он является одним из моих вдохновителей и ориентиров в профессии. Гергиев такой музыкальный «медиум», что-то уникальное происходит, когда он находится рядом. Маэстро чувствует себя непринужденно в любом репертуаре, он действительно смог выразить брукнеровскую традицию исполнения с мюнхенцами. Моя же концепция несколько иная, интерпретация полностью «растворена» в акустике Святого Флориана. Это и было моей самоцелью.

 

ВА: Кого еще из дирижеров прошлого и современности вы находите в брукнеровском авангарде?

РБ: Для меня эталонами остаются Ойген Йохум, Гюнтер Ванд, Вильгельм Фуртвенглер, Герберт Блумстедт и, конечно же, Серджиу Челибидаке.

 

ВА: Ощущаете ли вы незримое присутствие композитора в базилике Святого Флориана?

РБ: Присутствие Брукнера вездесуще в церкви Святого Флориана. Иногда мне даже приходилось заставлять себя забывать об этом, чтобы не впечатляться. Нужно иметь особую смелость  дирижировать в этом контексте.

 

ВА: Если говорить о духовных сочинениях Брукнера – мессах, псалмах и Te Deum — как религия повлияла на творческое мировоззрение композитора?

РБ: Антон Брукнер был выходцем из католической среды и горячо верил в трансцендентность. С точки зрения музыкальной грамматики, используемой в мессах и церковной музыке, эти основы композиционного стиля сохранились в Австрии со времен Гайдна. Поэтому, очевидно, это накладывает свой отпечаток. С метафизической точки зрения я ставлю музыку Брукнера за пределы религии. Духовный аспект его музыки универсален и безграничен, как и сама душа композитора.

 

ВА: Реквием считается утерянным манускриптом Брукнера. Есть ли надежда частично восстановить его по сохранившимся эскизам?

РБ: Как мы знаем, рукопись финала Девятой симфонии Брукнера сохранилась лишь в эскизах. Основной недостающий элемент — это кода, которая может и существует, а может быть, и нет. Поговаривали, что Брукнер сыграл когда-то её своему врачу на фортепиано. Судьба Реквиема так пока и остаётся неизвестной.

 

ВА: Вы стали соучредителем оркестра Klangkollektiv в Вене. Можете ли рассказать немного об этом коллективе?

РБ: «Klangkollektiv Wien» — камерный оркестр, основанный по инициативе Норберта Тoйбла, кларнетиста Венской филармонии. Он попросил меня стать его дирижером, потому что знал, какую работу я проделал с Брукнером. Музыка венских классиков постепенно исчезает из репертуара крупных оркестров. Одна из причин заключается в том, что он был завоеван специалистами по старинной музыке. Это и является существенным недостатком современных оркестров, поскольку данный репертуар является библией для всех музыкантов. Мы же предлагаем интерпретацию в традициях Венского филармонического оркестра и стремимся заново открыть аполлоническую красоту этой музыки. Публика охотно принимает наши решения в области исторически информированного исполнительства, а записи были высоко оценены музыкальными критиками. После ухода из жизни великого Николауса Арнонкура я не мог представить себе, что наша эстетика исполнения снова может стать актуальной.

 

Автор фото — Reinhard Winkler