Николай Цискаридзе рассказал о прошлом и будущем русского балета

 

Книге «Матильда и Иосиф Кшесинские. Дневники, письма, воспоминания» («Навона», 2018) уже самим ее заголовком обеспечена популярность. Хотя еще года два назад на ее покупку вряд ли бы решился кто-то, кроме знатоков истории балета. Парадокс в том, что замысел фундаментального, богато иллюстрированного издания никак не связан с мелодрамой, выход которой на экраны сопровождался политическим, церковным и прочими скандалами. Об этом рассказали на московской встрече с читателями петербургские создатели книги – ректор Академии русского балета имени Вагановой Николай Цискаридзе и преподаватель вуза Марина Радина.

Николай Цискаридзе и Марина Радина представляют новую книгу в Театральном музее имени Бахрушина

Просто «так совпало», что имя Матильды вдруг зазвучало широко. Николая Цискаридзе всегда интересовала история русского балета, но удивляла категорическая недостаточность ее серьезного книжного освещения. Когда в 2013 году закончилась сценическая карьера звездного артиста в Большом театре и началась академическая в старейшей русской балетной школе, он постарался мобилизовать научные силы вуза. Появились труды о династии Легатов, Энрике Чекетти, Жанне Аюповой, о годах военной эвакуации Вагановской школы в Молотов (Пермь), о блокадном балете…

Читая найденную в классе истории отечественной хореографии старую, обгоревшую (в здании лет 15 назад был пожар) английскую книгу о Николае Легате, Цискаридзе обратил внимание на постоянные отсылки к воспоминаниям Иосифа Кшесинского. А это – еще одна знаменитая фамилия, наиболее известной представительницей которой была сестра Иосифа Матильда. Но где сами воспоминания?

Их Марина Радина обнаружила в московском театральном музее имени Бахрушина. Правда, текст оказался скромным по размерам – около полусотни рукописных страниц. Зато в том же хранении сыскался куда более объемный документ – дневники самой Матильды: подробное описание восьми лет жизни юной воспитанницы Императорского театрального училища, с 1886 по 1894 год. Точнее, часть этих дневников – другая нашлась в Российском государственном архиве литературы и искусства.

Как же оказались рядом записки брата, всю жизнь проведшего в России, умершего в блокадном Ленинграде, и сестры, в 1920 году страну покинувшей и дожившей до начала 1970-х? Дело в том, что Матильда при первом известии о Февральской революции ушла из своего особняка на Кронверском проспекте, взяв только саквояж с драгоценностями. Уехала на юг, потом за границу – навсегда. Все бумаги остались в доме. Правда, до 1939 года переписывалась с братом – несмотря на то, что в 1928 году он официально от нее открестился (в автобиографии, написанной для получения звания Героя Труда, сообщил, что давно не имеет с сестрой ничего общего)… Не будем судить строго: времена наступили суровые. Когда в 1950-х годах Матильда Феликсовна приплыла на английском круизном теплоходе в Ленинград и написала родным, что хотела бы повидаться, те порвали письмо не читая и, конечно, не пошли ни на какую встречу…

Ценность нынешней находки огромна. Написанные Матильдой Феликсовной в 1950-х годах воспоминания касаются в основном более поздних времен, годы ученичества ее тогда интересовали меньше, чем расцвет карьеры. Кстати, любопытный эпизод, связанный с передачей этих мемуаров в начале 1960-х из Парижа в Москву. С Кшесинской наладили контакт сын основателя Бахрушинского музея Юрий Бахрушин и дирекция музея Чайковского в Клину. Балерине удалось передать на родину некоторые мемориальные вещи, в том числе сценические костюмы. Но мемуары до адресата не дошли: арестовала цензура, документ осел в спецхране Ленинской библиотеки. В виде книги текст вышел только в 1992 году. До дневников же очередь дошла лишь сейчас.

– Поймите меня правильно, я категорический не поклонник Кшесинской – уверяет Цискаридзе. – Я поклонник Анны Павловой, которая была в десятки раз большей звездой в мировом пространстве. Но даже Павлова, уже в эмиграции встретив Матильду Феликсовну, невольно сделала книксен. Что же это была за женщина? Как милая, не самая выдающаяся ученица, в одну часть дневника аккуратно заносившая репетиции и спектакли с собственным участием, в другую свою нехитрую частную жизнь, стала «солнцем русского балета»?

Их было две таких железных дамы, двигавших фигурами на императорской сцене: вторая – драматическая актриса Мария Гавриловна Савина. После визита каждой из них у чиновников дирекции раскалывалась голова. Под дудку прим плясал даже царь. Известен случай, когда балерине Вере Трефиловой поднесли на бенефис не тот подарок, которого она ждала. Вещь была возвращена дарителю с объяснением причин, и что вы думаете – от государя прислали замену. А ведь ранг этой танцовщицы был ниже, чем у Кшесинской. Не пустые слова принадлежат знаменитому Ивану Всеволожскому: если император считает лучшей балериной г-жу Кшесинскую, то он, директор императорских театров, обязан полагать то же.

Любопытный портрет складывается из воспоминаний коллег Кшесинской. «К Преображенской в Париже ходили, чтобы учиться танцу, к Кшесинской – чтобы поглядеть на подружку императора», – рассказывал Николаю Цискаридзе Ролан Пети. Тамара Карсавина в книге «Театральная улица» пишет, что однажды Матильда подарила ей лиловое платье. Подруги в раздевалке объяснили необычный цвет вещи: знаешь, в этом сезоне такой тканью модно обивать гробы… Наталия Макарова припоминает, как они вместе с Сергеем Лифарем  посетили Кшесинскую уже на склоне ее лет. К столу подали русскую водку, которую Матильда Феликсовна очень любила, и старушка, выпив свою рюмочку, потянулась к макаровской… Это все курьезы, но характерные. Будучи в расцвете славы, Кшесинская вырезала маникюрными ножницами из балетных клавиров те вариации, которые заказывала для себя, а потом из-за беременности и рождения сына не могла танцевать – лишь бы их не станцевали другие. Вариации Павловой, Седовой, Гельцер сохранились – они не были такими крохоборками. А вот ее – нет.

Некоторые жесты Кшесинской оказывались судьбоносными, даже если она о том не помышляла. Так, рассорившись с Дягилевым, с которым собиралась ставить мариинский репертуар в Париже, она оттолкнула  Сергея Павловича от классики – и возникли авангардные «Русские сезоны». Если б не ее вздорность, не родились бы «Петрушка», «Весна священная» и прочие произведения Стравинского, шедевры других композиторов и хореографов, изменившие ход мировой театральной истории. Уже за одно это мы должны быть благодарны Матильде Феликсовне…

Конечно, на московской встрече не могла не возникнуть тема скандального фильма «Матильда», с которым – еще один удивительный жест судьбы – книга вышла почти одновременно. Но, как уверили нас Николай и Марина, эти проекты никак не связаны.

– Когда читаю вырезки из газет, прихожу в ужас: где люди взяли эти сведения?! Ну, хоть до нашей Академии дошли бы, что ли. Все же известно, и на экскурсиях я подвожу гостей к школьному театру: вот место, где цесаревич Николай впервые увидел Матильду. Потом пошли в столовую. Царь сидел с ученицами, царица с учениками… Да, из окошка Красносельского театра она любила высовываться, когда ожидался приезд царской кареты, и делала так, чтобы все это видели. Ну и что?..  Создателям фильма я рассказывал то же самое. Документы показывал – но что вышло, то вышло…

Тема кино продолжилась вопросом из зала о будущем фильме знаменитого английского актера и режиссера Рейфа Файнса, посвященном Рудольфу Нуриеву. Здесь, надеется Николай Максимович, результат будет иной:

– Рейф очень серьезно подошел к материалу. Много снимал в нашей школе, общался со всеми, кто знал Рудольфа Хаметовича. На заглавную роль выбрал очень интересного мальчика из Казани, который замечательно подходит по описаниям Нуриева. Я и самого Рейфа уговорил сняться в одной из ролей, сперва у него такой мысли не было. Еще мне было важно донести до постановщика мысль: свой главный прыжок к свободе Нуриев сделал не в аэропорту «Ле Бурже» – к тому моменту все для этого поступка уже созрело. Главное произошло раньше – когда он, еще мальчиком, добился перевода из Уфы в Санкт-Петербург. Любому ребенку из союзной республики или провинциального города попасть в Москву или Санкт-Петербург было немыслимым делом (Николай, очевидно, имеет в виду и организационные сложности, и разницу в уровне преподавания. – С.Б.). Знаю это по себе. У нас в архиве лежит ученическое дело Нуриева. Из бумаг видно, что его заставляли вернуться в Уфу, но тогдашний директор Шелков сделал все, чтобы Рудольф поступил в школу, а затем – чтобы в ней остался.

Николай никому из читателей не отказал в автографе

Разумеется, заполучив столь яркого собеседника, московская публика спросила его и о сегодняшней, грядущей жизни балета.

– На кого будем смотреть через десять лет? Это никому не известно,  – был ответ. – Любой балетный ребенок, каким бы одаренным он ни казался – кот в мешке. Абсолютно не известно, что с ним станет в период подросткового гормонального взрыва. Говорят, надо посмотреть на его бабушку… А кто знает, может, надо смотреть на соседского дедушку. Нет, серьезно: когда умерла моя мама, в маленькую тбилисскую квартиру съехались все родственники, и я поразился – у каждого ноги от ушей, подъем такой же, а то и покруче моего, подвижность суставов абсолютная. Просто им не пришло в голову пойти в ту дверь, в которую рвался я. Говорю брату: у твоей дочки ножка, подъем, координация – отдай ее в балет. Он: ты что, она должна вырасти порядочной женщиной… Мама с 1984 года не знала, как отговорить меня от танцевальной карьеры. Она не считала это серьезным делом. Даже когда уже близилось окончание училища, спрашивала педагога: ну как, есть надежды? Может, лучше забрать?..  Я уже танцевал в Большом, а она все сокрушалась: ну, Никочка, как-то это не то…

– И второе, – продолжил Николай, – даже если ученик блестяще окончил Академию, все его результаты обнуляются в театре, где царит руководитель труппы. Нам с Ульяной Лопаткиной невероятно повезло – мы выпустились, когда с распадом Советского Союза ушло со сцены целое поколение советских танцовщиков, мы вышли на чистое поле, где сразу получили большие роли. Если у танцовщика нет серьезных партий к 23 годам, надежду надо оставить. Балетный век короток, поздних карьер в балете не бывает.

– Но мне бы хотелось, – заключил Цискаридзе, – чтобы сделала большую карьеру, например, Элеонора Севенард, которая недавно у меня выпустилась и работает в Большом театре. Дело не только в том, что она технична – в ней есть лица необщее выражение. Все, что я ей показывал, она прекрасно повторяла – но по-своему, и мне не хотелось ее поправлять. А сейчас у меня в классе подрастает ее сестра Ксения. Кстати, Эля и Ксюша – праправнучки Иосифа Кшесинского.

 

 

Фото автора

 

Полная версия материала, эксклюзивно предоставленная автором. Текст, в сокращенном виде опубликован на сайте trud.ru.

 

Копирование запрещено.