Легендарный дирижер Юрий Иванович Симонов и его подопечные — коллектив Академического симфонического оркестра Московской филармонии преподнесли щедрый подарок московским слушателям в июне и июле 2024 года

 

В Концертном зале имени П. И. Чайковского были представлены три программы, посвященные юбилярам этого года: Михаилу Глинке (220 лет со дня рождения), Рихарду Штраусу (160 лет со дня рождения), Николаю Римскому-Корсакову (180 лет со дня рождения.).

Неизменным спутником маэстро в этих концертах являлся ведущий Петр Татарицкий. В его проникновенной манере изложения информации об исполняющихся произведениях чувствуется истинно рыцарская любовь к музыкальному искусству. Выступления Татарицкого восхищают: он не перегружает публику сведениями, но моментально создает зримый образ той музыки, которая далее прозвучит. Таким образом, слушатели уже подготовлены к встрече с прекрасным.

 

«Чудный сон живой любви» к Глинке

Программа, состоявшаяся 3 июня, с одной стороны, была весьма ожидаема и ясна — ведь композитор создал не так много чисто оркестровых произведений. Потому было понятно, что нас будут ждать «Камаринская», две Испанские увертюры, «Вальс-фантазия», увертюры и танцы из опер «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила». С другой стороны — не часто в нынешней концертной практике встретишь тематические или монографические программы, посвященные исключительно творчеству Глинки. Слава богу, этот год подтолкнет или уже подтолкнул многие организации и музыкантов к созданию подобных концертов.

В последние годы появилась некая мода на исполнение сочинений Глинки в несколько аутентичной манере — к примеру, можно вспомнить, как интерпретировали «Жизнь за царя» в Новой Опере (постановка в концертном исполнении), где ощущалось явное стремление убрать нафталин с этой музыки, прийти к оригинальным темпам, а в самом исполнении подчеркнуть синтез русской, итальянской и немецкой оперных школ.

Симонов же представил Глинку в традиционной, если можно так выразиться, манере — русской, сочной, масштабной и даже помпезной.

Разумеется, к увертюре «Жизни за царя» данные эпитеты и подобная интерпретация подходят и, пожалуй, просто необходимы. Поразил имперский размах, с которым дирижер провел эту грандиозную композицию, он блистательно сумел выстроить драматургию и смысловую линию увертюры — от затаенных звуков самого вступления, героической главной и лирической побочной тем до жизнеутверждающего финала.

Танцы из этой же оперы были решены исключительно театрально. Аристократичный, женственный Вальс с умопомрачительно изящными диалогами солирующих флейты и кларнета (сыграны они были безупречно ровно и очень вдохновенно) сменил полонез — с брутальной, воинственной темой мужского хора и изнеженной, чуть манерной второй темой, исполняемой в опере женским хором. Краковяк тоже совмещал в себе противостояние начал: со стремительной, зажигательной, но тяжеловатой и грубоватой главной темой кавалеров контрастировали более рафинированные по музыке разделы, рисующие образ польских бальных сильфид (эпизод с солирующими кларнетом и флейтой).

Справедливости ради хочется отметить и тот факт, что коллектив исполнял все танцы с повторами, которые указаны Глинкой в нотах, но которые частенько игнорируют другие дирижеры. Маэстро Симонов такой халтуры и неуважения к композитору, конечно же, допустить не мог.

«Вальс-фантазию» в интерпретации АСО отличала удивительная тонкость к деталям и максимальная индивидуализация ткани и тембров инструментов. Это тот случай, когда контрапункт у валторны к основной теме звучит не только филигранно чисто, но и воспринимается как отдельный голос и герой со своей судьбой. Полный различных характерных деталей, которые другие дирижеры частенько стушевывают, этот «вальс в форме скерцо» (определение Глинки), у Симонова предстал во всем многообразии подробностей. Вот исключительно прозрачная, элегически-томная основная тема, а вот и колоритнейшая, карикатурная реплика тромбона, звучащая словно голос какого-то важного лица на балу. Интересную мысль высказала музыковед Елена Алкон в своей статье «Все в жизни контрапункт…». Она считает, что «Вальсом-фантазией» Михаил Глинка обрисовал ситуацию с Пушкиным и окружавшим его обществом, которое подтолкнуло поэта к роковой гибели. Композитор откликнулся на это событие своим произведением и в завуалированной форме живописал все, что произошло. На это указывает и слишком драматичный, возбужденный для жанра вальса характер многих эпизодов и тем. Юрий Симонов как раз сумел создать образ жесткой николаевской эпохи, обрисовать противоположную поэту атмосферу дворянского света, низких сплетен и разговоров — в вальсе не чувствовалось той салонности, бессмысленной легкости, к которой многие привыкли. Это было живое и полное трагедийности музыкальное обращение Глинки к тем, кто свел поэта в могилу.

Знаменитая «Камаринская», про которую Чайковский говорил, что из нее вышла вся русская симфоническая школа, предстала в концерте АСО невероятно обаятельным сочинением — она будто лишилась своей хрестоматийности. Великолепно была показана полифоничность произведения, когда темы свадебной и, собственно, самой плясовой проходили в звучании различных инструментов. При этом музыка была наполнена легкостью, чистотой, даже некоторой невинностью — настолько она родная для каждого русского человека…

Темпераментом, праздничностью, характерностью были насыщены испанские увертюры «Арагонская хота» и «Ночь в Мадриде» — пряные, изысканные партитуры, из которых Симонов вытащил главную суть — безудержную искрометность и зажигательность, но вместе с тем невероятную игру тончайших оркестровых красок.

Настоящим шедевром можно назвать исполнение танцев из третьего акта «Руслана и Людмилы». В 1972 году Юрий Симонов осуществил спектакль Большого театра, где выступил в качестве дирижера-постановщика. Оперу ставил Борис Покровский, оформлял ее Иосиф Сумбаташвили, хореографом был Юрий Григорович. Эта версия примечательна тем, что произведение исполнялось с минимальным количеством купюр. К счастью, сохранилась аудиозапись, которую любой желающий может найти в интернете — под палочку Симонова поют великие Евгений Нестеренко, Тамара Синявская, Бэла Руденко, Борис Морозов и Нина Фомина.

В танцах из третьего акта, действие которого разворачивается в зачарованном замке Наины, населенном ее свитой — девами, которые соблазняют и убивают витязей и путников, Глинка гениально показал эротическую негу, страсть, атмосферу манящей, но опасной красоты. Интерпретация Симонова абсолютно точно соответствовала этой концепции: чуть замедленные темпы позволяли разглядеть все изгибы чарующих мелодий, нежных, гипнотизирующих соло гобоя, флейты (и снова — деревянные духовые, к которым Глинка испытывал особый пиетет).

На финал концерта дирижер припас тяжелую артиллерию: торжественную, увлекающую в эмоциональном порыве увертюру все к той же опере и танцы из ее четвертого действия. Они целиком наэлектризовали зал, доказав, что музыка русского гения способна разгорячить публику не хуже, чем концерт какой-нибудь рок-группы.

 

Страсть и нега

Штраусовский вечер 21 июня Юрий Симонов составил из главных «хитов» композитора — трех симфонических поэм «Так говорил Заратустра», «Дон Жуан», «Веселые проделки Тиля Уленшпигеля».

«Так говорил Заратустра» — крепкий орешек для любого дирижера. За него, как правило, берутся уже очень опытные музыканты, прошедшие огонь, воду и медные трубы. Философская глубина сочинения, написанного по произведению Фридриха Ницше, таит в себе немало загадок, которые может разгадать лишь зрелый творец. Неудивительно, что Симонов взялся за эту музыку.

Уже вступление, знакомое российским людям по передаче «Что? Где? Когда?» (оно звучит в заставке программы) показало, насколько сошлись в этот вечер два титана — маэстро Симонов и Рихард Штраус. Грандиозный, поистине космический масштаб этой музыки, по замыслу композитора, рисующей картину восхода солнца, на деле же воспринимается как своего рода небесное предзнаменование, мощное соединение планет. После вступления публику ждет восемь разделов, названных по каждому из заголовков книги — но движение не прерывается, каждая часть плавно перетекает в следующую. И здесь — масса эмоций, которые блистательно показал Академический симфонический оркестр: романтические мечты, чувственная страсть, вечное страдание земного человека, живая радость творчества. Мастер оркестровки, Рихард Штраус и спустя почти 130 лет поражает слушателей тембровыми находками, которые выпукло, темпераментно, но в меру деликатно подает маэстро Симонов. Можно было насладиться звучанием каждой группы, но особенное удовольствие доставили медные и деревянные духовые, у которых здесь много ответственных соло. Четко выстроенное Симоновым здание симфонической поэмы, тем не менее, имело воздушные контуры — как и сама музыка, фантастически небесная и экстатически приподнятая. Потрясающе Симоновым был выстроен финал, где мажорные терции у деревянных духовых и поддерживающей их арфы сопоставляются с мрачными октавами низких струнных, постепенно растворяясь в тишине внеземных далей. Но поэма заканчивается троекратным роковым предзнаменованием в басах. Штраус, а за ним и Симонов, предлагают вопрос: что ждет человечество дальше? Неужели никогда свет не победит тьму?

«Дон Жуан» ставит перед оркестровым коллективом несколько иные задачи, чем «Заратустра». Здесь больше подвижности, живости, нужно уметь быстро переключаться в моменте. Само сочинение из всех представленных в программе наиболее близко тому традиционному романтизму в музыке, к которому мы привыкли. Штраус здесь словно отдает дань великому мастеру оркестровки Гектору Берлиозу, и в свою очередь активно пользуется его находками. Но то, что эта музыка написана в конце XIX столетия выдает ее чуть пряный, очень изысканный музыкальный язык. Коллектив АСО под чутким руководством дирижера показал симфоническую поэму во всем ее порывистом настроении: бешеная энергетика и страсть вкупе с утонченными лирическими эпизодами произвели неизгладимое впечатление.

Остроумный «Тиль Уленшпигель» Штрауса является колоритнейшей оркестровой зарисовкой, живописующей 27 (!) частей истории об этом смутьяне и проказнике, жившем в XIV веке. Композитор умудряется рассказать легенду за пятнадцать минут — и все это время слушатель удивляется остроумным проделкам, которые устраивает этот герой. Но все заканчивается трагично: Уленшпигеля ведут на казнь. Отбивает дробь малый барабан, тромбоны возвещают смертный приговор: а у кларнета звучит вся та же насмешливая тема Уленшпигеля, которая прерывается на полуслове (последний крик персонажа). Но неистощим оптимистический настрой Штрауса: в эпилоге звучит главная тема героя, говорящая о том, что он навсегда останется в сердцах людей.

Всю эту, полную интереснейших неожиданностей историю Симонов и его подопечные провели с неистощимым юмором и характерно, метко и темпераментно рисуя облик проказника с берегов Рейна.

Напоследок АСО исполнил вторую секвенцию вальса из оперы «Кавалер розы». Тут Штраус выступает как неистощимый мелодист и тонкий стилизатор (композитор использует приём стилизации под венские вальсы XIX века). Чарующие, вкусные мотивы подарили всем слушателям ту опьяняющую радость и ощущение счастья, за которые мы и любим этот танец.

 

Римский-Корсаков как великий эстет

Последний концерт юбилейной триады, прошедший 11 июля стал и финальным аккордом всего сезона в Московской филармонии. Третья программа была посвящена одному из самых чествуемых в этом году композиторов — Николаю Андреевичу Римскому-Корсакову.

Для этого вечера Юрий Иванович Симонов выбрал, пожалуй, самые известные сочинения русского классика — «Шехеразаду», музыкальную картину «Садко», антракт «Сеча при Керженце» из оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», увертюру «Светлый праздник». В качестве раритета маэстро достал из закромов увертюру к опере «Майская ночь».

«Садко» — одна из значимых вещей для русской музыкальной школы. Первый программный опус Римского-Корсакова и первое его «волшебное» сочинение, первое для него произведение, связанное с русской народной образностью было создано им всего лишь в двадцатитрехлетнем возрасте. Поразительно то, как столь юный талант выстроил это небольшое полотно, которое укажет путь в фантастику не только ему, но и будущим поколениям авторов. Именно здесь композитор впервые применяет лад собственного изобретения, который позже получит название «гамма Римского-Корсакова».

Практически все музыкальные темы, которые здесь использует Римский-Корсаков, мы услышим в его опере «Садко», которая появится спустя тридцать лет после юношеского сочинения.

Академический симфонический оркестр Московской филармонии уже в этом, первом произведении юбилейной программы предстал во всем блеске: четко вычленялись знакомые с детства темы океан-моря, золотых рыбок, свадебной пляски, при этом ни разу не была нарушена канва целого. Римский-Корсаков подается Симоновым максимально полнокровно и естественно: налицо величайшее мастерство русской дирижерской школы, которая жива именно благодаря Юрию Ивановичу. Завораживающая картина погружения в подводное царство была показана им, словно в 3D-формате, с особым вниманием к авторским указаниям и строжайшим их выполнением. В воображении как само собой разумеющееся возникал знакомый с детства образ гусляра и рисовалась живая картина торжества в волшебном морском тереме со всеми его затейливыми приметами. Музыкальная ткань была искусно оживлена одним из лучших на сегодняшний день оркестровых коллективов России.

Его всегда отличает живое, эмоциональное и полноценное звучание. Как говорит маэстро: «Музыка — это искусство полутонов». Оркестр Симонова владеет этим искусством в полной мере.

Увертюра к «Майской ночи» — замечательный образец раннего периода творчества композитора. Вторая опера Римского-Корсакова на сюжет гоголевской повести прелестна в своем сочетании лирического, комического и фантастического, но первых двух компонентов там все же больше. Увертюра охватывает все три сферы сочинения: в ней используются как тема вступления к третьему действию (сцена встречи Левко с Панночкой), так и тема песни Левко «Спи, моя красавица», темы Ганны, а в финале звучит музыка заключительного хора «Солнышку красному слава!». Но лирика здесь все же на первом плане. Именно господствующая русская напевность, кантилена становятся основой симоновской интерпретации: проведения песенных тем он педалирует — а оркестр подает их сочным, темпераментным звуком, рисуя юношескую восторженность, избыточность чувств влюбленных малороссов.

От чувственности образов увертюры — к брутальной звукописи «Сечи при Керженце», антракта из «Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Эта трехминутная фреска невероятно ярко рисует жестокую схватку китежан и полчища хана Батыя, из которой победителями выходят последние.

Во время исполнения этой музыки в воздухе царило напряжение и ощущение грандиозной схватки, которая свершалась на наших глазах. Маскулинная мощь меди, грозные удары тарелок — все было пропитано атмосферой масштабного боя, которым, как бравый полководец руководил маэстро Симонов. Его фирменные огненные пасы руками отражались каждым участником огромного оркестрового коллектива, живо и темпераментно участвующего в этой битве, огонь которой накалил весь зал. Мини-реквиемом по павшим в бою выглядели последние такты сочинения, проникнутые истинно русской печалью-кручиной.

В пасхальной увертюре «Светлый праздник» на темы из Обихода Римский-Корсаков хотел воплотить «легендарную и языческую сторону праздника». Здесь слушателю предоставляется возможность погрузиться в музыкальную тематику песнопений русской литургии.

В симоновской интерпретации в этом сочинении можно расслышать, как композитор отчасти предвосхищает «Колокола» Сергея Васильевича Рахманинова, создавая выразительную и берущую за живое каждого русского человека картину звучания колокольного звона. Замечательные каденции солирующей скрипки, флейты, кларнета в медитативных разделах (блестящая работа музыкантов оркестра), эпизоды со струнным квартетом снижают языческий пафос этой музыки, давая возможность оценить Римского-Корсакова как мастера акварельных, тонких мазков. Но  масштаб сочинения говорит сам за себя: дирижер создает образ народного праздника, великого православного торжества, которое здесь напоминает грандиозное живописное полотно.

Пожалуй, программа юбилейного вечера из симфонической музыки Римского-Корсакова просто немыслима без главного его шлягера — сюиты «Шехеразада». Публика обожает это сочинение — пряную, нарядную, сотканную из затейливых ориентальных орнаментов мелодику, незабываемую оркестровку. И, конечно, маэстро Симонов не мог не завершить сезон в Московской филармонии красиво.

Услышанное повергло в настоящий восторг: на слушателей обрушилась лавина музыкальных красот несуществующего «русского Востока», выраженных в яркой, вкусной палитре многочисленных деталей и нюансов, скрытых в партитуре. Широкие просторы величественного океана, восточные лирические откровения и сказочная битва в рассказе царевича Календера, таинственные приключения воображаемых героев арабских мифов и роскошь ночного праздника в Багдаде, восхищающего буйством красок и динамичной сменой кадров — все, как живое предстало, пронеслось перед глазами в пятидесятиминутном волшебном сне, организованном Юрием Симоновым. Его команда показала высший пилотаж: ювелирно сыгранные соло, феноменальная экспрессия и темперамент музыкантов, творящих в едином порыве не могут оставить равнодушным. Эта интерпретация «Шехеразады» вылилась в настоящий оммаж великому творцу русской земли, Николаю Андреевичу Римскому-Корсакову.

 

фото из открытых источников